Повелительное наклонение истории

Этот «эффект неактуальности» возникает из-за изначальной несубстанциональности всех фактов, их виртуальности, которая не тяготит и не требует эмансипации, борьбы, революции, а уничтожается простым отрицанием, отказом, забвением. В отличие от старых форм, которые сегодня превращены в чучела, потому что субъектами признана их историческая уместность, относительная разумность и право на мумифицированное существование, факты вчерашнего дня не удостаиваются даже этой чести. Для актуального есть СМИ, для старины — музеи и постмодернистский псевдотрадиционализм. Для вчерашнего — только Ничто.

Итак, подтверждать субъектность и инновационнность можно только в диалектическом движении от несубъектности к субьектности, коль скоро стадия несубъектности необходима, чтобы стать субъектом. Еще раз повторим этот важный вывод: дух есть птица Феникс, которая должна все время падать и возрождаться из пепла. Субъект не может все время пребывать в качестве субъекта, хочет он или не хочет, он либо деградирует, либо сознательно сам пойдет на падение, на риск потери всего, что имеет, чтобы доказать, что он все может получить вновь. «Величие духа, — говорит Гегель, — измеряется тем, как глубоко он может пасть и возродиться вновь». Ницше будет уподоблять волю-к-власти борцу на руках, армрестлеру, сильному игроку, который не просто упирается в битве, а позволяет себя сначала почти положить на стол и потом мгновенным движением возвращает себе преимущество и одерживает победу.

Принципы модернизации

Итак, мы видим, что для по-настоящему модернистского, инновационного общества должны жестко соблюдаться два условия:

1. Должна быть жесткая граница между субъектами и несубъектами, жесткое неравенство, жесткая иерархия. Должно соблюдаться различие между высшим и низшим, старым и новым, лидерами и ведомыми, собственниками и несобственниками, творцами и посредственностями, центрами и провинциями и так далее. Должна быть разница потенциалов, должны быть ничем не сдерживаемые высокие точки экстремума, большие амплитуды колебаний, самые немыслимые крайности.

2. Эта граница не может быть закреплена за теми или иными индивидуумами, классами, народами, государствами и проч. раз и навсегда, все могут постоянно меняться местами, отношения должны быть оборачиваемыми, максимально динамичными. Не путать со стиранием самой границы. Грубо говоря, всегда должны быть верх и низ, и разница потенциалов между ними, но люди должны постоянно меняться местами. Речь не идет о механической игре, перевертывании. Тот, кто берет столицу боем (или борется за право быть столицей), должен воевать, доказать свое право, а значит ему должно оказываться сопротивление. Тот же, кто защищается, должен идти на принципиальный риск поражения, а не устраивать все понарошку, чтобы поражение было невозможно.

Эти два условия можно назвать «принципом различия» и «принципом открытости». Что понимается под «принципом различия»? То, что вообще есть разделение на ведомых и лидеров, есть первые и есть вторые, винеры и лузеры, цивилизация и варварство. Противоположностью «принципу различия» является «принцип равенства», когда среди бегущих первых нет и отстающих, нет господ и рабов, богатых и бедных, образованных и необразованных, нет никакой разницы потенциалов, когда торжествует «среднее» во всех смыслах этого слова, когда искусственно ограничиваются крайности, когда борются с «экстремизмом» ит. д.

Теперь посмотрим на второй принцип. Что мы понимаем под «открытостью»? Такое устройство, когда есть коммуникация между верхами и низами, когда каждый, кто был ничем, имеет возможность стать всем и, что очень важно, — наоборот. Противоположностью открытости в этом смысле слов, являются наследственность и кастовость, полностью препятствующие социальной мобильности. Противоположностью является искусственный монополизм и закрытость элементов системы друг от друга, отсутствие коммуникаций.

Мы видим, как два принципа дополняют друг друга. Это две стороны живой, энергичной общественной системы. Эта система иерархична, в ней есть верх и низ. Но в ней есть и ток, коммуникация между полюсами.

Противоположностью системе, построенной на принципах неравенства и открытости, является система, которая, во-первых, построена на полном разрушении каких-либо иерархий, на абстрактном равенстве, на отсутствии верхов и низов, эксплуатируемых и эксплуататоров, властных и бесправных, столиц и провинций, центров и периферий и проч. Во-вторых, в такой системе положение элементов совершенно безнадежно в смысле потери своего места или надежды на его изменение, а будущее всецело определяется прошлым: происходит чистое самокопирование, связи между элементами слабы или отсутствуют, так что даже если элементы сами по себе и различны, они не узнают о различиях друг друга и не могут осуществлять выгоды и недостатки этих различий в отношении друг к другу…

Это система, не объемная, а плоская и даже не является системой, так как в ней слабы связи между элементами. Это скорее нарисованная одномерная карта. Подобно тому, как нарисованная скала весьма условно может быть названа «основанием» нарисованной башни (Витгенштейн), так и нарисованные институты виртуального одномерного общества весьма условно коммуницируют друг с другом.

Иконка на экране компьютера изображает именно то, что отменяет — реальную папку с бумажными документами. Так же и демократические процедуры и выборы в одномерном мире изображают то, что отменяют. Такова же и экономика и ее «базисная» роль, предприниматели, которые ничего не предпринимают (Медведев), признак одномерности, картинности происходящего. Скаченные рефераты, купленные дипломы, невнятные консилиумы ученых так же изображают науку, которая уже отменена именно тем, что нет никакой связи между дипломом и работой, бизнесом и научной деятельностью, а у последних с политикой… Кастовость и виртуальность так же дополняют друг друга. Может изображаться бизнес или выборы, на самом деле экономические преференции и власть получают друзья, одноклассники, сокурсники по Йельскому или Санкт-Петербургскому университетам, президентами становятся отец, а через одного — сын, потом бывший президент тянет жену и так далее…

Постмодернизм

Постмодернизм возводят к Ницше. Именно он был приверженцем идеи аристократизма, родовитости и выступал против гегелевской концепции, согласно которой для становления господства нужно пройти через стадию рабства, а всякое господство неизменно заканчивается деградацией.

Ницше хотел проследить логику господства и его абсолютного развития. Если в мире есть только воля, то ее абсолютному росту может мешать только она сама, следовательно, такая абсолютная воля должна отказаться от борьбы с собой прошлой, отказаться от мести, от «эдипова комплекса», присущего модернизму. Значит, совершенная воля должна желать повторения прошлого, а не его изменения и переопределения. Так возникает концепция «вечного возвращения одного и того же». Но «вечное возвращение», таким образом, оказывается неким «кругом бытия», а значит, это также напоминает «закон Феникса». Недаром все ницшеанцы (Шпенглер, Парето и др.) говорят о круговращении элит.

Оказывается, это не противоречит и Гегелю, который высказывался за признание того, что свобода не должна бороться с прошлым, поскольку все прошлое это продукт действий той же самой свободы, а значит мы должны не отрицать его, а снимать в себе. Столь разные мыслители как Гегель и Ницше встречаются.

Постмодернизм возникает как следующая стадия модернизма, желающая «устойчивого развития», без катастроф, революций и отрицания старых порядков, имевших место в авангардном модернизме. Постмодернизм заявил о себе в нескольких лозунгах, одним из которых был лозунг «автор умер», что отражало констатацию факта смерти субъекта, совершающего постоянные революции и борющегося с прошлым. Субъект теперь вписывается в традицию, в прошлое, в «мир-книгу» с ее отсылками и цитациями.

Постмодерн заявил о себе также лозунгом «пересекайте границы, засыпайте рвы». Именно так назывался один из первых манифестов. О каких границах и рвах шла речь? О границах между культурами, между цивилизацией и варварством, между старым и новым, традицией и современностью, между субъектами и не-субъектами, в конце концов.

Постмодернизм начинается с требования, что субъект не должен разрушать прошлое и традицию, как это делал ранний модернизм, поскольку всякая традиция состоит из того, что само когда-то было модерном. Все старое было когда-то новым, а значит, нуждается в таком же уважении как любое другое новое. Непонятно, чего больше в этом требовании: оставить за досубъектной сферой право на немодернизацию или же сохранить право закончить модернизироваться за теми субъектами, кто модернизацию прошел?