Повелитель света
Шрифт:
– Действительно, когда он представлял нас друг другу, я прочел в твоих глазах безумный страх смерти.
– Да и потом, – продолжала она, – мы можем скрыть нашу любовь, но не сможем утаить бегство. Нет-нет! Останемся здесь и будем смотреть в оба. Главное – соблюдать осторожность, но давай и не терять времени даром!
А так как времени оставалось немного, то мы им и воспользовались.
Когда я покинул мою ненасытную любовницу, чтобы направиться обратно в Грей-л’Аббей, настенные часы уже показывали половину пятого.
Эмма была не в состоянии проститься со мной: мурлыча и потягиваясь, словно кошечка, она лениво возвращалась в реальность из страны любовных грез.
Глава 8
Безрассудство
Я
На вокзальных часах было ровно пять. Я воспользовался свободным временем, чтобы приготовиться к дядюшкиному осмотру. Мне хотелось, чтобы он легче попал в те сети, которые сам мне расставил, требуя изготовить имевшуюся у меня запасную часть. Нарядившись в синюю блузу механика, измазав лицо и руки, вытащив из ящика инструменты и перерыв их все, я вынул новый карбюратор, ударил его в нескольких местах молотком и перепачкал маслом. Несколько царапин пилкой, проведенных где попало, окончательно придали ему вид вещи, только что вышедшей из кузницы.
Поезд уже подходил к перрону.
Когда Лерн похлопал меня по плечу, я якобы закручивал накрепко завинченную гайку.
– Николя!
Я обернулся к дядюшке с перемазанной физиономией, которой постарался придать самое угрюмое выражение.
– Уже заканчиваю, – пробормотал я. – Славно вы придумали, ничего не скажешь! Заставить меня работать впустую!
– И что, она поедет – эта твоя коляска?
– Да, только что проверял. Как видите, мотор еще теплый.
– Хочешь поставить на место те детали, которые я увозил с собой?
– Сохраните их на память об этом чудесном деньке, дядюшка… Ну ладно, садитесь, а то мне уже надоело торчать здесь.
Фредерик Лерн выглядел раздосадованным.
– Ты же на меня не злишься, Николя?
– Не злюсь, дядюшка.
– Сам понимаешь, у меня были на то весьма уважительные причины. Позднее я тебе все объясню.
– Как вам будет угодно. Но знай вы меня лучше, были бы не таким скрытным… Впрочем, ваше сегодняшнее поведение вполне отвечает заключенному нами соглашению, так что мне не на что жаловаться.
Он сделал уклончивый жест:
– Главное, ты на меня не сердишься. Вижу, в общем и целом ты правильно смотришь на вещи.
Очевидно, Лерн предполагал, что обидел меня, и боялся, чтобы я, выведенный его поступком из себя, не решился уехать из Фонваля и не сообщил бы кому следует, что в замке творятся какие-то темные делишки. На самом деле присутствие в его доме чужого, который имел возможность удрать в любое время, должно было служить причиной постоянного беспокойства для дядюшки. Мне казалось, что, будь я на его месте и будь я вынужден принять у себя родственника, я предпочел бы сделать его как можно скорее своим сообщником, чтобы тем самым принудить к молчанию.
«А в самом деле, кто может поручиться, – размышлял я, – что дядюшка уже не подумывает об этом? Он еще долго и мучительно будет разбираться в моем характере, установив за мной слежку, до того неопределенного – а может быть, и воображаемого – срока, когда он решится посвятить меня в свою тайну. Не пойти ли мне навстречу его планам? Может быть, он с радостью откроет мне все и примет меня в число своих учеников и его тайна объединит нас, сделав участниками некого заговора?..
Не думаю, что моя попытка пойти ему навстречу вызовет его недовольство, ведь в обоих случаях, говорит ли он искренне или нет, утверждая, что привлечет меня к участию в своем грандиозном предприятии, у него только два выхода: или мой отъезд, угрожающий неприятными последствиями в случае доноса, или мое сообщничество.
Но Эмма и тайна удерживают меня в замке. Значит, я не уеду.
Следовательно, остается только притворное сообщничество,
которое даст мне возможность скорее открыть тайну; а кто же, если не Лерн, может посвятить меня в нее, раз Эмма ничего не знает, а всякая разгаданная мною загадка ведет к другой, еще более сложной?Если бы дядюшка был прозорлив, то, конечно, не медлил бы с признаниями.
Может быть, он к этому и стремится? Но как его поторопить?
Я думаю, надо ему намекнуть, что его секреты не испугают меня даже в том случае, если они преступны. Следовательно, надо притвориться человеком решительным, которого не страшат противозаконные действия и который не станет доносить, а скорее сделается соучастником. Да! Это так! Великолепно! Но для этого нужно застать Лерна на месте преступления и заверить его, что подобный поступок нисколько меня не ужасает и что я сам готов совершить нечто подобное… Ах, черт возьми! Николя! Да воспользуйся случаем! Дай ему понять, что ты знаешь об одном из его преступлений, и заверь в том, что не только одобряешь его, но даже готов помогать ему. Тогда, после такого заявления, он растает и выложит тебе всю правду, тут-то все и откроется… Но все же будем действовать с хитростью и подождем, пока дядюшка не придет в хорошее расположение духа, и узнаем прежде, не поведает ли нам чего-нибудь старый башмак».
Так я рассуждал, везя Лерна обратно в Фонваль. Удовлетворение плотской страсти истощило, по-видимому, мой мозг; эти мысли казались мне разумными и ясными, тогда как в действительности я был сильно утомлен… Очевидно, под влиянием таинственной обстановки преступления Лерна, которые до сих пор ничем не подтвердились, заполняли мои мысли и представлялись ужасными и бесчисленными. Я упустил из виду, что он и на самом деле мог вести свои исследования тайком с какой-нибудь коммерческой целью и имел все основания скрывать их. Снедаемый желанием удовлетворить свое любопытство и усталый, я уговорил себя, что придумал удивительно тонкий план. Я не рассчитал тяжести подложного признания, которое мне нужно было сделать прежде, чем я получу что-нибудь взамен.
Подумай я над этим тщательнее, я увидел бы, насколько опасен мой план. Но коварная судьба устроила так, что дядюшка, довольный моим ответом и тем, что я так правильно все понимаю, совершенно неожиданно пришел в необыкновенно хорошее расположение духа. Я решил, что более благоприятного случая может не представиться, и ухватился за него обеими руками.
Как обычно, восхищенный машиной, дядюшка заставил меня произвести в лабиринте ряд сложных маневров, так что размышлял я, выписывая самые разнообразные кривые.
– Грандиозно, Николя! Повторюсь, этот автомобиль – настоящее чудо! Зверь, да и только! Великолепно устроенный зверь – возможно, даже наименее несовершенный из всех! И кто знает, сколь высоко его вознесет прогресс? Сюда бы искорку жизни, чуть поменьше спонтанности, крошечку мозга – и получилось бы прекраснейшее на земле создание! Да в определенном смысле даже лучше нас, потому что, если помнишь, я тебе уже говорил: автомобиль бессмертен и его можно усовершенствовать, а этих преимуществ физическое естество человека, к сожалению, лишено.
Все наше тело обновляется почти целиком, Николя. Твои волосы, – (почему, черт его побери, он постоянно говорил о волосах?), – твои волосы не те, что были в прошлом году, например. Но они появляются снова – другими: темнее цветом, старше и в меньшем количестве, тогда как автомобиль меняет свои органы в каком угодно количестве и всякий раз молодеет, получая новое сердце, новые кости, установленные более удачно и с большей способностью к сопротивляемости, чем в предыдущий раз.
Так что и через тысячу лет автомобиль, не переставая совершенствоваться, будет так же молод, как и сегодня, если он вовремя заместил свои использованные части другими, новыми.