Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 2

Гэндзи предполагал присвоить сыну Четвертый ранг, но неожиданно для всех изменил свое решение. «Мальчик еще мал, – думал он. – Есть что-то слишком заурядное в столь раннем возвышении, особенно теперь, когда мир полностью подчиняется моим желаниям…» И, к досаде и возмущению госпожи Оомия, мальчик возвратился к своим придворным обязанностям в зеленом платье [3] . Встретившись с министром, старая госпожа сразу же заговорила об этом.

– По-моему, не стоит принуждать его взрослеть раньше времени, – объяснил ей министр. – Возлагая на него вполне определенные надежды, я предпочитаю, чтобы пока он совершенствовался в науках. На ближайшие два-три года ему лучше отойти от придворной службы. Достигнув же возраста, наиболее подходящего для того, чтобы прислуживать в Высочайших покоях, он сразу же займет там значительное положение. Сам я вырос в Девятивратной обители и долго не ведал, что происходит за ее пределами. К тому же, днем и ночью находясь при Государе, я имел возможность ознакомиться лишь с самыми доступными сочинениями древности, да и то чрезвычайно поверхностно. Кое-какие знания были восприняты мною от самого Государя, но, пока я не приобрел достаточно широких представлений о мире, мне не удавалось добиться успеха ни в чем – ни в науках, ни в музыке, и во многих областях я так и остался неучем. У глупых отцов вырастают мудрые сыновья, и, если предположить, что каждое новое поколение будет хуже предыдущего, нельзя без страха и помыслить о будущем. Именно это и привело меня к такому решению.

3

…возвратился к своим придворным обязанностям в зеленом платье. – Зеленое платье полагалось носить лицам Шестого ранга

Возьмите, к примеру, юношей из знатных семейств. Привыкшие получать любые угодные им должности и звания, кичащиеся своим благополучием, они далеки от того, чтобы утруждать себя науками. Помышляя единственно о развлечениях, они без всяких усилий со своей стороны повышаются в чинах, а придворные льстецы, ухмыляясь за их спиной, в лицо им расточают похвалы и раболепствуют перед ними. В конце концов эти юнцы и сами начинают смотреть на всех свысока… Но, увы, времена меняются, и, лишившись могущественного покровителя, они разом теряют свое влияние и, презираемые людьми, скитаются по свету, нигде не находя прибежища. Только на основе китайских знаний дух Ямато может упрочить свое значение в мире.

Вполне вероятно, что теперь мальчик чувствует себя обиженным, но я хочу быть уверен в его будущем, а это возможно лишь в том случае, если он овладеет знаниями, достаточными для того, чтобы когда-нибудь стать опорой Поднебесной. Только тогда я смогу спокойно уйти, оставив его одного. Пусть сейчас его положение и незавидно, но, пока я забочусь о нем, вряд ли найдутся люди, которые посмеют насмехаться над «бедным школяром».

Внимательно выслушав объяснения министра, госпожа Оомия ответила, вздыхая:

– Да, вы, наверное, правы. Но я знаю, что Удайсё и все прочие осуждают вас за столь явное отступление от общепринятого. Да и сам мальчик, верно, затаил обиду в своем юном сердечке, и ведь есть отчего: даже сыновья Удайсё и Саэмон-но ками, на которых он всегда смотрел с высока, получили соответствующие звания и сразу же почувствовали себя взрослыми, а он должен носить ненавистный зеленый наряд. Жаль его.

Но Гэндзи только улыбнулся.

– Возможно, он и считает себя взрослым, но ведь обиды его совсем детские. Что ж, в таком возрасте… – сказал он, но нетрудно было заметить, что он гордится сыном.

– Я уверен, что, когда он овладеет знаниями и проникнет в душу вещей, обиды исчезнут сами собой.

Церемония Наречения [4] проходила в Восточном флигеле Восточной Усадьбы, нарочно подготовленном для этой цели.

Важные сановники и придворные, изнемогая от любопытства, ибо редко кому из них доводилось видеть что-либо подобное, съезжались, стараясь опередить друг друга. Ученые мужи совсем оробели.

– Пусть вас ничто не смущает, – говорил им министр. – Делайте все, что положено в таких случаях, ни в чем не нарушая установлений.

4

Церемония Наречения. – Проводилась после того, как юноши, желавшие посвятить себя наукам, сдавали экзамены в Палате наук и образования. Каждому давался псевдоним (обычай, заимствованный из Китая), состоявший из двух знаков: фамильного и какого-нибудь еще, подходящего по смыслу. Церемония Наречения проводилась обычно в незнатных домах, в среде ученых-конфуцианцев. В аристократических кругах она была редкостью

Ученые мужи старались держаться спокойно и независимо. Они принимали важные позы, говорили звучными, торжественными голосами, не понимая, сколь нелепы их фигуры в сшитых не по росту парадных одеждах, явно одолженных у кого-то ради такого случая. Забавно было наблюдать, как они рассаживались по местам, строго следуя установленному порядку. Многие из молодых придворных не могли удержаться от смеха. Понимая, что на них полагаться трудно, Гэндзи выбрал нескольких степенных сановников, которых не так-то легко рассмешить, и отдал на их попечение сосуды с вином, но разве кто-нибудь знал, как должно вести себя во время столь необычного собрания? Когда Удайсё и Мимбукё начали неуверенно предлагать участникам церемонии чаши, ученые мужи тут же накинулись на них с попреками.

– Эти господа, «сидящие у забора» [5] , – возмущались они, – изрядно невежливы. Интересно, как эти глупцы вершат дела правления, когда они даже о нас, таких известных ученых, слыхом не слыхивали?

Придворные так и покатывались со смеху, а ученые мужи все ворчали:

– Тише, тише, что за шум?

– Возмутительная непочтительность.

– Немедленно покиньте свои места.

Забавно, не правда ли? Придворные, впервые присутствующие на подобной церемонии, с любопытством взирали на столь редкое зрелище, а те, кто в свое время прошел по тому же пути, понимающе улыбались. «Похвально, что господин министр по достоинству оценил это поприще и распорядился судьбой сына именно таким образом», – с беспредельным почтением говорили они о Гэндзи. Ученые мужи не разрешали произносить ни слова, то и дело пеняя собравшимся за нежелание следовать правилам. С наступлением темноты зажгли светильники, и в их ярком свете сердитые лица ученых мужей казались еще более странными, в них обнаруживалось что-то унылое, грубое, проглядывали черты сходства с актерами саругаку [6] – словом, это и в самом деле было необычное собрание.

5

Сидящие у забора. – Так называли лиц, непосредственно не участвовавших в церемонии, а лишь созерцавших ее

6

Саругаку – народные представления в древней Японии, носившие часто комический характер. Прообраз классического японского театра

– Человеку, привыкшему держаться свободно, трудно не попасть впросак во время подобной церемонии, – сказал министр, скрываясь за занавесями.

Услыхав, что некоторые юноши, овладевающие науками, принуждены были удалиться, так как на всех не хватило места, Гэндзи предложил им пройти в павильон Для рыбной ловли, где они получили богатые дары.

После окончания церемонии министр пригласил к себе ученых мужей, известных своими талантами, и они состязались в стихосложении. По его просьбе остались также самые одаренные из сановников и придворных.

Ученые мужи сочиняли восьмистишия-люйши, остальные во главе с Гэндзи – четверостишия-цзюецзюй [7] . Магистр словесности, выбирая достойные темы, предлагал их собравшимся…

В эту пору ночи бывают особенно кратки, и, когда дел дошло до чтения, совсем рассвело. Читал стихи Сатюбэн. Он был хорош собой и голос имел звучный, поэтому, когда он торжественно произносил строку за строкой, взоры присутствующих с восхищением обращались к нему.

Надобно сказать, что этот ученый муж пользовался большой известностью при дворе.

7

Люйши, цзюейзюй – две наиболее распространенные формы китайского классического стиха

Во всех стихотворениях, каждое из которых было по-своему замечательным, воспевались высокие устремления виновника торжества, который, будучи рожден в столь влиятельном семействе и имея положение, позволяющее ему наслаждаться всеми благами мира, тем не менее решил уподобиться тем, кто дружил со светлячками за окном и для кого привычен был блеск снега на ветках… [8] Об этих стихах много говорили в те дни, находились люди, которые называли их выдающимися произведениями времени, достойными, чтобы о них узнали в Китае. Разумеется, лучшим было признано стихотворение Гэндзи. Проникнутое искренним отцовским чувством, оно растрогало все сердца, многие читали его вслух, проливая слезы умиления. Но тут я умолкаю, дабы не навлечь на себя всеобщего негодования, да и в самом деле, разве не дурно, когда женщина рассказывает о том, чего и знать не должна?

8

…решил уподобиться тем, кто дружил со светлячками. – Имеются в виду Чэ Инь и Сунь Кан – известные китайские ученые династии Цзинь (26. – 420). Первый, не имея денег, чтобы купить масло для светильника, занимался при свете светлячков, которых помещал в шелковый мешочек. Второй постигал науки при мерцании снега. Оба получили должности и выдвинулись

Сразу же после церемонии Наречения было сделано «вступительное подношение» [9] , затем Гэндзи отвел сыну покои в доме на Второй линии и, поручив его попечениям опытных наставников, наказал ему заниматься прилежнее.

С тех пор мальчик почти не бывал в доме госпожи Оомия. «Она балует его с утра до ночи, до сих пор обращаясь с ним как с младенцем, поэтому там он вряд ли сумеет достичь больших успехов», – рассудил Гэндзи и поместил мальчика в самой тихой части дома, разрешив навещать старую госпожу не более трех раз в луну.

9

«Вступительное подношение» (нюгаку-но рэй) – нечто вроде платы за обучение. Обычно занятия в Палате наук и образования начинались на Восьмую луну, а на Седьмую луну следующего года устраивался экзамен, во время которого учащимся задавали три вопроса из «Исторических записок» и «Истории династии ранняя Хань» («Ханьшу», автор Бань Гу, 32-92). Ответивший на два вопроса из трех считался сдавшим экзамен и получал степень гимондзёсё (бакалавр словесности). Как правило, в списки учащихся зачисляли мальчиков от девяти до тринадцати лет. Принимались мальчики из домов чиновников не ниже Пятого (в исключительных случаях Шестого) ранга. Срок обучения – девять лет. (Югири приступил к занятиям на Четвертую луну и уже на Седьмую того же года подвергся экзамену.)