Повесть без героя
Шрифт:
– Помилуйте!
– сказал Дирантович.
– Но кто же, по-вашему, согласится...
– Стать женой и матерью академика Пральникова?
– Вот именно!
– Этот вопрос решен.
– Смарыга указал на сидевшую в углу сестру.
– Нина Федоровна Земцова. Она уже дала согласие.
– Вы?!
Сестра покраснела, смущенно оправила складки халата и кивнула головой.
– Вы замужем?
– Нет... Была замужем.
– Дети есть?
– Нету.
– Вы ясно представляете себе, на что дали согласие?
– Представляю.
Дирантович откинулся на спинку кресла
Смарыга весь как-то сник. От былого задора не осталось и следа. Сейчас в его глазах, устремленных на Дирантовича, было даже что-то жалкое.
– Так...
– Дирантович повернулся к Смарыге.
– Вам, очевидно, придется ответить на много вопросов, но первый из них - основной. Представляет ли ваш эксперимент какую-нибудь опасность для здоровья Нины Федоровны?
– Нет, не представляет.
– А вы как думаете?
– обратился Дирантович к врачу.
– Видите ли, я только терапевт, но полагаю...
– Благодарю вас! Значит, прошу обеспечить заключение квалифицированного специалиста.
– Оно уже есть, - ответил Смарыга.
– Профессор Черемшинов. Он же будет ассистировать при операции и вести дальнейшее наблюдение.
– Допустим. Теперь второй вопрос, иного рода. Насколько я понимаю, полная генетическая идентичность, о которой вы говорили, имеет место и у однояйцевых близнецов?
– Совершенно верно!
– Однако известны случаи, когда такие близнецы, будучи в детстве похожими, как две капли воды, в результате различных условий воспитания приобретают резкие различия в характерах, вкусах, привычках, словом, во всем, что касается их индивидуальности.
– И это правильно.
– Так какая же может существовать уверенность, что дубликат Семена Ильича Пральникова будет действительно идентичен ему всю жизнь? Не можете же вы полностью повторить условия, в которых рос, воспитывался и жил прототип.
– Я ждал этого вопроса, - усмехнулся Смарыга.
– И что же?
– А то, что мы вступаем здесь я область спорных и недоказуемых предположений. Наследственность и среда.
– Ага!
– сказал Фетюков.
– Спорных и недоказуемых. Я прошу вас, Арсений Николаевич, обратить внимание...
– Да, - подтвердил Смарыга, - спорных и недоказуемых. Возьмем, к примеру, характер. Это нечто такое, что дано нам при рождении. Индивидуальные черты характера проявляются и у грудного ребенка. Этот характер можно подавить, сломать, он может претерпеть известные изменения в результате болезни. Но кто скажет с полной ответственностью, что ему когда-либо удалось воспитать другой характер у человека?
– Вы, вероятно, не читали книг Макаренко, - вмешался Фетюков.-Если бы читали...
– Читал. Но мы с вами, к сожалению, говорим о разных вещах. Можно воспитать в человеке известные моральные понятия, привычки, труднее - вкусы, и совсем уж невозможно чужой волей вдохнуть в него способности, темперамент или талант - все, что принято называть искрой божьей.
– Ну вот, договорились!
– сказал Фетюков.
–
– Постойте!
– недовольно сморщился Дирантович.
– Не придирайтесь к словам. Продолжайте, пожалуйста, Никанор Павлович.
– Спасибо! Теперь я готов ответить вам на вопрос о близнецах. Посредственность более всего восприимчива к влиянию среды. Весь облик посредственного человека складывается из его поступков, а на них-то легче всего влиять. Предположим, один из близнецов работает на складе, другой же остался служить в армии. Действительно, по прошествии какого-то времени их характеры могут потерять всякое сходство. И причина здесь кроется не в каких-то чудодейственных свойствах среды, а в изначальной примитивности этих характеров.
– Н-да - почесал затылок Дирантович.
– Теорийка! Вот куда вы гнете! Значит, по-вашему, будь у Шекспира однояйцевый близнец, он бы обязательно тоже?..
– При одном условии.
– Каком же?
– При условии, что его способности были бы вовремя выявлены. Кто знает, сколько на нашем пути встречается не нашедших себя Шекспиров? В случае с Пральниковым все обстоит иначе. Мы знаем, что он гениальный ученый. Знаем область, в которой он себя проявил. Следовательно, с первых лет воспитания мы можем направить его дубликат по уже проторенной дороге. Больше того: уберечь его от тех ошибок, которые совершил Семен Пральников в поисках самого себя. Никаких школ, индивидуальное, направленное образование с привлечением лучших специалистов. Правда, это будет стоить денег, однако...
– Однако не надейтесь, что Комитет будет финансировать вашу затею, перебил Фетюков.
– Почему же это?
– Потому что таких статей расходов в перспективном плане исследовательских работ не существует.
– Планы составляются людьми.
– И утверждаются Комитетом.
– Постойте!
– вмешался Дирантович.
– Этот вопрос может быть решен иначе. Если академик Пральников продолжает существовать, хотя и в э... другой ипостаси, то нет никаких оснований к тому, чтобы не выплачивать ему академический оклад. Не правда ли?
– Конечно!
– сказал Смарыга.
– Я думаю, что мне удастся через Комиссию получить на это санкцию президиума. Что же касается прочих дел, квартиры, книг, ну и вообще всякой личной собственности, то Комиссия должна позаботиться, чтобы все это осталось пока в распоряжении Нины Федоровны, в данном случае как опекунши. Согласны?
– Простите, Арсений Николаевич, - опешил Фетюков.
– Вы что же, уже считаете вопрос о предложении профессора Смарыги решенным?
– Для себя - да, а вы?
– Я вообще не вправе санкционировать такие решения. Они должны приниматься, так сказать, только на высшем уровне. Это дело даже не нашей с вами Комиссии. Это дело Комитета.
– Вот те раз!
– сказал Смарыга.
– Для чего же вы тут сидите?
– Я доложу начальству, - вздохнул Фетюков.
– Пойду звонить.
Дирантович подошел к окну.
– Ну и погодка! Вот когда-нибудь в такой вечер и я, наверное...
– Не волнуйте себя зря, - сказал Смарыга.
– Статистика показывает, что люди вашего возраста обычно умирают под утро, когда грусть природы по этому поводу мало ощущается.