Повелитель Вселенной
Шрифт:
— Ты не заставишь меня свернуть с моей дороги.
— Я мужчинам говорить ничего не буду, — сказала Оэлун, — но я скажу тебе, что я думаю о твоих намерениях.
Лицо у Тэмуджина вытянулось.
— Мы с ханом Тогорилом дали друг другу клятвы. Джамуха — мой анда. Теперь они обязаны мне помочь. Вместе мы нападем на мэркитов, не пройдет и года, клянусь.
— У тебя нет права давать такую клятву, — сказала она. — Возможно, они не захотят броситься воевать с мэркитами.
— Ты думаешь, я оставлю жену в их руках?
— Ты слишком рискуешь из-за нее, — возразила Оэлун. — Я ее тоже любила, но
— Я думаю о них. Другие тоже потеряли своих женщин. Наши враги должны узнать, что всякий, кто покусится на принадлежащее мне, кончит плохо.
— Со временем ты отомстишь, — сказала она, — но сначала тебе надо стать посильней. Хан Тогорил и твой анда могут пожалеть о своих клятвах, если ты втянешь их в войну слишком быстро. Ты к ней не готов, ты должен подождать…
— Вот на это и рассчитывают мои враги, — возразил он. — Я, мол, буду зализывать раны. Ты ничего не понимаешь в таких делах, мама. — Он замолчал и стал ходить. — У хана кэрэитов есть причина ненавидеть мэркитов, но он согласен оставить в покое их земли, пока ничто не угрожает его трону. Я должен доказать ему, что, напав на меня, они угрожают ему, поскольку мы союзники. Джамуха присоединится, если узнает, что кэрэиты на нашей стороне. Мэркиты недолго будут пользоваться тем, что украли.
— Мы хотим одного и того же, — Оэлун подняла голову и заставила себя выдержать взгляд его злых глаз. — Я молилась за Бортэ, и за Сочигиль, и за верную Хокахчин, но мне не хочется видеть, как ты бросаешься в бой, который не можешь выиграть.
— Замолчи! — Он сел на корточки и схватил ее за руку. — Мне надо было посадить Бортэ на твою лошадь и оставить тебя. — Он еще раз стиснул ее руку и отпустил. — Ни одна женщина не будет говорить мне, когда воевать, даже ты. Я имею право требовать, чтобы Тогорил и Джамуха выполнили свои обещания, и это сражение укрепит наши дружеские связи. Я знаю, как мне быть, и если ты будешь открыто говорить о своих сомнениях, я сам выгоню тебя из стана.
Она медленно встала, зная, что он именно так и сделает.
— Я сказала тебе, Тэмуджин, что думаю. И не буду затевать разговор снова — нашу судьбу решит Тэнгри.
Она потерла руку, на ней остались следы его пальцев.
— Я поговорю со своими людьми, — сказал он. — Как перекочуем, я поеду к хану Тогорилу.
Она поклонилась. Что бы он ни делал, она будет с ним, даже если он скачет к смерти.
— Пусть духи дадут тебе то, что ты хочешь, — сказала она убежденно и ушла.
44
Ветер гнал снег по ледяной ленте реки Удэ, взметая его в воздух. Бортэ натянула поглубже шапку и поправила платок, защищавший нижнюю часть лица. Женщины этой стороны стана Токтоха пасли своих овец вместе. Несколько псов кружили вокруг отары, возвращая в нее отбившихся. Ниже в долине другие женщины, дети и молодые мужчины пасли коров. С севера стан защищали от ветров горы, но мороз стоял крепкий.
Бортэ наклонилась и палкой ковыряла снег. Овцы, как и коровы, не могли докопаться в снегу до корма, и одна из овец Чилгера уже подохла. Бортэ не успевала разгребать снег, и Чилгер бил ее за это. В отдалении видно было большое темное пятно, это пасся лошадиный табун. Чилгер
уехал с товарищами охотиться.Молодая овца заблеяла. Бортэ надрала пучок тонкой высохшей травы и скормила ягненку. Одна из мэркиток что-то сказала, но из-за ветра слов было не разобрать. Женщины рассказывали Бортэ о победах Чилгера Бука в борьбе, они считали, что ей повезло, потому что она вышла за такого могучего молодого человека. Но теперь они редко разговаривали с ней, поскольку знали, как часто он ее бьет.
У Бортэ закружилась голова, потом это прошло. Она надеялась скоро оправиться после последнего битья, когда Чилгер напился и ударил ее особенно сильно. Завывал ветер, поземка слепила ее. Она прижалась к овце, греясь. Токтох Беки покинул двух других мэркитских вождей и привел своих людей обратно в этот стан. Со временем они перекочевали поближе к горам; примерно месяц назад река стала, и кедры в предгорьях потеряли свой зеленый убор. Зима в эти северные края приходила раньше.
Ветер стих. Бортэ встала и отгребла побольше снега. Она не могла вспомнить, что же было по пути от Бурхан Халдун. Наверно, Чилгер выбил из нее все воспоминания. Она помнила, как сопротивлялась ему, смутно припоминала сильный удар в голову, от которого она на мгновение потеряла сознание, искры, танцевавшие в темноте до того, как она пришла в себя. Она усвоила урок и не дралась с ним, боясь, что он снова ударит ее. А он по-прежнему осыпал ее тумаками или бил палкой, вырывая у Хокахчин, когда старуха пыталась защитить ее.
Болело ребро. Хокахчин перевязала ей торс широкой полосой кожи, когда Чилгер сломал ей ребро. Она была его пленницей уже три месяца.
Пленница — вот кем она себя считала, не женой. Что бы ни случилось с женщиной в течение ее жизни, душа ее соединится с первым, настоящим мужем после смерти. В первые дни своих мучений она думала, что смерть наступит быстро, но ее тело не желало освобождать душу.
Бортэ раскачивалась, потом согнулась от боли. Чья-то рука поддержала ее. Она увидела глаза с тяжелыми веками над закрывавшим нос и рот шерстяным платком Хокахчин.
— Со мной все в порядке.
Две женщины, стоявшие поблизости, зашептались, глядя на Бортэ.
Одна из них, толстая и неуклюжая в тулупе, подошла к Бортэ. Знакомые черные глаза выглядывали из щели между платком и шапкой. Бортэ знала, что Сочигиль была в стане, но ни разу не разговаривала с ней в плену.
— Здравствуй, Сочигиль-экэ, — сказала она.
— Бортэ… это ты. — Сочигиль стала на колени у блеющего ягненка и похлопала его по голове. — Я хотела поговорить с тобой, но… — Она помолчала. — Я слышала, что твой муж-мэркит тяжелый человек. Я не хотела причинять тебе неприятности.
— Чилгер Бук… — У нее всегда отнимался язык, когда она произносила это имя. — Он не любит, когда я разговариваю с кем-либо, даже с женщиной. — Она инстинктивно оглянулась, будто ждала, что он появится неожиданно. — И его мать клевещет ему на меня. — Старуха сплетничала с женой Чиледу в теплой юрте, пока Бортэ и Хокахчин пасли овец. — А как твоя жизнь, Сочигиль-экэ?
— Первая жена моего хозяина все время ворчит на меня, а дети выкрикивают оскорбления, но сам он добрый. Он не похож на других мужчин, гнев его стихает, когда он выпьет, и иногда его трогают мои слезы.