Повелитель ветра

Ярослав не разделял идей главного психолога «ЧеНепа». С какой стати Гриша должен был что-то там рассчитывать, заранее продумывать. Как сложится день – разве всегда предугадаешь? Просто Ксения опять проявила упертость – ну вылитый Гриша! Вообще Ярослав понял следующее:

Царева может в нормальных обстоятельствах вести себя и гибко, и податливо, но в нестандартной стрессовой ситуации упирается рогом. Гриша упрям всегда, независимо от характера ситуации. Просто иногда – ради выгоды – он старается свою реакцию отсрочить.

Григорий, как и следовало ожидать, тоже уперся: встречать не рационально! Тут Ксения совершила главную, по ее понятиям, ошибку. Она испугалась, что Григорий сейчас скажет: «Давай перенесем встречу!» – что будет для нее невыносимо унизительно. И произнесла страшные слова сама. После чего Матвеев сказал: «Разумеется!» – и пропал на целую неделю.

Ксения три дня считала себя пострадавшей и ждала, что он сделает шаг к примирению, как после предыдущей стычки. Напрасно. Она остро чувствовала его ледяное отвержение. Написала эсэмэс и не получила ответа.

Вся заключительная глава этого «дамского романа» и каждый ее эпизод в отдельности оставили у Ярослава ощущение искусственности. Как будто автор не знал, как завершить историю, и накрутил диких ошибок, совершенно невозможных в реальной жизни недоговоренностей и взаимного непонимания, беспочвенных обид и стечения самых неблагоприятных обстоятельств.

Еще у «романа» обнаружился эпилог. Ровно неделю спустя после размолвки Матвеев по делу заглянул в «ЧеНеп».

У него, оказывается, какие-то связи с «Черемушки-Нефтепроектом» – с удивлением отметил Ярослав. Вот это новость!!!

К Царевой он не зашел, однако они «случайно» встретились в коридоре. Матвеев знал, что Ксения работает на пятом этаже, но отправился с большим интересом осматривать новый учебный центр для сотрудников, расположенный в том же холле, где ее кабинет. В свою очередь, Царева ждала визита Григория, который давно поговаривал, что скоро должен оказаться в «ЧеНепе» по делам.

Они, конечно, вышли навстречу друг другу. Матвеев был в сопровождении Регины – президентской секретарши и коменданта здания. При появлении Ксении он издали широко улыбнулся. У той немного отлегло от сердца! Правда, оставались сомнения: может, улыбался-то Гриша и не ей, а секретарше, с которой в тот момент оживленно беседовал. Он подошел и, продолжая выдавать широкий «социальный» оскал, коротко поцеловал Ксению в губы. Та чувствовала холодок. Будто Григорий поприветствовал ее только для того, чтобы не нарваться на публичную истерику выбитой из колеи женщины: рыдания, уговоры, резкости, претензии. Короткий общий разговор, в котором Григорий почти не обращается к Ксении. Потом переводит на нее взгляд и улыбается. Ксения поэтично замечает, что его глаза – потемневшие и глубокие – сияют ей навстречу, «будто грозой омытые». Она смущенно улыбается в ответ. Вдруг улыбка сбегает с его лица, глаза становятся холоднее железа на морозе, он отводит взгляд и более не обращает его к Ксении. Он уже собирается уходить, когда та жестом и мимикой просит: «Останься! Надо поговорить наедине!»

Они отходят в сторону. В отдалении маячит Регина, с любопытством нацелившая нос на двоих секретничающих.

Ксения спросила растерянно:

– Как дела?

– Ксень, все непросто! – ответил Матвеев. – Бабка в выходные умерла, старая хозяйка дачи.

– Ты бы мне хоть эсэмэску кинул, – мягко, измученно пеняет женщина. – Я ж с ума схожу, не знаю, что думать!

Григорий проявляет все признаки нетерпения: ведь его ждут! Ксения, чтобы не давить, позволяет ему навязать темп беседы, торопливо просит:

– Позвони мне!

Григорий серьезно, становясь похожим на человека, дающего клятву под пыткой – как всегда с ним происходит в моменты принятия важных решений, обещает:

– Я позвоню! – и стремительно ретируется.

Ксении становится легче. Вернувшись вечером домой, она не в силах согнать с лица счастливую улыбку. Она припоминает, как элегантен он был сегодня в строгом деловом костюме.

Вечером звонка нет. Что ж, он устал, наверняка здорово выпил. Завтра!

Утром, в его обычное время, звонка нет. В обеденный перерыв Ксения получает эсэмэс: «Прости, что не звоню. Не знаю, что сказать». Она отвечает паническим: «Гриша! Я уже совсем ничего не понимаю! Что происходит?!» В ответ получает еще более меланхоличное: «Знал бы – сказал…» Она пишет: «Ты на работе? Один? Можно тебе позвонить?» Молчание. Вызывает его номер. Пустые гудки, потом текст, хлесткий, как удар бича: «Не могу и не хочу! Извини». Ксения, поразмыслив, снова ему пишет. Происходит обмен длинными посланиями.

«Гриш, уважаю и признаю твое право со мной расстаться. Но если уж так, то почему бы не раскрыть карты? По-другому просто нечестно: не отбирай у меня право понять! Я поняла уже, что очень сильно и глубоко тебя обидела. Но я не намеревалась причинить тебе боль: ты мне слишком дорог. Может, очень резко ответила на боль, случайно причиненную тобой… Почти уверена, что произошла дикая ошибка: мы просто не поняли друг друга. В любом случае, пока не объяснимся, отношения останутся незавершенными ни для меня, ни для тебя».

Ксения комментирует: в тот момент ей бы следовало просто написать: «Мне так плохо без тебя! Давай мириться!» Но не хотелось акцентировать тему ссоры, размолвки. Она ясно понимала, что беспроигрышный вариант только один – написать: «Прости меня!» Но не нашла сил просить прощения за то, в чем не чувствовала себя виноватой. Написать прямо: «Люблю тебя, не могу без тебя!» Она сомневалась, что Григорий поверит, боялась, что ударит еще больнее. Она долго подстраивалась под Григория и теперь, обнаружив, что эта тактика не принесла плодов, решила: либо отношения на равных, либо… В результате текст записки получился, по ее мнению, слишком холодным, рассудочным.

Тем не менее Матвеев ответил значительно мягче, чем в предыдущий раз: «Ксень, не все и не всегда поддается объяснению. У меня что-то сломалось внутри. Да, наши отношения не разорваны. Я не уверен, стоит ли их продолжать. Это уже плохо. А дискутировать с тобой, профессионалом, я не хочу. Пожалуйста, не тереби меня».

Ксения опять позволила навязать себе его игру: «О'кей. (Только какой я, к черту, профессионал – в любви-то? Даже обидно… Бреду ощупью и все время ошибаюсь…) Все, молчу…» В последний раз она вновь, как частенько происходило прежде, испугалась, что Григорий неверно истолкует ее записку. Рискнула добавить: «Прости, еще одна реплика, и я заткнусь. Коряво написала: не в тебе ошибаюсь, а в том, как строить отношения. А тереблю – тоже ведь все внутри на куски рвется!..» Наконец она была искренна с ним и решилась доверить ему и свои истинные переживания, и сомнения.

Но Матвеев хранил молчание.

Ярославу пришло в голову, что, если бы женщина с такой страстью и нежностью призналась ему в любви, он был бы счастлив. Повод к разрыву нашелся, причину разрыва он так и не понял. Мало ли, у кого какие тараканы в шкафу – не все же из-за этого разбегаются!

Гриша всю последующую жизнь бережно хранил, как болезненную прививку от опасной хвори, воспоминание о предательстве женщины, которой доверился всем сердцем и которая оставила после себя выжженную землю. Он не желал признать, что земля давно исцелилась и готова к новому цветению. Не умел, не хотел, боялся заметить, что рядом с ним оказывались не те же самые женщины, а совсем другие! Так объяснила разрыв Ксения.

Ярослав внимательно посмотрел на запертую дверь. За нею зиял сжавшийся, но не побежденный разлом структуры пространства-времени. Теперь понятно, почему «дыра» прицеплена к зданию компании «ЧеНеп»! Ведь именно здесь, в этом самом холле, мужчина разорвал прочную, как канат, связь с женщиной. Энергия созидания и отдачи превратилась в свою противоположность; отвергнутая, бесконтрольная сила стала поглощать и разрушать.

Ксения ждала и «не теребила» до Нового года. Она была уверена: если Григорий примет решение не в ее пользу, то позвонит ей и предложит забрать вещи: ночную рубашку, брючки, подаренные им теплые носочки. Она упаковала в пакет книжки, которые он давал почитать и которыми очень дорожил, и засунула в дальний угол, чтобы не мозолили глаза. Она обо всем рассказала К. Вместе пришли к одному выводу: ничего не предпринимать, не торопить, запастись терпением! К его родителям не обращаться: могут выдать из лучших побуждений! От К. она знала, что Григорий в Австралии – гостит у детей. Да в любом случае не стала бы звонить сама: слишком жесткий прессинг для чувствительного к любому нажиму Матвеева!