Повелитель крыс

Маг-соперник начал стариться прямо на глазах у Николау, но сдаваться не желал: напирал и все пытался достать Николау кончиком воронки. И она неотвратимо приближалась. Григорий понимал: совершенно не важно, в каком месте к его телу прикоснется злокозненное орудие, — главное, чтобы прикоснулось. И тогда его судьба будет решена.

Вдруг Абернати зарычал и метнулся вперед, словно его кто-то толкнул. Кисти его рук покрылись морщинками и старческими пятнами, он успел похудеть на несколько килограммов.

А Григорию показалось, будто бы часть его души, которая давным-давно ушла от него и блуждала по свету, вдруг вернулась домой. Нет, слово «душа» не вполне подходило, гораздо больше сути его ощущений соответствовали слова «смысл жизни». Теперь ему яснее была суть магической связи между людьми с одинаковым цветом глаз. Она заключалась не только в том, чтобы узнавать себе подобных. Сейчас Григорий впитывал ту часть Абернати, которая каким-то образом отвечала за саму связь между ними.

Осознав, что это значит, Николау попытался прервать контакт, но это было подобно тому, как если бы он взялся воздвигать соломенную плотину в надежде перегородить ею бурную реку. Что бы он ни впитывал сейчас, что бы ни отдавал ему Абернати — душу, жизненные силы, — все это до такой степени принадлежало Григорию, что желание или нежелание его соперника расстаться с этим не имело ровным счетом никакого значения. Григорий не смог бы остановить процесс перекачки этой энергии ради спасения жизни Абернати, даже если бы очень захотел.

А за миг до того, как этому пришел конец, за миг до того, как Абернати повалился ничком на ковер, на Григория нахлынули воспоминания. То не были воспоминания Абернати; на счастье, они не принадлежали и никому из людей, перечисленных в записной книжке черного мага. Григорий не сомневался в том, что это так, поскольку те образы, что вспыхивали в его сознании, относились к очень далеким временам — за восемь, а может быть, и за девять столетий до нынешних.

Григорий видел какую-то башню, где обитал некто гордый и страшный, кому его недруги, однако, мешали дойти до поставленной цели. Это воспоминание было самым ярким, но были и другие — большей частью разрозненные фрагменты, содержавшие намеки на то, что душа человеческая полна мрака, вызывавшего у Григория вполне естественное отторжение. Все эти фрагменты были туманны, расплывчаты, однако складывавшаяся из них картина наполняла Григория отвращением к хозяину башни.

С этими обрывками воспоминаний смешивались другие — по ним можно было догадаться о том, что другие маги восстали против этого зла.

А потом все воспоминания наконец погрузились в глубины сознания Николау, чтобы навсегда остаться там. Правда, для того чтобы снова вызвать их, ему пришлось бы приложить усилия, но не более тех, что нужны, когда пытаешься вспомнить что-то обыденное.

— Григорий! — кричала Тереза. Николау моргнул и посмотрел в ее сторону. Она стояла рядом с Абернати, судорожно сжимая в руках перевернутую настольную лампу. Подставка лампы была залита кровью.

— Я помню… — вырвалось у Григория, но он тут же оборвал себя. Он не мог бы точно выразить словами, что именно он помнил. Он опустил глаза к распростертому на ковре окровавленному телу Абернати, затем вернулся взглядом к дрожавшей от ужаса женщине, которая, вполне вероятно, только что спасла ему жизнь. — Спасибо… — одними губами произнес Григорий.

— Он?.. — Тереза не смогла закончить страшного вопроса. Она только указала на лежавшего на ковре мага, и в глазах ее была мучительная мольба.

— Он… он мертв, Тереза, но не ты убила его. Убил его я. Я не хотел этого, но произошло нечто такое, чего я не в силах был остановить.

Честно говоря, Николау вовсе не хотелось оплакивать Абернати. Он был сущим дьяволом, мерзким кровавым палачом.

— Но он… действительно мертв?

— Можешь не сомневаться.

Григорий, собравшись с духом, протянул руку к телу Абернати. Он собирался заставить Абернати вывернуть карманы самостоятельно, а теперь нужно было обыскивать мертвеца. Не сказать, что это было по душе Николау, но не впервые в жизни он занимался тем, к чему его вынуждала необходимость. Казалось, необходимость была готова вынудить его к чему угодно на свете.

— Как ты можешь к нему прикасаться?

— С отвращением, уверяю тебя, — отозвался Григорий. Ему действительно было противно обыскивать Абернати руками, но для того, чтобы сделать это с помощью магического зрения, у Николау сейчас просто не было сил, а они с Терезой и так уже слишком долго пробыли в чужом номере. К тому же теперь они были отягощены трупом человека, явно умершего не своей смертью.

В задних карманах было пусто. Григорию нужно было перевернуть Абернати на спину. Он встал и уже приготовился заняться осмотром нагрудных карманов, когда взгляд его вдруг упал на банку. Банка лежала на боку. Она осталась целехонька, но выглядела теперь иначе. Дымка внутри исчезла и сменилась прозрачной жидкостью. В этой жидкости плавало с полдюжины лоскутков. Они были совершенно неподвижны и, похоже, вылиняли.

Григорий поднял банку с пола, но ничего при этом не ощутил. Никакого ощущения присутствия магии от банки не исходило. Григорий вспомнил о том, как в конце схватки с Абернати ему показалось, будто он впитывает энергию буквально отовсюду. Теперь ему стало ясно, каков был подлинный источник этой энергии. Эта мысль так расстроила Григория, что пальцы его невольно разжались, и он выронил банку. Она упала на ковер и разбилась. Жидкость расплескалась по ковру, но Григорию это было абсолютно безразлично.

Он понял еще кое-что.

— Тереза, — спросил он у своей спутницы, — как ты себя чувствуешь?

— Я расстроена, напугана, сердита, устала… продолжать?

Николау попытался скрыть свои опасения.

— Но физически — нормально? У тебя нет такого ощущения, словно из тебя как бы высосали все жизненные соки?

— Ну… не более чем после напряженного трудового дня, — ответила Тереза и нахмурилась. — Он что, что-нибудь вытворил?

Она не пострадала. Григорий произнес беззвучную благодарственную молитву, обратив ее к тому из божеств, которое пощадило его и Терезу и помогло им в столь трудный час. Может быть, он вообще все это выдумал?

— Нет, видимо, нет. — Григорий наклонился и подвел руки под тело Абернати. — Может быть, тебе лучше было бы отвернуться?

— Я… Ничего. Я выдержу.

Мертвый чернокнижник оказался еще тяжелее, чем был при жизни. Григорию не хотелось думать о том, что банка и воронка могли бы воскресить поверженного врага. Он не желал ему смерти, но теперь гадал, как бы поступил с ним, покончив с допросом.

Взгляд остекленевших глаз Вильяма Абернати был устремлен в потолок. Теперь он выглядел почти в соответствии со своим настоящим возрастом — только цвет волос не изменился. Вообще же вид у злого колдуна был такой, словно помер он давным-давно, и если бы Григорий своими глазами не видел его живым, он бы так и подумал.

— Григорий?

Его пальцы застыли в дюйме от верхнего кармана пиджака Абернати. Задержав руку, он поднял глаза.

— Не будет ничего постыдного в том, если тебе захочется отвернуться или даже уйти в ванную. Мне это так же неприятно, как и тебе.

Но Тереза покачала головой.

— Я не за этим тебя окликнула. — Она была бледна, но на удивление сдержанна. — Я просто хочу, чтобы ты посмотрел в его глаза и сказал, что ты видишь.

Григорий исполнил ее просьбу и ничего не заметил. Зрелище было, спору нет, препротивное, но он повидал немало мертвецов за свою долгую жизнь. Терезе в этом смысле наверняка «повезло» меньше. Возможно, она впервые видела остановившийся, устремленный вверх взгляд мертвеца, и это произвело на нее такое жуткое впечатление.