Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари) (Том 1)

Укон – прислужница Югао

То-но тюдзё – сын Левого министра, брат Аои, первой супруги Гэндзи

Дама из дома с цветами «вечерний лик» (Югао), 19 лет, -возлюбленная То-но тюдзё, потом Гэндзи

Куродо-но бэн – сын Левого министра, младший брат То-но тюдзё и Аои

Государь (имп. Кирицубо) – отец Гэндзи

Левый министр – тесть Гэндзи

В те дни, когда Гэндзи тайно посещал некую особу, жившую на Шестой линии, он как-то раз, возвращаясь из Дворца, решил навестить свою кормилицу Дайни, которая занемогла тяжкой болезнью и приняла постриг [1] .

1

…занемогла тяжкой болезнью и приняла постриг.

– Считалось, что человек, принявший монашеский постриг, может рассчитывать на выздоровление

Разыскав ее дом на Пятой линии, Гэндзи подъехал к нему, но ворота оказались запертыми, и, послав за Корэмицу, он стал ждать, пока их откроют, разглядывая между тем невзрачные окрестности. Рядом с домом кормилицы стоял небольшой домик, окруженный новым кипарисовым забором. Кое-где верхние створки решеток были подняты, и в отверстиях белели опрятные шторы, сквозь которые виднелись прелестные женские головки – женщины с любопытством поглядывали на улицу. Наблюдая, как они двигались по дому, Гэндзи попробовал представить их себе во весь рост и вынужден был заключить, что они чрезмерно высоки [2] . «Кто же там живет?» – заинтересовался он, слишком уж необычным показалось ему это жилище.

2

…вынужден был заключить, что они чрезмерно высоки. – Японские комментаторы указывают, что пол в этом доме был, очевидно, выше обычного уровня

Гэндзи приехал сюда в самой скромной карете и даже без «передовых». «Кто меня здесь узнает?» – успокаивал он себя, украдкой выглядывая из кареты. Ворота у дома, привлекшего его внимание, были подняты, и взору Гэндзи представилось столь тесное и бедное жилище, что ему стало грустно. «Где в целом мире…» (24). Впрочем, ведь и драгоценные хоромы не лучше.

Ограда, сбитая из поперечных планок, была увита прелестным зеленым плющом, из зелени, горделиво улыбаясь, выглядывали белые цветы.

– «Я спросил у той, что стояла» (25), – невольно вырвалось у Гэндзи, и один из спутников его, почтительно склонившись, ответил:

– Это белое, пышно цветущее (25) называют «вечерний лик» [3] . Имя – словно у женщины… Но на какой неприглядной ограде приходится им цвести.

Да, вокруг теснились бедные домишки, там и сям – покосившиеся, ветхие стены… А по застрехам, увы, тоже не отличавшимся крепостью, вились цветы.

– Что за жалкая судьба у этих цветов! – сказал Гэндзи. – Сорвите мне один.

Кто-то из приближенных, пройдя сквозь приподнятую створку ворот, сорвал цветок. Тут приоткрылась дверца – как ни странно, довольно изящная – и на пороге появилась прелестная девочка-служанка, за ней тянулись длинные хакама из нелощеного желтого шелка. Поманив приближенного Гэндзи, она протянула ему благоуханный белый веер и сказала:

3

«Вечерний лик» (югао) – тыква горлянка, лагенария, цветущая белыми цветами, которые, раскрываясь вечером, к утру увядают

– Не желаете ли поднести цветы на веере? Боюсь, что их стебли недостаточно красивы…

Как раз в этот миг, открыв ворота, появился Корэмицу и взял цветы, чтобы самому поднести их Гэндзи.

– Прошу простить мне столь долгое отсутствие, – рассыпался он в извинениях. – К несчастью, куда-то затерялись ключи. Разумеется, никому из здешних жителей и в голову не придет… Но заставить вас ждать на этой грязной улице…

Карету ввели во двор, и Гэндзи вышел. У ложа больной сидели старший брат Корэмицу, монах Адзари [4] , зять – правитель Микава, дочь… Все они радостно склонились перед дорогим гостем. Больная и та приподнялась на ложе.

4

Адзари (или адзяри, санскр. акарья, букв, «монах-наставник») – монахи (особенно последователи учений Тэндай и Сингон), считавшиеся образцом для подражания и имевшие учеников

– Поверьте, я вовсе не дорожу своей жизнью, но до сих пор мне трудно было смириться с мыслью об уходе из этого мира по той лишь Причине, что я не смогу больше прислуживать вам, ловить ваш милостивый взгляд… Потому и медлила я, но был мне ниспослан знак, что принят мой обет – болезнь отступила, а сегодня еще и вы удостоили меня своим посещением. Теперь я буду со спокойной душой дожидаться, когда снизойдет на меня свет будды Амиды [5] , – говорит она и, обессилев, плачет.

5

Будда Амида (санскр. Амитабха) – властелин Западного рая (Чистой земли, яп. Дзёдо), один из наиболее почитаемых будд в древней Японии

– Все эти дни я не переставал сокрушаться о том, что выздоровление ваше затягивается. С сердцем, стесненным от горести, воспринял я весть о вашем решении отказаться от мира. Вы должны жить долго, дабы увидеть, сколь высоких чинов я достигну. После же ничто не помешает вам занять самое почетное из девяти мест в Чистой земле [6] . Говорят, что дурно уходить из мира, когда хоть что-то привязывает к нему, это может неблагоприятно сказаться на будущем, – отвечает Гэндзи, глотая слезы.

6

…занять самое почетное из девяти мест в Чистой земле. – По буддийским представлениям, душа, переселяясь в Чистую землю, занимает там (в соответствии со своими заслугами) место определенного разряда. Всего существует девять разрядов

Все кормилицы одинаковы – питомца своего, которого воспитание составляло главнейший предмет их попечений, даже самого никчемного, готовы они считать средоточием всех мыслимых совершенств, а уж как не гордиться кормилице Гэндзи? Разумеется, ей кажется, что, прислуживая ему, она и сама стала особой весьма значительной, высочайших милостей удостоившейся. И разве удивительно, что, глядя на него теперь, она то и дело заливается беспричинными слезами? Дети же ее неодобрительно переглядываются: «Ну не дурно ли так плакать, могут подумать, что слишком трудно ей окончательно расстаться с миром, от которого она отреклась…» А Гэндзи, чувствуя себя глубоко растроганным, говорит:

– В малолетстве потерял я тех, чьи попечения должны были поддерживать мое существование, после этого многие принимали меня под свои крылья, но не могу вспомнить никого, к кому был бы я привязан так, как к вам. С тех пор как я стал взрослым, многочисленные предписания не позволяют мне иметь вас постоянно рядом с собой, я не могу даже навещать вас так часто, как мне этого хочется, но, поверьте, я всегда тоскую, когда долго не вижусь с вами. О, когда б «люди больше не знали неизбежных разлук…» (26).

Пока Гэндзи любезно беседовал с кормилицей, аромат от рукавов, которыми отирал он слезы, распространился по всему дому, и окружающие невольно задумались: «Сколь необычно все же предопределение этой женщины!» Так, даже дети, ранее осуждавшие монахиню, теперь рыдали, и рукава их поблекли от слез.

– Пора снова приступать к обрядам, – распорядившись, Гэндзи собрался уезжать, но перед отъездом попросил Корэмицу принести зажженный факел и в его свете принялся разглядывать присланный ему веер. Веер оказался насквозь пропитанным нежным ароматом благовоний, которыми, как видно, пользовалась его владетельница. Внимание Гэндзи привлекла сделанная с отменным изяществом надпись:

«Не он ли?» – в душеВозникла догадка смутная…Перед взором моимНа мгновенье мелькнул «лик вечерний»В ослепительном блеске росы.

Содержание песни было довольно неопределенным, но в почерке чувствовалось явное благородство, и в сердце Гэндзи неожиданно пробудился интерес к хозяйке веера.

– Кто живет в соседнем доме с западной стороны? Ты случайно не узнавал? – спрашивает он у Корэмицу, а тот, подумав: «Ну вот, снова…», все же, сдержав слова укоризны, отвечает, правда весьма недовольным тоном: