Потоп (Книга II, Трилогия - 2)

Но Ян соскочил с плеч.

– С той стороны стоят шотландцы! – сказал он.

– А чтоб они в соляные столпы обратились, как жена Лота. Темно здесь, хоть глаз выколи. Скоро начнет светать. Думаю, что alimenta [50] нам принесут, ибо даже лютеране не морят узников голодом. А может, Бог даст, гетман одумается. По ночам у людей часто просыпается совесть, да и черти смущают грешников. Неужели в это подземелье только один вход? Днем поглядим. Голова у меня что-то тяжелая, ничего не могу придумать, завтра Бог на ум наставит, а сейчас давайте помолимся, друзья, и поручим себя в этой еретической темнице Пресвятой Деве Марии.

50

пищу (лат.).

Через минуту узники стали читать молитвы на сон грядущий, помолились и Пресвятой Деве, после чего оба Скшетуские и Володыёвский умолкли, подавленные бедой, а Заглоба все ворчал про себя.

– Завтра, как пить дать, скажут нам: aut, aut! [51] – переходите на сторону Радзивилла, и он все вам простит, мало того, пожалует наградами! Да? Ну что ж! Перехожу на сторону Радзивилла! А там мы еще посмотрим, кто кого обманет. Так вы шляхту в темницу сажаете, невзирая ни на годы, ни на заслуги? Ну, что ж! Поделом вору и мука! Дурак будет внизу, умник наверху! Я вам поклянусь, в чем хотите, но того, что исполню, вам не хватит и на то, чтобы дырку заплатать. Коль скоро вы нарушаете присягу отчизне, честен тот, кто нарушит клятву, данную вам. Одно скажу, погибель приходит для Речи Посполитой, коль самые высшие ее правители объединяются с врагом. Не бывало еще такого на свете, и верно, что mentem [52] можно потерять. Да есть ли муки в аду, которые были бы достаточны для таких изменников? Чего не хватало такому Радзивиллу? Мало, что ли, почестей воздала ему отчизна, что он предал ее, как Иуда, да еще в годину тягчайших бедствий, в годину трех войн? Справедлив, справедлив гнев твой, Господи, пошли только кару поскорее! Да будет так, аминь! Только бы выбраться отсюда поскорее на волю, я тебе, пан гетман, наготовлю приверженцев! Узнаешь ты, каковы fructa [53] измены. Ты меня еще будешь за друга почитать, но коль нет у тебя лучше друзей, не охоться никогда на медведя, разве только если тебе шкура недорога!..

51

или, или! (лат.)

52

рассудок (лат.).

53

плоды (лат.).

Так рассуждал сам с собою Заглоба. Тем временем минул час, другой, и стало светать. Серые отсветы, проникая сквозь решетку, медленно рассеивали тьму, царившую в подземелье, и в сумраке обозначились унылые фигуры рыцарей, сидевших у стен. Володыёвский и оба Скшетуские дремали от усталости; но когда рассвело, с замкового двора донеслись отголоски шагов солдат, бряцанье оружия, топот копыт и звуки труб у ворот, и рыцари повскакали с мест.

– Не очень удачно начинается для нас день! – заметил Ян.

– Дай-то Бог, чтобы кончился удачней, – ответил Заглоба. – Знаете, друзья, что я ночью надумал? Нас, наверно, вот чем угостят: скажут нам: мы, дескать, готовы вам живот даровать, а вы соглашайтесь служить Радзивиллу и помогать ему в его предательском деле. Так нам надо будет согласиться, чтобы воспользоваться свободой и выступить на защиту отчизны.

– Подписать документ о своем вероломстве? Да упаси меня Бог! – решительно возразил Ян. – Пусть даже я потом отрекусь от предателя, все равно мое имя, к стыду детей, останется среди изменников. Я этого не сделаю, лучше смерть.

– Я тоже! – сказал Станислав.

– А я заранее вас предупреждаю, что сделаю это. На хитрость отвечу хитростью, а там что Бог даст. Никто не подумает, что я сделал это по доброй воле, от чистого сердца. Черт бы побрал эту змею Радзивилла! Мы еще посмотрим, чей будет верх.

Дальнейший разговор прервали крики, долетевшие со двора. В них слышались гнев, угроза и возмущение. В то же время доносились звуки команды, гулкие шаги целых толп и тяжелый грохот откатываемых орудий.

– Что там творится? – спрашивал Заглоба. – А ну, если это пришли нам на помощь?

– Да, это необычный шум, – ответил Володыёвский. – Нуте, подсадите меня к окну, я скорее вас разгляжу, в чем там дело…

Ян Скшетуский подхватил маленького рыцаря за бока и, как ребенка, поднял вверх; пан Михал схватился за решетку и стал пристально глядеть во двор.

– Что-то есть, что-то есть! – с живостью сказал он вдруг. – Я вижу пехоту, это венгерская надворная хоругвь, над которой начальствовал Оскерко. Солдаты его очень любили, а он тоже под арестом; наверно, они хотят узнать, где он. Клянусь Богом, стоят в боевом строю. С ними поручик Стахович, он друг Оскерко.

В эту минуту крики усилились.

– К ним подъехал Ганхоф… Он что-то говорит Стаховичу… Какой крик! Вижу, Стахович с двумя офицерами отходит от хоругви. Наверно, идут к гетману. Клянусь Богом, в войске ширится бунт. Против венгров выставлены пушки и в боевых порядках стоит шотландский полк. Товарищи из польских хоругвей собираются на стороне венгров. Без них у солдат не хватило бы смелости, в пехоте дисциплина железная…

– Господи! – воскликнул Заглоба. – В этом наше спасение! Пан Михал, а много ли польских хоругвей? Уж эти коли взбунтуются, так взбунтуются.

– Гусарская Станкевича и панцирная Мирского стоят в двух днях пути от Кейдан, – ответил Володыёвский. – Будь они здесь, полковников не посмели бы арестовать. Погодите, какие же еще? Драгуны Харлампа, один полк, Мелешко – второй; те на стороне князя. Невяровский тоже объявил, что он на стороне князя, но его полк далеко. Два шотландских полка…

– Стало быть, на стороне князя четыре полка.

– И два полка артиллерии под начальством Корфа.

– Ох, что-то много!

– И хоругвь Кмицица, отлично вооруженная, шесть сотен.

– А Кмициц на чьей стороне?

– Не знаю.

– Вы его не видали? Бросил он вчера булаву или нет?

– Не знаем.

– Кто же тогда против князя? Какие хоругви?

– Первое дело, венгры. Их две сотни. Затем порядочно наберется хорунжих у Мирского и Станкевича. Немного шляхты… И Кмициц, но он ненадежен.

– А чтоб его! Господи Боже мой! Мало! Мало!

– Эти венгры двух полков стоят. Старые солдаты, испытанные. Погодите… У пушек зажигают фитили, похоже, будет бой…

Скшетуские молчали, Заглоба метался, как сумасшедший.

– Бей изменников! Бей, собачьих детей! Эх, Кмициц! Кмициц! Все от него зависит. А он храбрый солдат?

– Сущий дьявол, на все готов.

– На нашей он стороне, как пить дать, на нашей.

– Мятеж в войске! Вот до чего довел гетман! – вскричал Володыёвский.

– Кто здесь мятежник: войско или гетман, который поднял мятеж против своего владыки? – спросил Заглоба.

– Бог их рассудит. Погодите. Опять поднялось движение. Часть драгун Харлампа переходит к венграм. Самая лучшая шляхта служит в этом полку. Слышите, как кричат?

– Полковников! Полковников! – доносились со двора грозные голоса.

– Пан Михал, крикни ты им, ради Бога, чтоб они послали за твоей хоругвью да за панцирными и гусарскими хорунжими.

– Тише!

Заглоба сам начал кричать:

– Да пошлите вы за остальными польскими хоругвями и – в прах изменников!

– Тише!

Внезапно не во дворе, а позади замка раздались короткие залпы мушкетов.

– Господи Иисусе! – крикнул Володыёвский.

– Что там, пан Михал?

– Это, наверное, расстреляли Стаховича и двоих офицеров, которые пошли к гетману, – лихорадочно говорил Володыёвский. – Ясное дело, их.