Повелители лошадей

— Но они отказались от моих требований, не так ли?

—Только потому, что им нужно больше времени, чтобы обдумать их, — объяснил Коджа, дуя на тлеющие благовония.

— Они тянут время. Они не намерены подчиняться мне, и ты это знаешь, священник, — подвел итог Ямун. Последние струйки дыма от благовоний повисли над его ладонью.

— Благородный кахан, людям требуется время, чтобы принять решение. Мой принц, Оганди, должен услышать о том, что произошло в Семфаре, а затем обсудить это со старейшинами Хазарии. Коджа осторожно втер теплый пепел в пропитанную кровью бумагу. Закончив, он начал перематывать бинт вокруг руки кахана.

— Тогда твой народ должен знать, что я уничтожу их, если они откажутся от моих требований, — мрачно пообещал кахан. Его лицо было бесстрастным, и он, молча, наблюдал за Коджей — понял ли тот его слова. Коджа беспокойно заерзал, не зная, как реагировать на такую угрозу. Затем, сняв напряжение, Ямун наклонился вперед и хлопнул священника по колену. — А теперь, посланник, расскажи мне о людях и местах, которые ты видел.

Уже почти рассвело, когда кахан разрешил Кодже уйти. Измученный напряжением встречи и с отупевшей от вина головой, священник, спотыкаясь, вышел из юрты. Ледяной ветер трепал его мантию, трепал ее вокруг ног. Дрожа, Коджа плотнее закутался в тяжелую овчинную шубу, взятую из вещей, все еще лежавших на его лошади, но это мало помогло его обутым в легкую обувь ногам. Топая, он старался заставить кровь снова циркулировать по холодным пальцам ног.

Телохранители кахана наблюдали за священником с того места, где они сгрудились у небольшого костра. В течение трех недель, что Коджа путешествовал с воинами Туйгана, такие люди, как эти, присматривали за ним. По большей части они, молча, смотрели на него, но некоторые были разговорчивы. Именно от этих людей Коджа узнал больше всего о народе Туйгана.

Но не очень много. Народ Туйгана были кочевниками, разводили овец, крупный рогатый скот и верблюдов. Но лошади были их жизнью. Они ели конину и варили кумыс из простокваши из кобыльего молока. Они дубили конские шкуры и делали плюмажи из конских хвостов. Они ездили на лошадях лучше, чем кто-либо, кого Коджа когда-либо видел. Казалось, что каждый мужчина был воином, обученным владеть луком, мечом и копьем.

Лучшие из этих воинов были отобраны в качестве телохранителей кахана — Кашиков. Это были люди, которые сейчас наблюдали за ним от своего костра. Каждый мужчина был проверенным воином и убийцей. Один из них встал и объявил себя сопровождающим священника.

— Кахан приглашает тебя остановиться в одной из его юрт, — сказал приземистый охранник. Это не было сформулировано как приглашение, но Коджу это не волновало. Команда означала палатку, а в палатке было бы тепло.

Охотно следуя за охранником, Коджа шел медленно, иногда спотыкаясь о пучки травы, которые пробивали тонкую корку снега. Его усталое тело едва замечало это. За ним последовал слуга, ведя лошадь священника. Наконец охранник остановился и отодвинул в сторону полог из войлочного ковра. Коджа вошел, и слуга занес его вещи. Усталость навалилась на него; священник, пошатываясь, подошел к куче ковров и мягко рухнул на них, погружаясь в блаженный сон.

Солнце стояло высоко над восточным горизонтом, когда Коджа проснулся от чьих-то криков за пределами его юрты. — Лама Коджа, посланник Хазарии, выходи.

Коджа расправил свою помятую от сна одежду и шагнул через дверь юрты. Снаружи стояли четверо гвардейцев, одетых в черные одежды телохранителей кахана. На них были высокие шапки из соболя, шкуры вывернуты наизнанку, так что кожа была снаружи. В косы мужчин были вплетены серебряные диски и кисточки из голубой пряжи. С их поясов свисали длинные прямые мечи, серебряная фурнитура поблескивала на солнце. Коджа прищурился и заслонил глаза от яркого света.

— Ямун Кахан, Прославленный Император Туйгана, приказывает тебе предстать перед ним, — сказал один, выходя вперед из ряда остальных.

Коджа вздохнул и поднял руку, призывая мужчину подождать, затем нырнул обратно в палатку. Внутри он поспешно стянул с себя грязную мантию и порылся в деревянных сундуках с одеждой, перекидывая рубашки и пояса через плечо. Наконец, Коджа вытащил оранжево-красный шелковый халат. Это был цвет, который носили ламы его храма, секты Красной Горы. Он купил шелк у торговца из Шу и заказал халат специально для себя, узнав, что направлен на совет в Семфар.

Через несколько мгновений Коджа покинул свою юрту и направился к юрте кахана. Пока Коджа шел, он заметил, что палатки были расположены неровными рядами, но каждая из них была ориентирована одинаково. — Почему все двери выходят на юго-восток? — спросил он своих сопровождающих.

Один из охранников проворчал: — Это направление, где живет Тейлас.

— Тейлас — ваш бог? — спросил Коджа, обходя участок грязи. Охранник кивнул.

— У вас нет других богов?

— Тейлас — бог всего сущего. Есть чамы, которые помогают ему. Парень был гораздо более разговорчив, чем другие, кого Коджа встречал.

— Чамы?

— Стражи, такие как наша мать, Синяя Волчица. Они отгоняют злых духов от юрт. Смотри — вот они. Охранник указал на группу, похожих на палки фигурок, которые окружали верхушку каждой юрты.

После этого охранник замолчал. Кодже ничего не оставалось делать, кроме как двигаться вперед, молча, наблюдая. Они прошли через ворота и направились вверх по холму к юрте кахана. На этот раз никто не бросил вызов священнику, когда он подошел к штандарту с конскими хвостами, хотя его сопровождающие поклонились. У юрты кахана Коджа подождал снаружи.

Через непродолжительное время священника пригласили. Слуга поднял полог юрты и придержал его, впуская немного света в полутемное помещение. В дальнем конце палатки была приподнятая платформа, покрытая коврами. Там, на маленьком табурете, сидел Ямун Кахан. Под платформой, в стороне, сидел пожилой мужчина с тонкими седеющими усами.

Кахан был одет в официальную одежду — кожаные сапоги, выкрашенные в красный и черный цвета, желтые шерстяные брюки, синюю шелковую куртку, расшитую драконами. Одежду дополняло кожаное пальто-мантия с широкими манжетами и воротником из белого горностая. Его шапка была низкой и лишь слегка заостренной, лоб покрывала толстая полоса соболиного меха. Из-под нее свисали его косы, переплетенные мотками серебряной проволоки. С длинных концов его усов свисали стеклянные бусины.

Несмотря на все величие и мощь, о которых заявлял Ямун Кахан, его юрта была обставлена просто. Войлочные ковры, покрывавшие стены, были ярко раскрашены геометрическими узорами, как это было принято, но, кроме постамента, в юрте почти ничего больше не было. Вдоль одной стены лежала стопка подушек, а в центре комнаты стояла курильница для благовоний. Масляные лампы на цепях свисали с потолочных балок, которые сами были с резьбой, и украшены серебряными пластинками с завитками. Позади кахана была подставка, на которой лежал его лук и несколько колчанов со стрелами.

Старик перед Ямуном сидел за низким столиком. На нем были аккуратно разложены несколько листков бумаги, чернильный камень и тяжелая квадратная серебряная печать. Коджа догадался, что этот человек был писцом.

— Добро пожаловать, Лама Коджа из Хазарии, в шатры Ямуна Кахана. Хан Хокуна и император всего народа Туйган просит тебя сесть, — сказал кахан усталым тоном человека, которому наскучил протокол.

Из темноты выбежал слуга, неся подушку для Коджи. Для него было приготовлено место в центре пола, сразу за курильницей для благовоний. Опустившись коленями на подушку, Коджа склонил голову к полу.