Потрясающий мужчина
Шрифт:
На второй картине изображены фабричные трубы, из которых валит серо-желтый дым. На переднем плане стоит убогий столик, на нем — ваза с серо-желтыми подсолнухами, а под столиком лежит, предположительно мертвый, голубь мира.
На третьей картине — атомный гриб, взрывающийся над пальмовым островом. На берегу лежат две женщины с растопыренными ногами и темно-коричневой черточкой между ног — что-то вроде молнии. Рядом стоит мужчина, дымящий сигарой, а дым похож на атомный гриб. Вместо лица у мужчины — задница.
Четвертая картина изображает демонстрацию, которая, очевидно, проходит через район
— Нет, — решительно произнесла я, — эти картины сюда не подходят.
— Еще как подходят. Это именно тот фон, который нужен для моих полотен.
— Нет, я не желаю их иметь здесь.
— Вы имеете что-то против иностранцев, так? Вас это смущает, потому что вы сама — замаскированная фашистка.
— Нет, я ничего не имею против иностранцев. Отель кормится в основном за счет иностранцев, и поэтому я не хочу здесь таких картин. Представьте себе, вы сами за границей, в отеле, и вдруг видите такие…
Он с отвращением перебил меня:
— Тебе приятнее были бы благополучные картинки с цветочками да ангелочками. Какая-нибудь бабская пошлость! — Он брезгливо показал на стены, на которых не будут висеть его картины. — Все это сплошь декадентское говно.
Из кухни вышел Руфус. Он явно слышал все, что наговорил этот тип.
— Добрый вечер, — поздоровался Руфус.
— Это и есть начальник, — объяснила я гостю, а потом обратилась к Руфусу: — Я считаю, это сюда не подходит.
Художник перестал замечать меня.
— Очень приятно, — сказал он Руфусу, представился, пожал ему руку и вновь продемонстрировал свои картины.
— Я ничего не понимаю в искусстве, — сказал Руфус и показал на картину с грустными бамбуковыми медведями в концлагере, — но если бы один из ваших медведей когда-нибудь поднялся, то сразу упал бы и ударился мордой.
— Почему это?
— Пожалуйста, не подумайте, что я имею что-то против панд, но такие медведи бегают на четырех лапах и имеют тяжелую верхнюю часть. А вы нарисовали им задние лапы втрое длиннее передних, поэтому ваши медведи, когда встанут, неизбежно упадут.
— Я вижу, что вы не свободны в своем мнении! У вас ограниченный, кабинетный кругозор!
Когда он с силой захлопнул за собой дверь, мы посмотрели друг на друга и рассмеялись.
— И что потом? — спросила я, уже без всякого оптимизма. Руфус знал не больше моего.
А потом пришел Харальд.
90
В понедельник утром, когда я вошла в столовую, со мной заговорил какой-то мужчина, который до этого общался с рабочими. Мужчина, лет тридцати пяти, с темными вьющимися волосами, был одет в джинсы и белую спортивную рубашку. Увидев меня, он улыбнулся — при этом один уголок его рта немного задрался вверх, — а потом элегантным жестом вынул изо рта сигарету и произнес:
— Доброе утро, я Харальд Зоммерхальтер, а вы
госпожа Фабер?— Да, — сказала я и тоже улыбнулась. Автоматически.
— Здесь прекрасная атмосфера, — похвалил он, — мрамор в холле нарисован рукою мастера.
— Да, — кивнула я.
— Электрик рассказал мне, что вы дизайнер по интерьеру, и все оформление сделано вами.
— Да.
— Да, — сказал он тоже, — именно так и должен выглядеть холл в отеле — словно ты входишь в другой мир, в котором возможны чудеса. Не то что эта стандартная международная скука.
— Да, — опять произнесла я.
— Этот преимущественно черный пол заставит играть цветовую гамму стен. Именно на таком скромном полу расцветет истинная роскошь.
Я опять сказала «да» и улыбнулась ему. Что ему тут, собственно, надо?
— Можно посмотреть комнаты?
Ага, понятно, потенциальный жилец! Или хочет здесь кого-то поселить.
— В данный момент отель закрыт, но я могу показать вам несколько комнат.
Я показала ему не несколько комнат, а все. Он не просто пришел в восторг, но хвалил повсюду именно те детали, которые я сама находила особенно выигрышными. В первую очередь, цветовое оформление и цветовые комбинации. А когда я показала ему девятнадцатую комнату на четвертом этаже, с алыми розами на черном ковре и розово-красными стенами, в которой чувствуешь себя как в цветке розы, он не сказал, что это слишком смело или безвкусно, а произнес:
— Вот это да! Как страстно! Это комната для молодоженов?
— Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь отправился в свадебное путешествие в эти края.
— Тут вы правы. Но это комната для страстной ночи.
Я ничего не ответила. Слава Богу, он никак не прокомментировал шкафчики с зеркалами и их возможную роль во время страстных ночей.
Он не хотел ехать вниз на лифте, а предпочел спуститься пешком, чтобы еще раз насладиться красотой коридоров. Внизу я подошла к закрытой пленкой стойке. Там Руфус держал тетрадь, куда мы вносили всех заинтересованных клиентов, чтобы известить их, когда откроемся.
— Чем могу быть полезна вам еще, господин Зоммерхальтер?
Он улыбнулся:
— Михаэль Швайцер из журнала «Метрополия» рассказал мне, что вы собираетесь выставить картины. Поэтому мне было интересно взглянуть на ваш отель. Хотите посмотреть на мои работы?
— Да, — ошарашенно ответила я.
— Тогда подождите немножко.
Я села в кресло, мое сердце как-то странно трепыхалось. Я почти молила Господа: «Боже, сделай так, чтобы картины оказались хорошими!»
Он пошел на улицу. Я смотрела ему вслед. Возле двери был припаркован чей-то занюханный «фиат». Он перешел на другую сторону к машине с открытым верхом. Это был старый черный «морган». Автомобиль-люкс, с прямым лобовым стеклом, колеса со спицами. Супермечта, которую можно увидеть в кино, а не на наших улицах. Он достал из авто картины. Боже, неужели мужчина, который ездит на столь совершенном автомобиле, может писать плохие картины? Я распахнула перед ним дверь.
Он принес две картины, упакованные в гофрированный картон. На вид они были тяжелые. Какого бы они ни были качества, размер у них был идеальный — метра полтора в высоту. Он еще раз вышел и снова принес две картины, потом еще три.