Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 3

Право, мог ли Гэндзи остаться совершенно равнодушным к этой юной особе?

Тем временем год снова подошел к концу. Здоровье Государя из дворца Красной птицы так и не поправилось, и он, желая уладить дела побыстрее, торопил с приготовлениями к церемонии Надевания мо. Предполагалось, что она будет проведена с размахом, какого не видывали в прошлом и вряд ли увидят в будущем. Западные покои дворца Каэдоно [3] были убраны с изысканнейшей роскошью. Для ширм и занавесей выбрали исключительно заморские шелка и парчу, наводящие на мысль о чертогах китайской государыни.

3

Каэдоно – одно из зданий дворцового комплекса Судзакуин.

Роль Завязывающего пояс была поручена Великому министру. Возможно, тот предпочел бы отказаться, сочтя подобное поручение ниже своего достоинства, но, с давних пор привыкший подчиняться всем распоряжениям Государя, не решился возразить и на этот раз.

Остальные два министра тоже почтили церемонию своим присутствием, равно как и все знатные вельможи, несмотря на то что некоторым пришлось пренебречь ради такого случая другими, требовавшими их участия делами.

В тот день во дворце Судзаку собрался весь двор. Не говоря уже о восьми принцах крови и придворных, на церемонии присутствовали все приближенные Государя и принца Весенних покоев. Трудно себе представить более великолепное зрелище.

Государь, принц Весенних покоев и многие другие не могли не понимать, что хозяину дворца Судзаку вряд ли придется когда-нибудь еще участвовать в подобной церемонии. Опечаленные, они поспешили порадовать его прекрасными дарами. Многие китайские диковины были извлечены для этой цели из дворцовых хранилищ и Императорского архива.

Великолепные дары были присланы и из дома на Шестой линии. О вознаграждении для участников церемонии, подношениях для почетного гостя, Великого министра, и прочем позаботился сам Гэндзи.

Вечером принесли дары и от Государыни-супруги: прекрасные наряды, шкатулки для гребней, подобранные с необыкновенным изяществом. Принадлежности для прически, хранившиеся у нее с того давнего дня [4] , умело обновленные, не утратили прежней прелести, так что узнать их не представляло труда. Принес же эти дары Гон-но сукэ из службы Срединных покоев, одновременно прислуживающий во дворце Судзаку. Государыня велела передать их лично принцессе. Среди прочего была там и такая песня:

4

Принадлежности для прически, хранившиеся у нее с того давнего дня… – т.е. со дня ее представления ко двору.

Пусть о прошлом напомнитДрагоценный гребень, другуюУкрасив прическу,Ведь и он за минувшие годыОт старости потускнел.

Песня эта попалась на глаза Государю, и сердце его сжалось от томительных воспоминаний... «Вполне достойный образец для подражания», – подумал он, передавая шкатулку дочери, а как шкатулка и в самом деле была достопамятная, поспешил написать ответ, вложив в него чисто благопожелательный смысл и постаравшись избежать всяких упоминаний о прошлом:

Вослед за тобой,Я верю, пойдет другая,И пусть ее путьБудет долог – не потускнеетВечный самшитовый гребень...

Его мучили боли, но, пересиливая недомогание, он довел до конца все положенные обряды и только через три дня после церемонии принял постриг. Когда менять обличье приходится обычному человеку, и то трудно не испытывать сожаления, а уж если речь идет о Государе... Дамы были в отчаянии. Найси-но ками неотлучно находилась при нем, и безмерно было ее горе. Не умея утешить ее, Государь говорил:

– Как ни велика тревога за детей, она не бесконечна, разлука любящих – вот с чем невозможно примириться.

Неизъяснимо тяжело было у него на сердце, но он принудил себя сесть, прислонившись к скамеечке-подлокотнику, и при помощи прислуживающих ему монахов – дзасу с горы Хиэ и трех адзари, в обязанности которых входило принятие обета, облачился в монашеское платье. Как печален обряд отречения от мира!.. Даже просветленные монахи не могли сдержать слез, что же говорить о дочерях Государя, о прислуживающих ему дамах? Все его приближенные – мужчины и женщины, высшие и низшие – плакали, потрясенные, громко стенали, повергая душу Государя в еще большее смятение и заставляя его сетовать на то, что тревога за дочь мешает ему немедленно удалиться в более уединенное место, где он смог бы остаток дней своих целиком посвятить служению Будде.

Вряд ли стоит говорить о том, что отовсюду приходили с изъявлениями участия, и в первую очередь из Дворца.

Гэндзи, прослышав о том, что Государю из дворца Судзаку стало немного лучше, решил навестить его.

Имея такое же обеспечение, как отрекшийся Государь, Гэндзи был более свободен в своих действиях, чем это бывает обычно при столь высоком звании. Осыпанный почестями и пользующийся исключительным влиянием в мире, он вместе с тем мог не придавать особого значения церемониям и приехал во дворец Судзаку в скромной карете, сопутствуемый лишь несколькими телохранителями.

Государь собрал все свои силы, чтобы достойно принять дорогого гостя. Встреча их проходила без всякой пышности. Гэндзи провели в покои Государя, приготовив там для него сиденье. Увидев, как изменился Государь, он не сумел сдержать слез, мысли его то уносились в прошлое, то устремлялись в будущее, безграничная печаль овладела душой.

– С тех пор как оставил нас покойный Государь, – говорил Гэндзи, – я не перестаю скорбеть о непостоянстве мира и желание отречься от него становится все сильнее. Но, увы, я слаб духом и все медлю. Теперь, видя вас в этом обличье, я еще больше стыжусь своей нерешительности и искренне сожалею, что позволил вам опередить себя. Мне нетрудно уйти от мира, гораздо легче, чем вам, и много раз я готов был решиться на это, но, увы, каждый раз что-нибудь удерживало меня.

Ах, что можно было сказать ему в утешение?

Не менее опечаленный Государь, тщетно стараясь обрести присутствие духа, ронял слезы и слабым голосом беседовал с Гэндзи о былом и настоящем.

– Я все ждал – «сегодня, завтра...» (279, 280), – говорил он между прочим, – а прожил так долго. И вот наконец решился уйти от мира. Я не могу больше медлить, иначе мое желание так и останется неосуществленным. Боюсь, что и теперь у меня впереди слишком мало времени и я не успею... Надеюсь все же хотя бы ненадолго обрести покой и отдаться молитвам. Будучи человеком крайне болезненным и слабым, я так надолго задержался в мире лишь потому, что до сих пор не сумел исполнить своего намерения. Я давно уже понял это, и все же... Мысль о столь непростительном небрежении повергала меня в отчаяние.

Подробно рассказав Гэндзи о том, что побудило его сменить обличье, Государь добавил:

– Меня тревожит судьба моих дочерей, особенно одной из них, остающейся без всякой опоры.

Этот явный намек заставил Гэндзи содрогнуться от жалости. К тому же любопытство его было возбуждено, и он не смог пропустить слова Государя мимо ушей.

– Увы, это так, – ответил он, – особа столь высокого звания гораздо больше нуждается в надежном покровителе, нежели девица из простого семейства. Но стоит ли беспокоиться за ее будущее? Ведь она имеет превосходного защитника в лице брата, принца Весенних покоев. Мир не зря видит в нем благословение нынешнего века, единственную надежду Поднебесной. Неужели вы полагаете, что принц способен пренебречь вашей просьбой? Бесспорно, все имеет свои пределы, может статься, что, сделавшись государем и получив власть над миром, принц не сумеет позаботиться о своих сестрах так, как они того заслуживают. За судьбу женщины можно не беспокоиться лишь в том случае, если у нее есть надежный защитник, готовый взять на себя все заботы о ней и связанный с ней соответствующим обетом. Если вас так тревожит будущее дочери, постарайтесь найти для нее подходящего супруга и, не придавая делу особой огласки, поручите ему заботиться о ней.