Повесть без начала, сюжета и конца...

– Так кто будет выступать, товарищи?

Нина Александровна и Сергей Вадимович сидели в первом ряду, как на скамье подсудимых, а предусмотрительный Булгаков, умеющий садиться именно там, где надо, устроился выгодно – сидел спиной к окну, то есть так, что его крупное лицо было в тени. Сергей Вадимович вел себя обычно – несерьезно улыбался, незаметно толкал жену локтем в бок и в несерьезности доходил до того, что напевал сквозь зубы любимое: «Загудели, заиграли провода, мы такого не видали никогда!» Нина Александровна улыбалась сдержанно, пожалуй даже суховато; новая прическа, специально придуманная для заседания парикмахером Михаилом Никитичем, была ей к лицу, а главное – делала Нину Александровну внешне мягкой, покладистой, домашней.

Закончив одностороннюю многозначительную беседу со слесарем Альбертом Яновичем, председательствующий Белобородов-Карпов опять поднялся, постучав без нужды карандашом по пустому графину, спросил:

– Долго будем отмалчиваться, товарищи? Ну хорошо! Придется воспользоваться опытом прошлых заседаний… Я думаю, что товарищ Шубин, как всегда, откроет прения… Прошу вас, Василий Васильевич!

Похожий на бронзовую статую помощник киномеханика повернулся к Нине Александровне, осмотрел ее с головы до ног, сделал такое лицо, на котором опять читалось: мы свободные люди!

– Хорошо, товарищи! – густым басом сказал крохотный Шубин.– Возьму я слово… Только прошу разрешить резервировать две-три минутки для обдумывания формулировок. Шубин слов на ветер не бросает!

Никто не отозвался, и Нина Александровна подавила нервную зевоту, так как заметила, что члены комиссии не только отделены друг от друга непонятной неконтактностью, но не имеют никакой связи с председательствующим и теми людьми, заявления которых разбирают. Сидели разные люди, независимые друг от друга, и неторопливо думали о том, как поступить с новым трехкомнатным домом,– наверное, это было естественно и правильно.

– Я имею вопрос номер один,– неожиданно для всех глухим и невыразительным голосом заявил Альберт Янович.– Сколько лет жена товарища Ларина работает в нашем поселке?

– Восьмой год,– ответила Нина Александровна. Слесарь удовлетворенно кивнул.

– Вопрос номер два я буду задавать несколько позже.

И опять наступила тишина, тревожная, шелестящая, толстая, словно комната для заседаний была до отказа нафарширована ожиданием и тревогой. Бывший главный механик сплавной конторы Булгаков поправил узел галстука, затем вытащил из рукавов манжеты праздничной рубашки.

– У меня вопрос,– хрипло произнесла Сосина.– В поселке говорят, что домработница ушла от Савицкой… Это правда?

– Она уже вернулась! – ответила Нина Александровна.– Она вернулась, так как прописана на моей жилплощади…

– Это мы знаем! – усмехнулась Валентина.– По блату прописали, через начальника милиции…

Однако и это не оживило остальных членов комиссии – сидели неподвижно, как сфинксы, думали свое особое, непонятное, на Ларина, Савицкую и Булгакова не обращали внимания. Минуты через две-три послышался тяжелый вздох:

– Зарплата у них хорошая.

Эти слова, казалось, нечаянно вслух произнесла домохозяйка Пелагея Петровна Петрова, думая о Сергее Вадимовиче Ларине, который действительно был высокооплачиваемым работником да еще получал полную северную надбавку. После этого молчание сделалось еще более тяжелым, и Нина Александровна подалась вперед, чтобы лучше разглядеть выражение лица Валентины Сосиной – неужели на нем, кроме презрения, не было ничего другого?

– Да здравствует Таежное и его окрестности! – толкнув жену в бедро, прошептал Сергей Вадимович.– Мне здесь все нравится!

Подумав, Нина Александровна, усмехнулась, так как действительно было что-то волнующее в этой обособленности друг от друга членов комиссии, в их неконтактности с теми людьми, которые сейчас были просителями; было что-то величественное В той раскрепощенности, с которой члены комиссии позволяли себе молчать, ни с кем не считаться.

– Мой резерв времени закончился! – торжественно произнес второй киномеханик Шубин и поднялся.– Я хочу иметь слово, как все обмозговал…

От надменности он смотрел на люстру с дешевенькими стеклянными подвесками, а короткие руки сложил на груди; смотрел Шубин на люстру брезгливо.

– У меня, товарищи, вот такой процессуальный вопрос,– шепотным от многозначительности голосом проговорил он.– Ставлю ребром! Почему на заседании присутствует тов. Савицкая? Хочет воспользоваться, что депутат райсовета? Или, с другой стороны, представляет свой авторитет? – Он победно вскинул руку.– Считаю вопиющим нарушением демократии дальнейшее ведение в присутствии тов. Савицкой, которая заявления на квартиру не подавала.– Шубин угрожающе прищурился,– Еще надо разобраться, какая налицо имеется мухлевка и преступная хитрость, что жена этого… как его? Ах, Ларина! Какая хитрость, что означенная жена заявления не подавала?… Считаю, что тов. Савицкая здесь имеет свой расчет. Она без этого не живет!

Отговорив, помощник киномеханика напрочь отключился: разглядывал люстру с таким выражением лица, точно они в зале были вдвоем – люстра и Василий Васильевич Шубин.

Нина Александровна усмехнулась, подумав, что самым несвободным, зависимым членом жилищной комиссии был именно второй киномеханик Шубин, впавший от безделья и чудовищного себялюбия в шутовство. И, конечно, как только он смешал с грязью ее, Нину Александровну, все поняли, чего стоит Василий Васильевич. Нина Александровна, например, заметила, как по бабьи печально покачала головой домохозяйка Петрова, как брезгливо поморщился слесарь Альберт Янович и какими «фронтовыми» глазами посмотрела на Шубина бывший снайпер Валентина Сосина, а врач Альбина Семеновна оторвала взгляд от черного телефонного аппарата и посмотрела на Шубина словно на больного.

Обстановка на заседании была не тяжелой, а просто-напросто катастрофической, и, наверное, только человек с характером и привычками Нины Александровны мог неторопливо размышлять о Шубине и одновременно дотошно следить за членами комиссии… Что же касается председательствующего Белобородова-Карпова, то он на мгновенье потерял величественность, растерялся и все почему-то старался поймать взгляд Шубина, по-прежнему надменно рассматривающего люстру. Он, Белобородов-Карпов, никогда не задумался бы над вопросом, почему на заседании присутствует Савицкая. Это во-первых, а во-вторых, он бы легче пожертвовал пальцем, чем решился показать на дверь самой Нине Александровне.

– Товарищи, а товарищи,– между тем, бодрясь, говорил председатель,– дорогие товарищи!… Продолжаем работу, продолжаем!

«Сначала я посмотрю на Сергея, а потом обмозгую, почему, на самом деле, потащилась на заседание»,– подумала Нина Александровна, незаметно скашивая глаза на Сергея Вадимовича. Благословенный муженек обмирал от восторга, привскакивал на стуле и колебался, как воздушный шарик на короткой нитке, и подобно председателю Белобородову ловил взгляд киномеханика Шубина. «Ах молодец, ах отчаюга, да как же ты осмелился, такой крохотный?! Ну молодец! Ну молодец!»– вот что было написано на лице главного механика Таежнинской сплавной конторы, сильного и значительного человека, спортсмена и умницы, наверняка будущего директора сплав-конторы, начальника отдела комбината, может быть, управляющего комбинатом и – чем черт не шутит! – министерского работника.