Поверженный демон Врубеля
Шрифт:
Впрочем, слишком уж правдоподобная, хотя ее пациенты и утверждали, что иных и не бывает. Но Людмиле с галлюцинациями встречаться лично пока не доводилось, и поэтому, по здравом размышлении, она решила, что все-таки случился пожар.
Эта мысль стряхнула остатки сна.
Людмила вскочила.
Коридор был в дыму. Содрав с вешалки свитер, она скомкала и прижала его к лицу. Дышать стало не легче, но появилось чувство защищенности. Надо бежать… звать на помощь…
Людмила заставила себя остановиться.
Успокоиться, насколько это было возможно
Ольга сидела в постели, уставившись на Людмилу огромными печальными глазами.
– Он меня нашел…
– Кто?
– Он… он меня…
Дым вползал в комнату, и Людмиле вдруг подумалось, что ковры придется менять. И мебель. Эта едкая вонь вряд ли выветрится со временем. Во всяком случае, столько времени у Людмилы не будет.
– Вставайте.
Ольга подчинилась.
– Он пришел за мной, – сказала она, потупив взгляд. – Уходите. Вас не тронут… уходите… ему нужна только я.
– Черта с два.
В демонов, тех, которые сверхъестественные сущности, Людмила не верила. И схватив Ольгу за руку, потянула за собой.
– Он…
– Помолчи.
Ольга смолкла. Шла она, шатаясь, с трудом переставляя ноги, явно желая остаться в задымленной квартире. На площадке от дыма было не продохнуть. Едкий, ядовитый, он разъедал глаза, и Людмила зажмурилась.
– Задержи дыхание…
Жара не ощущалось.
Хорошо.
Если жара нет, то и пожар слабый… или не пожар вовсе? Главное, выбраться. Дом теперь представлялся Людмиле ловушкой.
Лестницу она нашла на ощупь. Приходилось идти медленно. И от дыма – свитер не спасал – кружилась голова. Кажется, еще немного, и она упадет в обморок. А нельзя.
Выбраться надо.
Отдышаться.
Вызвать пожарных… «Скорую»… главное, выбраться. По ступенькам и вниз. Десять ступенек, Людмила помнит. И еще десять… она все-таки закашлялась и, борясь с приступом кашля, согнулась пополам, выпустила Ольгину руку.
Не потеряется.
Она рядом. Людмила чувствует… и ее, и болезненный тычок в плечи, от которого проклятая лестница вывернулась из-под ног. Людмила успела сжаться клубком, покатилась по ступенькам.
Было больно.
Кажется, она ударилась головой… не только головой, но головой – особенно больно. И все-таки попыталась встать. Зря, конечно… потому что тот, кто устроил пожар, вынырнул из дымного облака.
Он сел рядом, так близко, что Людмила почти узнала его.
– Я ведь вас предупреждал, – с упреком произнес он.
И ударил.
В висок.
Стало больно, и свет померк.
Стас знал, что эта ночь будет мерзкой, но не предполагал, насколько. Он почти заснул. Давал себе слово, что глаз не сомкнет, но все равно почти заснул.
И вернулся домой.
В тот дом, из которого сбежал много лет назад. Он отчетливо понимал, что находится во сне. Но на удивление реалистичном сне.
Дверь.
И ручка с парой длинных царапин, которые Стас сделал гвоздем. Мстил отцу
за что-то, а после получил ремня… но царапины остались. Дверной звонок. И рука тянется к нему, но не дотягивается, потому что Стас вспоминает – он ведь здесь живет.А звонят – гости.
Дверь открывается. В коридоре пахнет ваксой и еще немного – нашатырным спиртом, значит, вновь Мишку заставили хрусталь протирать. Он эту работу искренне ненавидел, впрочем, как и Стас.
– Есть кто дома?
– А кто тебе нужен? – Мишка выглянул из гостиной. В руках он держал массивный хрустальный рог, который отцу подарили на очередной юбилей.
– Все нужны.
– Неужели? – Мишка положил рог на столик. – А нам вот так не кажется. Ты нас забыл.
С кухни тянуло дымом.
– Отец дома?
– Все дома! Кроме тебя…
– Теперь и я…
Мишка фыркнул:
– Дурень.
– А сам кто?
– И я дурень… Стасик, извини, если что не так было… мне просто тебя не хватало. Я думал, ты вернешься. Ты же обещал вернуться.
– Я хотел как лучше, – что еще было ответить?
– Теперь я знаю. Иди… отец ждет.
Узкий коридор.
Дверь открыта. Всегда открыта, и Стас вообще не уверен, что дверь эта была нужна. Она существовала данностью этого мира, как и скрипучий пол.
Стол, застланный газетой. Отец сидит спиной. И спина эта прямая, точно швабру проглотил. Так Стасу прежде казалось.
– Ты похудел, – он не знал, с чего начать разговор. Ведь были же… что? Редкие телефонные звонки? Как дела… нормально… а у тебя… когда приедешь? Пока не выйдет… дела, ты же понимаешь, что работа важнее всего…
Казалось, что важнее.
А он и вправду похудел, истончился. И уже вовсе не выглядел грозным. Напротив, перед Стасом сидел изможденный мужчина. Бледное, изрезанное глубокими морщинами лицо. Блеклые глаза и мешки под глазами. Сеть капилляров на левой щеке, и румянец болезненный, точно отцу надавали пощечин.
Желтые зубы.
Желтые пальцы с вечной сигаретой.
– Вернулся наконец, – хмыкнул он, окинув Стаса насмешливым взглядом.
– Вернулся. Ты… не рад?
– А сам-то как думаешь? – Отец оперся на кривоватую трость. – Бестолочь ты, Стасик… упрямая бестолочь, прям как я… но я рад, что у тебя все получилось. Значит, не зря…
Договорить у него не вышло, потому что кухонный пол, знакомый до последнего выжженного пятна на линолеуме, вдруг расползся трещиной.
Трещинами.
Из трещин сочился дым.
– Иди, потом поговорим, – сказал отец и стукнул тростью. Стас хотел было сказать, что это неразумно – стучать тростью по растрескавшемуся полу, но не успел.
Проснулся.
Пахло дымом. Не тем, который поднимается над костром. Нет, этот был ядовитым… паленой пластмассы… или горящего линолеума. Горький. Едкий.
Он заставил Стаса закашляться.
И выбраться из-за стола… это ж надо было, за столом прямо и уснул. Плечо затекло. И рука повисла. Отойдет, конечно, уже побежали мурашки, но вот… Стас руку согнул.