Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 1

Нёго Рэйкэйдэн обрадовалась чрезвычайно:

– Ах, мы, ничтожные, не заслуживаем такого внимания…

Впрочем, подробно описывать все, что она сказала по этому поводу, слишком утомительно.

Совершенно беспомощные, женщины жили все эти луны и годы лишь милостями Гэндзи. Нетрудно было представить себе, какое запустение воцарится скоро в их доме, где уже теперь стояла унылая тишина.

На небо выплыла тусклая луна, осветив довольно большой пруд, за которым темнели холмы, густо поросшие деревьями, и Гэндзи живо представил себе те «утесы», среди которых он должен был искать пристанище (109).

– Верно, уже не придет…– печалилась между тем обитательница Западных покоев.

Но вот, когда лунный свет, способствуя очарованию этого мига, был особенно мягок и нежен, донеслось до нее несравненное сладостное благоухание, и в покои тихонько вошел Гэндзи. Женщина приблизилась к порогу, и они долго любовались луной, не заметив за беседой, как настало утро.

– Как коротки ночи в эту пору! Но доведется ли когда-нибудь хоть так свидеться? Право, жаль становится лун и лет, прожитых столь бездумно. Судьба моя достойна того, чтобы о ней складывали предания, никогда сердце мое не ведало покоя…

Одушевленный воспоминаниями, Гэндзи долго рассказывает ей об ушедших в прошлое днях, но вот – еще и еще раз – кричит петух, и, дабы не подавать повода к молве, Гэндзи поспешно выходит. При взгляде на его удаляющуюся фигуру невольно напрашивается сравнение с исчезающей за краем гор луной, и женщина тихонько вздыхает. Мягкий лунный свет ложится на ее темное платье. Увы, лицо луны «так же мокро от слез…» (ПО)

– Знаю, слишком узкиМои рукава, приютившиеСиянье луны,И все же о том лишь мечтаю,Как подольше его удержать,-

произносит она. Печаль ее столь трогательна, что нельзя не испытывать к ней сочувствие, и, желая утешить ее, Гэндзи говорит:

– Неизменный свой путьСвершая, луна непременноВернется сюда.А пока на темное небоПостарайся ты не смотреть…

Впрочем, можно ли на что-то надеяться в этом мире? Единственное, что постоянно,– это «горькие слезы» о неведомом будущем (111), одна мысль о котором погружает во мрак мое сердце.

В предрассветных сумерках Гэндзи покинул их дом.

Много забот было у него перед отъездом. Из людей, которые верно служили ему и не склонились перед нынешней властью, Гэндзи назначил служителей Домашней управы – как высших, так и низших,– дабы в его отсутствие присматривали за порядком в доме. Кроме того, он отобрал тех, кому предстояло разделить его участь. Он распорядился, чтобы подготовили самую скромную утварь, без которой не обойтись в горном жилище, и среди прочего – ларец с избранными произведениями китайского поэта [4] и другими сочинениями, а также семиструнное кото. Ничего, кроме этого,– ни роскошной утвари, ни богатых нарядов – не взял он с собой, решив во всем уподобиться бедному жителю гор. Многочисленная прислуга дома на Второй линии перешла в ведение госпожи из Западного флигеля. Ей же Гэндзи препоручил все прочие дела и обязанности, а также передал грамоты на угодья, пастбища и другие принадлежащие ему владения. Что касается остального – складов, хранилищ, то, имея неизменную доверенность к Сёнагон, он отдал под ее начало нескольких преданных ему служителей и подробнейшим образом объяснил, как всем этим хозяйством управлять должно.

4

…ларец с избранными произведениями китайского поэта… – Имеется в виду собрание произведений Бо Цзюйи в 71-м томе («Хакусимондзю»), весьма популярное среди хэйанских аристократов времен Мурасаки

Дамы, прислуживавшие ему лично,– Накацукаса, Тюдзё и прочие – были в отчаянии. Гэндзи никогда не удостаивал их особым вниманием, но до сих пор они по крайней мере имели возможность видеть его. Увы, отныне у них не будет и этого утешения…

– Если останусь жив, то когда-нибудь снова вернусь сюда,– говорил им Гэндзи.– Тех из вас, кто готов ждать, прошу перейти пока в Западный флигель.

Призвав в покои госпожи всех дам, и высших и низших рангов, он оделил их памятными дарами, сообразными званию каждой.

Кормилицам своего маленького сына и в Сад, где опадают цветы, Гэндзи помимо великолепных даров отправил изрядное количество самых разнообразных вещей, без которых нельзя обойтись в повседневной жизни. Кроме того, он отправил письмо Найси-но ками, как ни безрассудно это было.

«Я не вправе сетовать на Ваше молчание, но если б Вы знали, как тяжело и как горько расставаться с привычной жизнью…

Отмелей-встречВпереди не увидев, в отчаяньеЯ упал в реку Слёз.И с тех пор все плыву и плыву,Теченьем ее влекомый.

Воспоминания – единственное мое утешение теперь, и хотя я понимаю, что, отдаваясь им, отягощаю душу свою новым бременем…»

Гэндзи старался писать кратко, опасаясь, что письмо попадет в чужие руки. Найси-но ками была вне себя от горя, и, как ни старалась сдерживаться, рукава ее ни на миг не высыхали.

«На волнах покачавшись,В реке Слез бесследно растаетЛегкая пена,Не дождавшись, пока теченьеЕе к отмели-встрече прибьет».

Заметно было, что она плакала, когда писала это письмо, но почерк, выдававший сильнейшее душевное волнение, показался Гэндзи удивительно изящным. Ему еще досаднее стало уезжать, так и не увидевшись с нею, но, поразмыслив, он не решился настаивать на свидании, памятуя, что ее принадлежность к столь враждебно к нему настроенному семейству требует от него особой осторожности.

Вечером накануне отъезда Гэндзи, желая поклониться могиле ушедшего Государя, отправился в Северные горы.

Стояла пора, когда луна появляется на небе лишь перед самым рассветом, поэтому, прежде чем ехать, он решил наведаться к Вступившей на Путь Государыне.

Его усадили перед занавесями, и она сама приняла его. Разговор шел о принце Весенних покоев, и Государыня не скрывала своей тревоги.

Давние и весьма глубокие чувства, их связывавшие, располагали к доверительной беседе, и немало трогательного было сказано в тот вечер. Государыня не утратила за эти годы ни милого нрава своего, ни красоты, и Гэндзи захотелось припомнить ей прежние обиды, но, увы, теперь это было тем более неуместно, и, подавив жалобы, он ничем не выдал себя. К тому же он хорошо понимал, что, поддавшись искушению, лишь увеличит свои страдания, а потому, проявив достаточное благоразумие, ограничился следующими словами:

– Я знаю за собой лишь одну вину, которая могла бы послужить причиной столь необъяснимых гонений, и мысль о гневе небес повергает меня в трепет. Пусть мне, ничтожному, и суждено исчезнуть из мира, но когда б я был уверен в будущем благоденствии принца…

Государыня прекрасно поняла, что он имел в виду, но ничего не ответила, хотя слова его не могли не найти отклик в ее сердце. На Дайсё же нахлынули воспоминания, и, не в силах сдерживаться, он заплакал. Трудно себе представить что-нибудь прелестнее его залитого слезами лица!

– Я отправляюсь теперь к государевой могиле. Не желаете ли чего передать? – спросил Гэндзи, но она молчала.

– Одного уже нет,Беды грозят другому.Близок к концуЭтот мир, и, наверное, напрасноОтреклась от него я, лишь слезы…-

наконец сказала она, справившись с волнением.

В каком же смятении были их чувства, и как трудно найти им достойное выражение!..

Уходил государь,И казалось – беды исчерпаныЭтой разлукой.Но, увы, еще больше горестейОжидает нас впереди.