Повелитель Вселенной

— И что ему ответил на это Махмуд Ялавач? — спросила Бортэ.

— Он принял взятку от шаха — он ничего не добился бы, возбудив его подозрения. Он сказал шаху, что я взял много цзиньских городов, но что мои армии не столь сильны, как хорезмийские. Это вроде бы успокоило Мухаммада, и он снова предложил мир.

— Тогда не понимаю, чего же ты боишься. Когда прибудет твой караван, он увидит, что может дать ему мир. — Караван вез золото, серебро, шелк из Китая, меха с севера и тангутские халаты из верблюжьей шерсти — образцы того, что торговля, обеспечиваемая монголами, может дать Хорезму. — Он получит больше, чем может дать ему военная добыча.

— Зато я не получу того, что мне хотелось бы.

Вот чего добивается Тэмуджин, подумала она. В своем послании шаху он предложил тому стать его сыном. Пусть шах выгадывает, лишь бы признавал в нем властителя вселенной. Тэмуджин никогда не согласится на мир с правителем, который считает себя равным хану.

— Поступись гордостью, — сказала она, — и прими любой мир, который он предлагает. Тебе предстоит воевать в Китае. Твои сыновья рвутся туда на войну опять, и это, по крайней мере, удержит Чагадая и Джучи от междоусобных распрей.

— Я запретил им это.

— Но это не заставило их полюбить друг друга. Они сдерживаются, потому что боятся тебя.

Он мог бы уладить все, назначив наследника, но этого она сказать ему не могла. Наверно, в своем отказе признать, что он смертный, хан черпал свою силу.

Через несколько дней после возвращения Махмуда в стан прибыл погонщик верблюдов из монгольского каравана и был спешно приведен к Тэмуджину. В хорезмийском пограничном городе Отрар товары были захвачены городским наместником Иналчиком, а все купцы и сопровождавшие караван люди были перебиты. Бежать удалось лишь одному погонщику верблюдов.

Хану удалось как-то сдержать гнев, но Бортэ знала, как глубоко уязвила его эта новость, поскольку он отправился на Бурхан Халдун. Он часто молился на горе, когда был не совсем уверен в себе, когда воля Неба казалась неясной. Ее беспокойство усилилось, когда она узнала, что хан направил к шаху двух послов-монголов и мусульманина Бохру ибн-Кафрая с требованием выдать Иналчика. Если бы Мухаммад выдал его, мир сохранился бы, но Бортэ помнила, что говорил муж о шахе. Мухаммад мог увидеть в предложении Тэмуджина признак слабости, и это толкнуло бы его на войну.

Когда стали завывать северные ветры, хан с главным станом откочевал на бывшие найманские земли, и Бортэ поняла, что он готовится к войне на западе. Осенью мужчины затеяли большую охоту, и люди говорили, что хан убивал зверей, которых гнали на него, с необычной яростью, убивал, убивал, пока туши не стали громоздиться курганами.

Вскоре после охоты прибыли два посла-монгола с отрезанными бородами и известием, что шах предал Бохру ибн-Кафрая смерти. Бортэ не пришлось спрашивать, что сказал Тэмуджин, услышав об этом оскорблении. Убили посла и унизили двух других — на это преступление ответ был один. Окончательное покорение Китая подождет, пока шах не заплатит за свои деяния.

103

Сестра села, а Есуй снова взялась за шитье.

— Чего ж ты не спросишь про своих детей? — спросила Есуген.

— Видимо, с ними все в порядке, — ответила Есуй. — Ты бы мне сообщила, если бы что-нибудь случилось, они же тут недалеко, не на краю земли.

— Они должны быть с тобой, — сказала Есуген. — Ты плохая мать, Есуй.

— К счастью, ты хорошая.

Тэмуджин скоро придет к ней в шатер. Есуй скажет ему, как она часто делала, что она скучает по детям, но не хочет, чтобы они расставались с детьми Есуген, с которыми они дружат. Он, видимо, подозревает, что она не слишком тоскует по их обществу, но, кажется, согласен с тем, чтобы они были на попечении сестры.

Она посмотрела на длинные черные глаза Есуген и скуластое лицо, до сих пор похожее на ее собственное: некоторые новые наложницы часто путали сестер. Но связь между сестрами немного ослабла. Большая часть времени Есуген уходила на хлопоты по хозяйству, как и у Есуй, и они виделись не часто.

Они ощущали близость больше всего, когда спали с мужем. Тогда они были единодушны и чувствовали, как радуется каждая из них.

— Ты могла бы проводить больше времени со своим старшим, — сказала Есуген, — а то он скоро уедет.

— В таком возрасте его оставят в тылу — ему ничто не грозит. — Тэмуджин посылал старших сыновей ее и Есуген на войну в Китай к Мухали. Беспокоиться из-за детей было бесполезно. Ее сыновья уедут на войну, а дочери уедут из орды, когда выйдут замуж. — Я больше беспокоюсь о том, что может произойти, если Тэмуджин не вернется из Хорезма.

Есуген сделала знак, отвращающий беду.

— Не говори об этом.

Она посмотрела на рабынь Есуй, словно бы испугавшись, что они подслушивают. Две девушки вылавливали творог из котла, а остальные три раскладывали ковры, выбив их. Ни одна из этих китайских рабынь не могла услышать их разговора: умно делают китайцы, выжигая раскаленным железом барабанные перепонки, лишая рабынь слуха и дара речи. Есуй тотчас поняла пользу этого и попросила хана отдать их ей. Теперь некоторые другие жены хотели бы тоже иметь таких рабынь.

— Дорогая сестра, — сказала Есуй, — я молюсь, чтобы наш муж жил тысячу лет, но подумай, что будет в противном случае. Он ничего не говорит относительно того, какой из сыновей будет его наследником. Есть сторонники и у Джучи, и у Чагадая. Ни один из них не склонится перед другим, и наша судьба окажется в руках того, кто будет ханом. Возможно, он решит не держать нас в женах, особенно если захочет вознаградить поддержавших его людей. Нам скорее всего придется доживать в разлуке, развезут нас по разным станам.

Есуген прикрыла рукой рот.

— Невыносимо думать об этом.

— Но лучше подумать и изо всех сил постараться предотвратить это. Тэмуджин должен решить, кому быть наследником, до того, как пойдет на войну.

— Он не станет слушать. Даже Борчу и Джэлмэ не осмелятся заговорить об этом, особенно сейчас.

Это было правдой. Хана беспокоила не только война с Хорезмом, вот и его тангутские любимцы отказались послать к нему свое войско.

— Если ты не можешь воевать один, — сказал их посол, — то какой же ты хан?

Такой ответ разгневал Тэмуджина, но он не мог наказать тангутов за их наглость, не нарушив свои планы. Наверно, люди в Си Ся предчувствовали, что он не вернется из Хорезма, что хан долго не проживет и не накажет их.

Есуй сказала:

— Я поговорю с нашим мужем об этом.

Есуген наклонилась к ней.

— Не смей.

— У меня нет выбора.

Она укололась булавкой, выступила кровь. Есуй сунула палец в рот. Она вспомнила то время, когда пререкалась с ним при людях. Как близка она была тогда к смерти. Она вспомнила, как он посмотрел на нее, когда она осмелилась протестовать. Ей придется высказаться в присутствии других, надеясь, что некоторые из них найдут в себе мужество поддержать ее.