Поверь в любовь

— Должен согласиться. В самом деле — другой такой нет.

Он сказал только это, но Мелоди знала, что прелюдия к поцелую прозвучала. Она знала, так как голубизна его глаз приобрела несколько иной оттенок, вслед за его изменившимся голосом. Мелоди знала, потому что слышала его глубокий вздох, как если бы он просил Бога дать ему силу воли, чтобы сдержать себя и не отдаться на произвол импульсов, несущих ему неприятности, в коих он не нуждался.

Мелоди знала, потому что ее сердце сбилось с ритма и вырвалось из-под контроля, и она боялась, что легким не хватит воздуха.

А затем она знала уже только одно — его губы касались ее рта и были слаще, чем осеннее вино. И еще она знала, что ее никогда так не целовали прежде, и она не целовала в ответ так же, как сейчас, сознание этого опустошало душу, но, несмотря ни на что, Мелоди не переставала отвечать Джеймсу поцелуями.

— Это, правда, не очень хорошо, — прошептал он, подняв голову настолько, что она смогла увидеть мутное отражение в расширившихся зрачках его глаз.

— Да, — чуть слышно прошептала она. — Еще кто-нибудь увидит.

Но это, конечно, была чепуха. Стекла машины запотели, и они с Джеймсом находились в тесном мирке, замкнутом, как будуар.

— Я, пожалуй, заведу двигатель и включу обогреватель, — проговорил он не слишком убежденным тоном.

Он повернул ключ в замке зажигания. Но прежде чем завелся мотор, кабину заполнил голос, исполняющий «Глаза ангела».

— О господи, — простонал Джеймс, и совершенно непроизвольно губы их снова слились. Рука Джеймса обняла ее за шею и легла на затылок, теплая и уверенная.

Теперь поцелуй был другим — более смелым и, если это было возможно, более захватывающим, чем в первый раз. Он был интимным, проникающим — так целовать себя она никогда не позволила бы другому мужчине после столь краткого знакомства, но сейчас подчинилась безропотно. Более того, она отвечала страстью на страсть, утоляла внезапный голод, и, когда его рука, ласково поглаживавшая ее бок, остановилась на груди, Мелоди подумала только, что наслаждение, такое близкое к боли, остается все-таки утонченным. Прежде она не имела об этом никакого представления.

Раздосадованная сама на себя, Мелоди чувствовала, что, наверное, позволила бы ему заняться с нею любовью, если бы они находились в одном из огромных американских лимузинов с просторным задним сиденьем. К счастью, у взятого Джеймсом напрокат малогабаритного автомобиля были лишь маленькие креслица впереди, разделенные рычагом перемены передач. Только это ее и спасло. Да еще блестящее умение Джеймса держать себя в руках.

— Это недостойно нас, — решительно сказал он тихим, но решительным голосом, прерывающимся и полным страсти. Губы их почти не размыкались.

— Ты прав, — прошептала Мелоди в ответ и заморгала; никогда раньше она не могла бы даже представить себе боль, которую вызвало у нее сознание того, что Джеймс не был настолько одержим желанием, чтобы предпочесть вечные муки сохранению достоинства.

Он завел машину, включил на полную мощность обогреватель и покрутил радио, подбирая новую станцию. Они услышали предсказание погоды:

— Дождь, дождь, затем усиление осадков. В низко расположенной местности ожидаются наводнения. В проливе будут преобладать ветры штормовой силы.

Настроение Мелоди было таким же мрачным, как погода. Почему ее чувства в таком смятении? И какая дьявольская сила могла заставить ее потерять голову после первого поцелуя?

Когда Джеймс остановился у ее машины, Мелоди торопливо пробормотала:

— До свидания. Спасибо, что подвез.

Мелоди распахнула дверцу. Судя по его молчанию во время короткой поездки с одной стоянки на другую, Джеймсу нечего было сказать, и он сожалел об охватившем его на миг безумии. Она не собиралась тянуть время, предоставляя ему возможность сказать ей об этом.

— Пока, — сказал он, даже не подождав, когда она заведет свою машину, и уехал, обдав веером воды ветровое стекло ее автомобиля.

Мелоди чувствовала, что готова заплакать. Она просто сошла с ума!

А Джеймс думал: он, вероятно, обезумел! Что на него нашло? Может, его вывели из равновесия ее мокрые насквозь волосы, черные и глянцевые, как у тюленя? Или виноваты ее ресницы, скользнувшие по его щеке, чтобы прикрыть огромные прекрасные глаза, которые напоминали ему крупные цветы анютиных глазок, вышитые черными бархатными нитями? О боже! Он пустился в поэзию — он, чья жизнь определялась динамикой углов и кривых на чертежах корабельного дизайна. Еще ребенком он стал прагматиком, рано усвоив, что мечтателей ждет, самое большее, разочарование. Так чем же он занимается теперь, действуя как глупый юноша-романтик и нежничая с едва знакомой ему женщиной — к тому же в общественном месте?

Не было никаких разумных причин чувствовать влечение к ней. Ему слишком часто встречались такие, как она, чтобы понять, что движет ими в жизни. Им нужны богатые мужья для удовлетворения своих экстравагантных вкусов. Эта леди также не привыкла удовлетворяться второсортным.

Вернувшись в свой отель «Пламроуз», Джеймс поднялся в номер, просмотрел почту, затем бросился на гигантских размеров кровать и угрюмо уставился в потолок. Его бесило, что в его голове все время жил ее образ. Не надо было никаких усилий, чтобы представить себе ее, лежащую рядом на кровати с распущенными волосами; ее глаза зовут его, как ночные огни; ее розовые губы манят соблазном.

Короче говоря, он тешился идеей заманить Мелоди в свой номер. Его намерение было очевидным — заниматься с нею любовью снова и снова. Но он знал, что это было бы ошибкой.

Джеймс не любил делать ошибки. Он находил, что слишком трудно в них потом признаться.

На следующее утро в Кошачьем ряду все было тихо, и Мелоди решила по-новому аранжировать свою витрину. Наверное, подойдут сплетенные из кружев сердца викторианских времен, учитывая, что до Валентинова дня осталось менее двух недель. Мелоди не испытывала особого энтузиазма с приближением праздника, но это не означало, что остальной мир намерен игнорировать предстоящую дату.

Мелоди трудилась в витрине, раскладывая высушенные букеты цветов по подолу свадебного платья конца девятнадцатого века, когда в толстое стекло уперлась голова Хлои. Затем коллега заглянула в дверь.

— К тебе посетители, — предупредила Хлоя ядовито. — Не думаю, что тебе их надо представлять. Ты знаешь, кто они.

Вслед за Хлоей заглянул и Роджер.

— Отделайся от них, детка. Они — не очень хорошее украшение к твоей витрине.

Четверо или пятеро мужчин беспокойно переминались с ноги на ногу в нескольких ярдах от Мелоди. Они стояли, засунув руки в карманы своих пальто с чужого плеча, и, казалось, спорили, стоит ли подходить ближе.