Повелительница снов

И в какой-то миг Варька вдруг осознала себя тем самым желтолицым воином, который так часто снился ей с самого детства. Все продолжается, все повторяется, все приходит вновь... Но такому оружию не место под Луной! Последняя война, в которой участвовал тот желтолицый узкоглазый человек, имела самым страшным оружием зазубренный меч, что просто выдирал все внутренности врага. После него не выживали, хотя он не убивал сразу, а только уродовал и причинял нестерпимые страдания. Им не надо было долго учиться владеть, направить его мог и новобранец. Настоящие воины пользовались им крайне редко - он был маломаневренным и тяжелым. Этот меч больше подходил для труса или мясника.

Так вот почему с детства ее так влекли военные рассказы. В прошлых временах ее Душа неоднократно возрождалась Воином. Иногда ей казалось, что в ней до сих пор звучит неповторимый, ни с чем не сравнимый гул битвы, в котором сливались грозные призывы к богам, вопли раненых, удары оружия. Поэтому ее удивляло, что войны новейшего времени прошли без нее. Желтолицый, которым она когда-то была, мог себе позволить многое. Например, построить на родине холм из засоленных ушей и носов покоренных врагов. Но это были носы и уши воинов, обезглавленных на поле битвы, перед смертью испытавших вместе с ним высокий экстаз.

Желтолицый не сомневался, что если бы он сложил свою голову, то и враги поступили бы с ним так же. Пусть! На то она и война! Военрук вовсе не готовил их к войне, он подготавливал их к бойне. Причем, никому из них не было ведомо в качестве кого они попадут туда - мясниками или серой скотиной войны. Варя смотрела, как мальчики разбирают автомат - черного смертоносного кузнечика, и думала, что ведь у каждого из них в жизни обязательно приключится своя война, где победителем окажется только тот, кто сумеет спасти свою Душу. И никому из них не поможет это оружие, которое они увлеченно рассматривали. Чтобы оружие служило тебе, оно должно стать за долгие годы воинской школы твоим продолжением. А то оружие, что предлагал военрук, имело собственный скрытный характер. Нет, такое оружие не позволило бы владеть собой, оно было предназначено не для укрепления, а для покорения воли маленького мужчины. Она вспоминала тот последний меч, что был вложен оруженосцами в погребальный челн желтолицего воина. Он был произведением кузнечного искусства, из двух видов стали, с золотой накладкой у рукояти, легкий, обоюдоострый. Как хорошо, оказывается, она помнила мягкую теплоту согревшейся в руке стали! И иногда, когда Варька особенно злилась, ее правая рука, помимо ее воли, повторяла то обволакивающее, кошачье движение мечом, которым так славился когда-то желтолицый... Нет, она решительно не понимала, почему люди, открывшие для себя удивительные тайны природы, использовали их, в основном, лишь для создания оружия, страшного своей всеядностью, равнодушием, слепотой. Оружие - для труса в кустах, не знающего, что такое война, понимающего под этим словом только убийство. Раньше война была тяжелым, но интересным, захватывающим делом. Ненависть ведет тебя по следу врага, ты ешь, пьешь в походе свою ненависть, ты лелеешь ее как жену! Ненависть дает тебе силы для последнего рывка, для взмаха клинка во всю душу! Как можно отказаться от последнего взгляда глаза в глаза своего врага? Нет, своих врагов она не хотела бы так убивать, как это рассказывал военрук. В конце концов, надо уметь выбрать врага по себе. А если ты способен лишь отравы в реки налить, то может быть тебе и не воевать? Может быть такой гнили лучше сразу сдаться? И жить сытой спокойной жизнью раба или торговца рабами? И что же может дать тебе механическая смертоносная игрушка в битве с жизнью, где любому из нас придется-таки прорубать дорогу себе мечом? Нельзя допускать в мир такую войну, где ты даже не знаешь своих врагов, не можешь их встретить, как подобает воину. У тебя в твоей войне всегда должно быть время на достойное выполнение всех ритуалов ухода при поражении... Дай и ты проигравшему воину время проститься с близкими, поднять и выпить последнюю чашу...

"Ты просто становишься идиотом или пламенем свечи", - в ужасе шептала она и давилась рвотой.

ПОСЛЕДНЯЯ ДРАКА И ПЕРВОЕ ПИВО

Как-то Варя забежала в обед из школы перед факультативными занятиями. Тут же раздался телефонный звонок. Звонил ее брат Сережа, который в тот день, вместе с четвертыми классами из разных школ, пошел в театр. Мама дала ему деньги на пирожинку и сок, и он, одевая наглаженные Варькой брючки, весь сиял от счастья. Сейчас в его голосе слышались слезы, он простонал глухо в трубку: " Варя-а-а...".

– Сережа, ты откуда звонишь?

– Из театра... Варя, приди, побей их!

– Сережа! Что случилось?

– Мальчиков всех в туалете бьют и деньги отнимают. Мне губу разбили до мяса и все до копейки отняли...

– Сколько их?

– Трое, они такие как ты - большие. А я и идти-то домой не могу, сикать хочу-у...

Варя не могла больше слушать эти тихие всхлипы, от которых у нее сразу застучала кровь в висках. Сережку простудили в садике, у него был хронический цистит, и ему надо было ходить в туалет очень часто. Она уже давно не дралась, потому что поняла, что своих сверстников - парней ей уже не победить, они стремительно обгоняли ее в силе и ловкости. Ей тогда уже не хватало разворота плеч, тяжести в прямом ударе. Ее фигура, так рано сформировавшаяся, практически не изменилась, после операции по удалению аппендикса Варя уже не росла.

Сейчас она лихорадочно искала солдатский ремень отца. Найдя, она первым делом торопливо проверила пряжку. Все было на месте, ее хитрая приспособа с крючком - тоже. Ну, выносите, вороные! Ожидая сестру и отслеживая выход, Сережа размышлял о том, как все раньше было просто в его жизни. Когда он был маленький, Варя водила его в женский туалет. Она сама проверяла кабинку, а потом запускала его туда и караулила. А как только он подрос, так взрослые тетеньки стали их из туалета прогонять. Варе было очень неудобно ждать его у мужского туалета, а он мог там встретиться с любой опасностью. Что же ему делать, если он никак не может не писать через каждые час-два?

Контролерша попыталась остановить ее на входе, но тут же отшатнулась от бешенного Варькиного взгляда и шипения сквозь зубы: "Я тебе глотку вырву!". В холле ее ждал Сережа, с его разбитой губы кровь накапала прямо на белую трикотажную водолазку, вещь была испорчена безвозвратно. Нос у Сережки распух, в глазах стояли слезы. Варя достала ремень, из-за вскипавшего в ней гнева, она не смогла сразу попасть рукой в подготовленную дома петлю.

– Где здесь мужской туалет?

– Вот там, Варя! Они все еще там стоят и курят, Мохначева из параллельного класса тоже побили! И Курочкина!

Варя влетела в туалет и сразу увидела этих троих. Сережка предусмотрительно остался за дверью. Он вообще не мог смотреть, как мордуется его сестра. Он только зажмурился, когда услышал знакомый по дворовым дракам свист Варькиного ремня и ее змеиный голосок: "Ну, здравствуйте, с-суки!". Драка длилась недолго, Варя вышла из туалета, потирая костяшки пальцев и правую щеку. Из приоткрытой двери туалета было слышно, что там кто-то тихонько скулил. Молча они отправились к выходу, контролерша при этом торопливо повернулась к ним задом. Варя шла еще вся разгоряченная дракой, костяшки пальцев саднило. Сережа едва поспевал за ней с гордой, мстительной улыбкой.

Вдруг Варьку поразила одна мысль, она остановилась, как вкопанная.

– Сережа! Сколько мама дала тебе денег с собой?

– Сорок копеек.

– Что же ты сделал со мной, гаденыш! Я ведь у них

шестнадцать рублей отняла! Меня ведь посадить могут!

Ну, почему она, выворачивая карманы этих подонков, не подумала своей головой, что не могла мама дать столько денег ее брату-молокососу! Варе сразу стало очень плохо, нести эти деньги домой она не могла. Они проходили мимо ресторана "Центральный", самого шикарного заведения у них в городе. Теперь ей было на все плевать.

– Серега, пошли в ресторан! Дома все равно есть нечего.

– Варь, нас же не пустят!

– Это вечером только взрослых пускают. И вообще нас сейчас с деньгами и солдатским ремнем везде пустят! Если куражиться, так куражиться на полную катушку!

Но когда они завалились мимо обомлевшего швейцара в зал с матовыми шарами настенных светильников и тяжелыми гардинами на окнах, Варька почувствовала, что начинает потихоньку терять весь свой кураж.

– Трудный выдался денек?
– неожиданно раздался за их спиной насмешливый мужской голос.

Варя обернулась и увидела официанта, приятного молодого мужчину лет тридцати. Он был по вечернему роскошно одет. Это был человек из совсем другой жизни, до которой Варькины родители так и не сподобились. Он глядел ей прямо в глаза, при этом одна его бровь красиво изогнулась, на его улыбку, спрятанную в ухоженные усы, невозможно было не ответить.

– Нам надо бы пообедать. Деньги у нас есть.

– Понято! Но вам бы и умыться не помешало бы, а?

– А тут можно умыться?

– Господи, да тут все можно! Зеркала бить не будете?