Повелители теней

Таврик в ужасе отпрянул. Магический огонь начал угасать. Сефтал дернулся и застыл, из его рта и глаз заструился дымок. Кодель с трудом поднялся и на дрожащих ногах приблизился к трупу. Казалось, он был не в себе: хохотал и ругался, плевал на тело, потом пинал его, перекатывая по всей поляне. Потом он доковылял до лежащего без сознания Койрега Мазарета и упал рядом с ним.

— Как я хотел бы убить тебя! — произнес Кодель голосом, полным неодолимой ненависти. — Но ты пригодишься нам живым. — Сказав это, он с усилием поднялся на ноги и поискал глазами Таврика. Взор его был холоден. — Ладно, — прохрипел он. — Пошли.

Таврик вздрогнул от испуга:

— Что вы собираетесь делать со мной?

Кодель нахмурился:

— Делать с тобой? — Он недоуменно покачал головой и взял юношу за плечо. — Мальчик, я собираюсь увидеть твою коронацию, даже если это окажется последним, что я увижу в своей жизни!

ГЛАВА 10

Самые худшие страхи зарождаются на обломках нации.

Ивадуин Говур. Эпиграммы

В тени между полуразрушенной стеной и громадой упавшей колонны Керен заметила, как кучка оборванных юнцов избивает двух пожилых, хорошо одетых господ. Испуганные лица выглядывали из палаток при звуках ударов и тут же прятались обратно, а люди, готовившие у костров еду, придвигались поближе к пламени, делая вид, что ничего не замечают.

Избиение прекратилось, юнцы обшарили карманы своих жертв и убежали, хохоча и делая неприличные жесты в сторону сидящих у костров. Когда они исчезли, Керен посмотрела туда, где на обломках камней стонали и слабо копошились две неясные тени. Прошло несколько минут, но никто так и не двинулся, чтобы помочь им. Она злилась все больше, но сдерживала себя, чувствуя, что от окружающих исходит какое-то пугающее, непонятное напряжение.

Потом Керен заметила вереницу людей в капюшонах, пробирающихся в лабиринте палаток и шатров. Она отступила подальше в тень, узнав красные одеяния жрецов Огненного Древа. Они были повсюду в лагере беженцев, как огромные насосавшиеся пиявки, они задавали людям разные вопросы, распределяли деньги и пищу и наводили свои порядки, утверждая, что именно такие порядки справедливы.

Впрочем, они были не единственными из тех, кто пытался захватить здесь власть. Керен замечала молодежные шайки и ватаги нищих, появлялись также отряды наемников. Но те возникали внезапно и ненадолго, тогда как жрецы жили здесь постоянно, в основном благодаря запасам зерна и овощей, которые они привозили бог знает откуда и распределяли между беженцами по своей странной системе.

Их появление здесь казалось не случайным, и Керен была уверена, что они поддерживают отношения с могонцами. В прежние годы на Кровавое Сидение в Аренджи традиционно собирались шаманы племен и представители знатных семейств (обычно туда посылали второго или третьего сына). Но в этом году по северным лесам Кат-риза рыскали целые полки всадников, хватая всех подряд. Большинство беглецов было именно оттуда, из разрушенных и спаленных городов Катриза.

Керен увидела, как жрецы уволокли тех двоих, потом пошла дальше вдоль разрушенной стены, перебираясь через заросшие травой груды мусора, обходя большие группы беглецов и стараясь держаться в тени. Но она все равно ловила на себе подозрительные взгляды, когда останавливалась спросить, где находится палатка лекарей. Одна когда-то важная дама, сидевшая под перевернутой телегой, выслушала ее вопрос, потом посмотрела на залатанные башмаки Керен и ее безрукавку и беззубо улыбнулась.

— Какие славные ботинки, леди-воин! Мне хватило бы их до конца моих дней.

— Нет, мамаша, у меня ничего нет, кроме них. — Керен присела на корточки и, понизив голос, спросила: — Скажи-ка лучше, когда ты последний раз ела сыр?

Лицо старухи вспыхнуло от волнения.

— С самого… — Она помрачнела. — Ты смеешься надо мной!

Керен покачала головой, вытащила из кармана небольшой сверток и протянула ей. Женщина взяла его, развернула и увидела кусочек грязно-желтого сыра, не больше пальца ее руки, и впилась в него беззубыми деснами. Наслаждение волной разлилось по ее морщинистому личику, она закачалась из стороны в сторону:

— Ах да, да, да! Кабринский, из… северо-западных сыроварен, я полагаю.

Керен улыбнулась:

— Ты, похоже, разбираешься в этом?

— Когда-то у меня была таверна на Верхней Юларской Дороге, деточка. — Она сощурилась. — Задолго до того, как напали эти могонцы. О, у нас останавливались все: высокородные господа, богатые купцы…

— У тебя тут есть еще и кусочек сот. — Старуха протянула руку, но Керен мягко отстранила ее:

— Нет, мамаша, сначала я должна узнать, где стоят палатки лекарей.

— Ах это. Вон та дорога, которая уходит под гору, западная. По восточной не ходи, иди мимо этих жрецов, чтоб им было пусто. — Она снова сунула в рот сыр. — Большинство лекарей и травников превратились теперь в низших, а купцы и продавцы оружия стали знатью.

Керен согласно кивнула и отдала ей кусочек меда, который та немедленно принялась сосать.

— Мм, сладко, очень сладко. Это мы тоже продавали в таверне, и еще мятные конфетки из Яфрена, и свежевыпеченные булочки, и хоньирские сладкие яблочки, и… — Она замолчала, глядя неподвижным взором на обмусоленный кусочек сот. Через секунду он выпал из ее руки, она уронила голову на ладони и зарыдала. — Все, все пропало. И вкусная еда, и мои мужья, и дети. Будь прокляты эти могонцы и их Кровавое Сидение! И ты вместе с ними, что заставила меня вспоминать. Уходи, убирайся!..

Керен вскочила, полная жалости и чувства вины, и пошла по западной дороге, обернувшись напоследок и бросив взгляд на пожилую женщину, горько плачущую под телегой по утраченным прелестям жизни. В какой-то миг Керен захотелось ударить кого-нибудь или что-нибудь разбить, заставить судьбу расплачиваться за горе старухи, искупить то, что сама содеяла. Но потом это чувство прошло, она просто брела по дорожке между остатками стены высотой по колено и рядом тесно прижатых друг к другу шатров и навесов. Дорожка вскоре свернула направо, Керен секунду помедлила, потом завернула за угол и увидела перед собой зубчатую стену, прикрывающую лагерь беженцев. Тысячи костров горели среди руин, под верхним рядом развалин начинался нижний, там тоже были беженцы. Огни тянулись широкими лентами по всей поверхности гор. Это был Олвергост, самая большая цитадель давным-давно исчезнувших Брузартанских королей, последней значительной династии Лиги Яфрена.

Керен вспомнила то утро, когда они с Сувьель и Джилли въехали на вершину горы и увидели открывающийся с нее вид на развалины чудовищно огромной цитадели. Олвергост был возведен в южной части Катризской равнины, там, где хребет Хоньирских гор встречался с Рукангскими горами. Три уровня укреплений были врезаны в скалы, каждая линия включала в себя стены, башни, ворота и мосты. Самой мощной была нижняя линия с тремя рядами зубчатых стен укреплений, упирающихся в горы на севере и востоке.

Но Брузартанские короли, как и многие династии до них, прошли свой путь от славы к забвению. Могучие вдохновенные полководцы оставили после себя слабых потомков, чьи наследники, в свою очередь, были либо ничтожествами, либо полными безумцами. Под конец их столетнего правления Лига развязала гражданскую войну, и легендарный Олвергост оказался разрушен. Теперь древние руины, за долгие века окончательно вросшие в землю, стали пристанищем для неимущих и отчаявшихся людей. Керен видела на рассвете, как к тысячам уже сидящих здесь присоединялись новые сотни людей: горожане и фермеры Тоброзы. Дней пять назад они что-то не поделили с могонцами, о чем до сих пор напоминали стоящие на горизонте колонны дыма. Днем от вида Олвергоста щемило сердце, но ночью он зачаровывал наблюдателя тремя огромными полосами огней с поднимающимися от них струйками дыма.

Сувьель была где-то там, внизу, ухаживала за больными и ранеными…

Когда они еще спускались с горы, их заметила пожилая женщина. Она узнала в Сувьель травницу и попросила ее помощи. Сувьель сразу же согласилась, велела Керен и Джилли разбить лагерь где-нибудь рядом с мирными людьми и ждать ее возвращения. Но день прошел, наступил вечер. Потом спустилась ночь, а Сувьель все не было. Керен волновалась за нее и решила отправиться посмотреть, что происходит. Она просто поднялась, заявила о том, что уходит, и ушла, прежде чем Джилли успел произнести одно из своих замечательных ругательств.