Повелители волков

Дом Алкима находился неподалеку от агоры. Он оказался большим и красивым, крытый дорогой красной черепицей. Видно было, что дела у богатого землевладельца Алкима шли хорошо. Получив пригоршню ольвийских «дельфинчиков», проводник с благодарностью удалился, а финикиец взял в руки деревянный молоток и громко постучал. Спустя какое-то время двери отворились, и на пороге встал разбитной малый, который нимало не смутился при виде внушительной комплекции и богатой одежды незваного гостя.

— Мое почтение, господин хороший! — сказал он весело. — Ты не ошибся дверью? Хозяин никого не ждет.

— Придержи свой глупый язык, раб! — надменно бросил финикиец. — Доложи своему хозяину, что его хочет видеть купец из Сидона [34] ханаанин Итобаал.

Купец довольно сносно изъяснялся на языке койне, но все равно чужеземный акцент был ясно различим. На койне говорило в основном простонародное население греческих городов-полисов. Этот язык был с варварскими примесями, но динамичный и выразительный, лишенный витиеватости эллинской речи.

— Не могу, почтеннейший, — изобразил глубокое сожаление на своем улыбчивом молодом лице дерзкий привратник. — Никак не могу.

34

Сидон — соврем. Сайда — третий по величине город Ливана. Один из древнейших городов Финикии, крупнейший торговый центр Древнего мира в X–VIII вв. до н. э.

— Почему?! — громыхнул купец.

— Хозяин почивает. Он приказал разбудить его только в том случае, если к нему явится сам Дионис со своей свитой и амфорой доброго вина. На Диониса ты не похож, да и даров я почему-то не вижу, так что придется обождать. Рекомендую отдохнуть в священной роще. Это вон там, — ткнул он пальцем куда-то в сторону. — Очень приятное место. Заодно и жертву принесешь Аполлону Дельфинию, покровителю мореплавателей. Это делают все гости Ольвии.

— Наглец! Ты смеешь меня учить?! Займитесь им! — приказал финикиец своим слугам.

Похоже, матросы, сопровождавшие Мардунни, были большие любители почесать кулаки. Они напали на привратника без предупреждения, сразу с двух сторон, благо юноша вышел на улицу.

— Э-э, мы так не договаривались! — вскричал привратник Алкима и молниеносно влепил одному из финикийцев такую увесистую затрещину, что тот упал на землю как подкошенный.

Что касается второго, тот в диком изумлении лишь хлопал ресницами, глядя на свои пустые руки. Только что он в них держал дубинку, а теперь она куда-то испарилась. Впрочем, дубинка улетела недалеко; многозначительно ухмыляясь, страж ворот Алкима демонстративно примерялся, как лучше врезать матросу по башке — сверху или сбоку по челюсти.

— Что за шум?! — вдруг послышался хрипловатый голос, и сам Алким показал народу свой пресветлый лик. — Кто мешает мне отдыхать?

На самом деле лик богатого землевладельца был вовсе не пресветлым, а помятым, как старая тряпка после стирки. Вчера он имел честь принимать у себя вождя небольшого скифского племени, которое вело оседлый образ жизни и занималось сельским хозяйство и с которым Алким договаривался о покупке тысячи медимнов [35] зерна. А разве может быть договор крепким и нерушимым, если его не утвердит сам Дионис? [36]

35

Медимн — мера сыпучих тел, равен 52,53 л.

36

Дионис — в древнегреческой мифологии бог виноделия; ему было посвящено одно из основных празднеств в Древней Греции — Дионисии. Сельские Дионисии отмечались в ноябре — декабре, городские Дионисии праздновались пять дней — в марте — апреле.

Увы, Алким немного не рассчитал своих сил, к тому же проклятый варвар пил неразбавленное вино как воду, да все подливал ольвиополиту в его чашу, а отказываться никак нельзя было, чтобы не обидеть торгового партнера.

Увидев финикийца, Алким уставился на него как на привидение. Если до этого хмель еще бродил по жилам землевладельца, то при взгляде на строгое, надменное лицо купца он мгновенно испарился.

— Итобаал?! — удивленно и одновременно испуганно воскликнул Алким. — Глазам своим не верю! Ты ли это? В наших краях…

— Здравствуй, Алким, — пробасил ханаанин, возмущенный до глубины души. — Ты плохо встречаешь старого приятеля. Примерно накажи этого раба, — кивком головы он указал на привратника, стоявшего с невинным видом неподалеку, — который осмелился мне дерзить.

— Наказать? — Алким смешался. — Обязательно накажу… после. Только это не раб, а свободный человек.

— Все равно он наглец, каких свет не видывал, — упрямился финикиец. — Оскорбить гостя — значит оскорбить хозяина.

Аким согласно закивал и, чтобы как-то разрядить обстановку, поторопился пригласить финикийца в дом. Бросив уничтожающий взгляд на парня, Итобаал последовал за Алкимом, но когда вслед за ним направились и телохранители финикийца, привратник заступил им дорогу и сказал:

— Брысь! Псы должны охранять, а не кости обгладывать во время пиршества. Ждите своего хозяина здесь. — С этими словами он захлопнул дверь перед самым носом опешивших матросов и отправился по своим делам.

А их у него накопилось много. Это был тот самый искусный наездник, который сумел укротить мидийского жеребца на Торжище Борисфенитов. Его звали Ивор. Имя было совершенно не характерно для миксэллина, а тем более — ольвиополита, но Алким на такую мелочь не обратил должного внимания. Главным для землевладельца было то, что едва Ивор появился в его хозяйстве, как тут же все дела пошли на лад. Парень сумел найти язык со всеми — с поваром, слугами, рабами, а нерадивого конюха, место которого он занял и который хотел учинить над ним расправу, пригласив для этого своих дружков, Ивор едва не отправил к праотцам.

После этого авторитет Ивора стал непререкаем. Но он им практически не пользовался. Работал, как все, даже больше, конюшню содержал в чистоте, хотя ради этого ему пришлось здорово потрудиться, — неубранного навозу накопились горы, — лошади хозяина были вовремя накормлены, их гривы расчесаны, а бока холеные. Кроме того, Ивор никогда не отказывался подменить кого-нибудь из слуг, если возникала такая надобность. Как раз в тот день, когда в гости к Алкиму пожаловал Итобаал, Ивор выступал в роли привратника.

В общем, Алким не мог нарадоваться столь ценным приобретением. Парень работал за троих, а получал плату совсем мизерную, — землевладелец был жаден и прижимист до неприличия — поэтому просьбу финикийца примерно наказать нахала Алким пропустил мимо ушей.

Итобаал и Алким расположились в парадном зале, украшенном фресками и мозаикой. Финикиец осматривался с невольным удивлением. Он никак не ожидал увидеть в этих варварских краях такой комфорт и такую роскошь. Низенький мраморный столик был уставлен разнообразными яствами в посуде, расписанной искусными мастерами Эллады и покрытой черным и красным лаком. А чеканные серебряные блюда, кубки и дорогой кувшин для вина — стеклянная ойнохойя — дополняли картину.

В красном углу высилась большая статуя Кибелы — Матери богов, весьма почитаемой в Ольвии. Облик ее был обычным — Кибела сидела в кресле с высокой спинкой с львенком на коленях, с тимпаном и чашей в руках. Однако манера исполнения несколько отличалась от греческих изображений. Матерь богов была сработана из мрамора, что уже необычно, притом явно местным мастером. Талантливым мастером — прожженный торговец Итобаал неплохо разбирался в художественных ценностях.

— Однако, — одобрительно сказал ханаанин, приняв из рук Алкима позолоченный ритон [37] ; это был знак высочайшего почтения к гостю. — И вино у тебя превосходное! — добавил он, с удовольствием отхлебнув несколько глотков. — Хиосское?

37

Ритон — сосуд для питья в виде рога животного с отверстием в нижнем конце; обычно использовался в священных обрядах. Ритон часто завершался скульптурой в нижней части и украшался рельефами и гравировкой, изготовлялся из металла (золота, серебра и др.), глины, кости, рога.