Повелитель мух (перевод В. Тельникова)

Верховный успел вовремя подхватить ее, заботливо усадил в кресло и принялся похлопывать по рукам, опять растерянно приговаривая:

– Вот так-так, ну и ну!

Оправившийся от испуга принц спросил:

– Теперь мне можно уйти?

Но Верховный не обращал на него внимания. Принц молча слушал, как Верховный отдавал распоряжения солдатам, стоявшим у входа, молча, хотя, может, с легкой завистью, наблюдал за тем, как лицо Прекрасного Цветка обретает с помощью рабынь прежнюю красоту. Низенькая древняя старушка внесла чашу и опустила на подставку возле кресла. Некоторое время все молчали; день клонился к вечеру.

Прекрасный Цветок откашлялась и спросила:

– Что ты намерен делать?

– Убедить его. Дозволь мне сказать кое-что, что поможет тебе; потому что тебе нужно быть сильной. Ты думаешь, что ты не такая, как все, неповторимая. И это, конечно, так – ты прежде всего неповторимо красива. Но эти смутные желания… – Он мельком взглянул на принца и продолжил: – Не одна ты обуреваема ими. В каждом из нас живет подспудное, невыразимое, болезненное влечение к… к… ты понимаешь, что я хочу сказать. К кому-то, кто не связан с нами кровным родством. Чужеземцу с его фантазиями. Разве не видишь, что такое эти фантазии? Безнадежная попытка освободиться от собственных темных желаний, дать им выход в игре воображения; потому что – по законам природы – они не могут быть осуществлены. Неужели ты полагаешь, что действительно есть где-нибудь на земле место, где люди, заключая браки, нарушают естественные границы рода? Да и где б они жили, куклы этих невероятных сказок? Представь себе на миг, что небесный свод был бы столь огромен, что покрывал и те земли. А! Подумай только, каков был бы его вес!

– Да. Это безумие.

– Наконец ты согласилась со мной. Он сумасшедший, чьи бредни пробудили – во всех нас – все сокровенное, невыразимое; сумасшедший, представляющий опасность для нас, пока не согласится прислуживать Богу.

Верховный перевел дыхание, повернулся, чтобы взглянуть на затопленную долину. Там, где среди разлива угадывалось речное русло, водовороты крутили и вертели пустую лодку.

– Понимаешь? Мы не можем позволить себе ждать, когда он выздоровеет. Если не удастся его убедить, – что мы, конечно, попытаемся сделать, – тогда придется его заставить.

Некоторое время они молчали. Прекрасный Цветок опять принялась плакать. Как ручей из скалы, бежали по ее щекам беззвучные слезы, окрашенные малахитовой краской. Река продолжала подниматься. Принц время от времени позвякивал украшениями.

Внезапно Прекрасный Цветок прекратила плакать.

– Должно быть, я ужасно выгляжу.

– Нет, нет, дорогая. Ну, может, краска чуть-чуть размазалась. Тебя это не портит.

Она подала знак рабыням.

– Знаешь, Верховный? Это говорит о том, сколь глубоко я пала. Меня это почти не трогает. Не совсем, конечно, но почти.

Он взглянул на нее, озадаченно хмурясь.

– Ты говоришь о наводнении?

– Ну что ты – нет. Я имею в виду, как я выгляжу.

Рабыни удалились. Прекрасный Цветок устроилась в кресле и приняла решительный вид.

– Теперь я готова.

Верховный громко приказал:

– Приведите его.

Принц вскочил на ноги.

– Ну… я, пожалуй… пойду попью…

От кресла донеслось шипение:

– Оставайся на месте, крысеныш!

Принц снова сел.

За террасой послышался шум, в котором выделялся хорошо знакомый голос, не смолкавший, как всегда, но на сей раз звучавший на более высокой ноте. Два высоченных чернокожих солдата, на которых не было ничего, кроме набедренных повязок, волокли Болтуна. Они подтащили его ближе и поставили перед Прекрасным Цветком. Болтун замолк и уставился на нее. Она взглянула на него каменным взглядом, с виду безмятежная, как обитатель Дома Жизни, если бы только туника не вздымалась так порывисто у нее на груди. Болтун заметил принца, примостившегося на корточках у стены. Он дернулся в руках солдат и пронзительно завопил:

– Ты – предатель!

– Я не…

– Минутку, Болтун. – Верховный повернулся к Прекрасному Цветку. – Может быть, я сам?

Она хотела что-то сказать, но слова не шли с губ. Верховный поднял палец.

– Отпустите его.

Лоснящиеся от пота солдаты отступили от Болтуна. При этом они наставили на него копья, словно на зверя, пойманного сетью. Он заговорил снова, захлебываясь, с отчаянием в голосе, глядя то на нее, то на Верховного.

– Это жестоко – заставлять меня пить яд. Вы можете сказать, это безболезненно, но откуда вы знаете? Вы что, сами когда-нибудь пили яд? Я знаю много секретов, которые будут вам полезны. Я даже могу остановить наводнение, но для этого мне нужно время, время! Никому не нравится чувство страха, ведь так? Это ужасно – испытывать страх, ужасно, ужасно!

Верховный перебил его:

– Мы тебя не пугаем, Болтун!

– Тогда почему, стоит мне умолкнуть, как я слышу стук своих зубов?

Верховный протянул руку к Болтуну – тот отшатнулся.

– Успокойся, дорогой мой. Ничего с тобой не случится. Во всяком случае, не сейчас.

– Ничего?

– Ничего. Передохни. Расслабься. Вот циновка, ляг на нее, устройся удобней.

Болтун недоверчиво смотрел на него; но Верховный лишь с улыбкой кивал ему. Искоса поглядывая на них, Болтун опустился на колено. Оглянулся, вздрогнул при виде копий и медленно лег. Он свернулся на циновке, словно пародия на плод в утробе; но ни один плод не был столь напряжен и не дрожал, как этот. Ни один плод не оглядывался так испуганно.

Верховный посмотрел на вздувшуюся реку и вздрогнул, как Болтун перед этим от вида копий. Было заметно, что он старается взять себя в руки.

– Так, Болтун. Ничего не бойся. У нас уйма времени.

Он увидел немигающий глаз, смотрящий настороженно, как краб из-под камня.

– Закрой глаза. Расслабься.

Веки сомкнулись, быстро распахнулись и сомкнулись снова, оставив поблескивающую щелочку. Верховный вкрадчиво заговорил:

– Давай представим что-нибудь реальное.

Болтун дернулся и мелко задрожал.

– Смерть. Убийство. Жажда. Яма.

– Нет! Нет! Что-нибудь нежное, мягкое, уютное.

Блестящая полоска под веками задрожала, расширилась и исчезла. Зародыш на циновке пробормотал:

– Ветерок на щеках. Прохлада.

– Хорошо.

– Падают белые хлопья. Горы в белых одеждах…

– Опять ты за свое! Я сказал – реальное!

– Белые люди. Безупречные, белокожие женщины – слоновая кость и золото… все иной крови… и такие доступные… О, доброта чужеземной женщины у ее очага!

Верховный, нервы которого были напряжены до предела, сдавленно хихикнул и посмотрел с извиняющимся видом на Прекрасный Цветок. У той опять неровно вздымалась грудь.

– Слушай меня, Болтун. Теперь ты спокоен, и я хочу в последний раз воззвать к твоему великодушию. Ты дорог Богу. Он гневается оттого, что ты не идешь к нему. Прими дар вечной жизни – ради всех нас!

Болтун взвизгнул:

– Нет!

– Подожди. Мы понимаем, что ты болен и тебе ни до кого нет дела. Поэтому, чтобы ты помог нам, мы поможем тебе, если ты будешь великодушен, мы будем великодушны тоже. Ты получишь все, как Он.

– Хотите подкупить?

Но Верховный не слушал его. Он расхаживал вокруг Болтуна, который следил за ним, поворачивая голову, как змея.

– Подумай, даже это, возможно, не все. После того, что я недавно тут услышал, Он может прийти в такой гнев, что… но мы должны сделать, что в наших силах. Неужели ты подумал, что мы просим тебя присоединиться к тем, другим, в боковых помещениях, и лежать там, спекшись от жары. О, конечно же, нет! Мы отвалим камни, уберем бревна…

– О чем ты?