Повесть о чекисте
Шрифт:
Николай просыпается от звука гудка в порту. Сквозь щели в светомаскировке пробивается сиреневый сумрак рассвета. Он смотрит на часы — четверть шестого!
Входит Юля, она уже одета.
— Идем?
— Да, времени терять нельзя ни минуты!
Они молча выходят и идут в порт.
Док ушел, в этом он убедился сам. Теперь можно и на Тенистую!
Они сворачивают в сторону и идут по Преображенской к Большой Фонтанской дороге. Они идут долго, около двух часов.
В этот ранний час улица еще спит, и они проходят никем не замеченные. На пороге дома Николай останавливается:
— Там, у тебя на Арнаутской, я видел сон... До сих пор не могу забыть, какой-то вещий...
— Смешной сон... — Она улыбнулась.
— Смешной, говоришь? Ничего не вижу смешного. Дети мои вырастут, а я как был, так и останусь для них тридцатитрехлетним, по воспоминаниям детства... По фотографиям...
— Какая-то мистическая заумь! — уверенно бросила Юля.
— Понимаешь, Юля, я сам не верю, но тяжелый осадок не проходит. Ладно. Идем. — Он постучал, и дверь тотчас же открылась: их ждали.
На пороге стояла Елена Сергеевна.
— Как вы долго! Иван не находит себе места, — сказала она, спускаясь в подвал.
Несколько блоков ракушечника было выдвинуто: в ожидании его тайник не закрывали.
— До свидания, Юля! — прощаясь, сказал Николай. — В эти дни будет особенно опасно в городе, зря не рискуй, прошу тебя. Я не благодарю за все, что ты сделала, ты выполнила свой долг. Вот какие громкие слова я тебе говорю, — улыбнулся он. — Но что-то, мне кажется, ты сделала и для меня лично. Спасибо тебе.
Николай полез головой в амбразуру и скрылся в тайнике. Женщины поставили блоки ракушечника на место и навесили полку-стеллаж со всяким хозяйственным хламом.
В тайнике Николай мог стоять не сгибаясь. Здесь было не теснее, чем в купе плацкартного вагона.
— А как Лопатто? — спросил Николай Валерия.
— Я был у профессора шестого, проводил его и Александра до стекольного завода. Они ушли в катакомбы. Мария Трофимовна на даче.
Эллинг после восстановления.
— Это хорошо. Знаешь, Иван Александрович, кто мне помогал разминировать станцию? Полтавский! — неожиданно сказал Николай.
— Сам пришел?
— Сам. Не надо ли, говорит, подпереть плечом?
— Он мужик душевный, какой-то человечный...
— Пожалуй, — согласился Николай.
— Что же ты не взял его с собой? — спросил Рябошапченко.
— Предлагал. У него есть тайник свой. Смотрите, какие строчки:
Мы навык воинов приобрели, Терпенье и меткость глаз, Уменье хитрить, уменье молчать, Уменье смотреть в глаза. [43]— Как это здорово: «Мы навык воинов приобрели!» На, получай, Валерий, томик Багрицкого, а я спать, спать... Братцы, сколько же я недоспал за это время! — Николай взобрался на верхние нары, снял тужурку и лег, подложив под голову руки...
Одинокой звездочкой в чернильной темноте тайника мерцала лампочка на тонком шнуре, она звала его словно путеводная звезда... Казалось, что куда-то его мчит поезд и он лежит на жестком плацкартном месте вагона...
43
Эдуард Багрицкий.Последняя ночь.
Время тянулось томительно медленно.
В первый же день пребывания в убежище они слышали гулкий топот сапог над головой, голоса... Это приходили из полиции за Иваном Рябошапченко. Елена Сергеевна сказала, что муж эвакуирован в Германию с оборудованием завода, показывала справку, предусмотрительно заготовленную Гефтом. Полицейские забрали все шерстяные вещи и ушли. Наведывались и власовцы во главе с офицером, угрожая оружием, требовали денег и тоже, забрав из дома последнее, ушли.
Среди ночи домик Рябошапченко долго сотрясали близкие взрывы. Земля дрожала и гудела, словно от подземных вулканических толчков. Рвались немецкие склады артиллерийских снарядов. Взрывы были такой страшной силы, что вся черепица слетела с обрешетки дома.
Многими часами они сидели на нарах и, затаив дыхание, прислушивались к звукам то приближающейся, то удаляющейся стрельбы из орудий и тяжелых минометов. Бой шел где-то близко от Тенистой улицы, по береговой черте, у самого моря. Низко пикировали советские самолеты, и к вою моторов примешивались разрывы снарядов и клекот спаренных пулеметов...
Дом № 6/9 по Тенистой улице.
Здесь был тайник, в котором скрывались руководители подпольной группы.
Вскочив, Гефт долго метался по узкому пространству убежища, два шага в ширину — три в длину. За ним молча наблюдали, сидя на нарах, Рябошапченко и Бурзи.
— Затаились, как кроты!.. А там идет бой, люди вышли из-под земли с оружием!.. Нет, не могу больше! Не могу!! — сорвался Гефт и, навалясь плечом, попытался вытолкнуть блок ракушечника.
— Оставь, Николай! Тебя же знают в лицо! — глухо сказал Бурзи. — Что мы можем сделать? Один пистолет на троих... Ты же разведчик! У тебя другая задача. Отдохнешь неделю, другую и снова в тыл!.. Тебя готовили не для того, чтобы подставить под шальную пулю!..
— Хрестоматийная истина! — бросил Гефт. — Я не только разведчик, но и гражданин! Пойми...
— Не понимаю. Ты должен лично передать собранную информацию!..
Гефт опустился на нары, закрыв лицо руками, затих.
Долго еще слышались звуки боя; затем наступило удивительное спокойствие. Тишина вызывала тревогу и теснящее грудь предчувствие...
В девять часов утра они услышали условный стук.
Волнуясь, бросились к проему и помогли изнутри вытолкнуть блоки ракушечника в коридор.
Первое, что они услышали, был голос Юли Покалюхиной:
— Товарищи, наши вошли в Одессу!..
Они все выбрались из тайника и забросали ее вопросами.
— Всю ночь шли уличные бои! — рассказывала Юля. — Наши форсировали лиман и ворвались в Одессу со стороны Пересыпи. Танки и мотопехота обошли город с флангов...
— На завод! Сейчас же все идем на завод!.. — сказал Николай.
Над городом стлался удушливый дым пожарищ. Немецкие варвары взорвали народную святыню — домик, в котором жил и творил Пушкин. В руинах Дом учителя, вокзал, школы. Горят дома на Дерибасовской и Пушкинской улицах. Лежат на дорогах безжалостно срубленные белые акации — гордость Одессы. Еще сотрясают воздух взрывы на станции Сортировочная. Смрадный дым стоит над портом, холодильником, над судами, что немцы не успели увести в Констанцу. Словно спутанные провода, лежат в руинах конструкции портальных кранов, сооружения порта...