Повесть о доме Тайра (др. изд.)

— Твоя правда, — отвечал ей князь Корэмори, — мне было пятнадцать, тебе тринадцать, когда мы впервые полюбили друг друга. С тех пор мы готовы были вместе пойти в огонь и в воду и поклялись не разлучаться до самой смерти! Но сейчас, в тяжкий час испытания, когда я ухожу на войну, немыслимо взять тебя и детей

с собою, подвергать вас лишениям, обречь на скитания, где повсюду подстерегает опасность, даже самая мысль об этом для меня нестерпима! Ведь на сей раз я даже крова для вас заранее не приготовил. Как только мы укрепимся где-нибудь в глуши, вдали от столицы, я тотчас же пришлю за вами! — И, сказав так, он решительно встал и вышел.

У ворот облачился он в панцирь, приказал подвести коня и уже готовился сесть в седло, когда дети — мальчик и девочка — выбежали из дома и приникли к отцу, ухватившись за края его панциря.

— Куда же ты едешь, батюшка? И мы с тобой! И мы тоже! — горевали и плакали дети. И князь Корэмори, ощутив с новой силой, сколь всесильны узы любви, коими человек привязан к земной юдоли, совсем пал духом.

В это время в ворота въехали на конях пятеро его младших братьев — старший военачальник Сукэмори, офицер Левой стражи второго ранга Киёфуса, офицер Левой стражи третьего ранга Аримори, Тадафуса, вельможа Танго, и Моромори, правитель Бит-тю. Осадив во дворе коней, они наперебой принялись укорять Корэмори:

— Императорский поезд отъехал уже далеко! Что ж ты медлишь?

Вскочил тогда на коня Корэмори и совсем уже собрался уехать, как вдруг повернул коня вспять, подъехал к краю помоста и рывком приподнял кончиком лука плетеную бамбуковую завесу.

— Взгляните сюда, витязи, — воскликнул он. — Так велико горе этих малюток, что против воли я задержался! — И, не договорив, он заплакал; братья, ожидавшие во дворе, тоже все прослезились.

У князя Корэмори были вассалы, братья Сайтоо, Го и Року. Старшему Го исполнилось девятнадцать, младшему Року — семнадцать. Ухватившись с обеих сторон за повод княжеского коня, они умоляли: «Возьмите нас с собой, мы пойдем за вами повсюду!»

— Когда ваш отец Санэмори уходил на войну на север, — отвечал им князь Корэмори, — вы тоже просили его взять вас с собой, но он сказал: «Я знаю, что делаю!» — и велел вам остаться, сам же в конце концов пал в сражении в северных землях... Опытный, мудрый воин, он заранее предвидел участь, ожидающую дом Тайра! Ныне я оставляю здесь сына моего Рокудая; нет никого, кроме вас, на кого бы я мог положиться, кто позаботился бы о нем! Поэтому оставайтесь вопреки всем доводам сердца, — тогда и я буду

спокоен! — И братья Сайтоо, не в силах возразить князю, сдержав слезы, остались.

— Никогда, никогда не могла я подумать, что вы столь жестоки! — воскликнула супруга князя и, упав ниц, зарыдала, в отчаянии катаясь по полу. Мальчик и девочка, все служанки выбежали из дома и, не стыдясь людей, кричали и плакали в голос. Навсегда остались звучать у князя в ушах эти рыдания; они слышались ему в плеске волн на Западном море, в свисте ветра над безбрежным морским простором!

Покидая столицу, Тайра разом предали огню, сожгли дотла весь посад Рокухары, Усадьбу у Пруда, усадьбу Комацу, дворец на Восьмой дороге и другие строения — больше двадцати усадьб и дворцов вельмож и придворных, дома всех вассалов, а в квартале Сиракава — больше сорока — пятидесяти тысяч жилищ простых людей. Все, сгорев, обратилось в пепел!

12. ИМПЕРАТОРСКИЙ ВЫЕЗД

Многие из сгоревших покоев удостоились в прошлом августейшего посещения, сам император бывал здесь.

Камни остались в золе

там, где Феникса высилась зала24.

Выбоины от колес —

там, где прежде карета стояла.

Сколько прекрасных принцесс,

царедворцев когда-то съезжалось

В этот чертог, где звучит

бури стон, пробуждающий жалость!

Веет печалью в садах

при покинутом женском покое.

Будто слезами, кропит

их вечернее небо росою.

Стены в убранстве зеркал

и на ширмах узоры нефрита

Стали добычей огня.

Драгоценная утварь разбита.

Даже сторожек лесных

не осталось в угодьях, где птица,

Рыба, непуганый зверь

на приволье любили резвиться.

Множество пышных палат,

где первейшие жили вельможи

Вплоть до министров, князей,

что к монарху пресветлому вхожи,

— Все, услаждавшее взор,

что века богатело и крепло,

Пламени обречено,

стало грудами угля и пепла.

Жерди, солома, камыш —

все бессчетные смердов жилища,

Верных вассалов дворы

были отданы пламени в пищу,

И трепетали сердца

перед страшным всевластием рока,

Что низлагает владык

и державы карает жестоко.

Так и в былые года

погибали великие страны:

Росные травы взросли

на руинах твердыни У-вана25.

Циньской империи мощь,

безнаказанным злом одержима,

Пала, и стольный Сяньян

запылал в черном облаке дыма26.

Строили Тайра в горах

на крутых перевалах заставы,

Чтобы с заставой Ханьгу,

с Сяошань им соперничать славой27.

Грозной оградой засек

ощетинились горные склоны.

Северных варваров рать28

прорвалась, разметала заслоны.

Словно Цзиншуй и Вэйшуй29,

были реки в горах, но преграды

Не убоялись в пути