Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари)

– Трудно даже представить себе, когда мы встретимся снова,- говорит Гэндзи.- Не ведая о том, что готовит судьба, я не спешил увидеться с вами, когда ничто тому не мешало, и все эти луны провели мы вдали друг от друга.

А женщина и слова вымолвить не может в ответ, только плачет. Тут кормилица маленького господина, госпожа Сайсё, приходит с посланием от госпожи Оомия:

«Я намеревалась сама говорить с вами, но свет меркнет в моих глазах, и чувства в смятении… Пока же пыталась я обрести присутствие духа, мне сообщили, что Вы готовы покинуть наш дом, хотя еще даже не рассвело. Увы! Так ли бывало в прежние дни? Вы даже не хотите дождаться, пока проснется наше милое, бедное дитя…»

Обливаясь слезами, Гэндзи произносит тихонько, словно ни к кому не обращаясь:

– С горы Торибэ Поднялась струйка дыма к небу. Может быть, этот дым Мне удастся увидеть опять У залива, где соль добывают (108).

Затем он обращается к госпоже Сайсё:

– Неужели и в самом деле всегда так тягостны расставания на рассвете? Наверное, многим здесь знакомо это чувство.

– Мне было всегда ненавистно само слово «расставание»,- отвечает Сайсё.- Но то, что нам приходится переживать сегодня…

Стараясь сдерживать слезы, она говорит немного в нос. Неподдельное горе звучит в ее голосе!

«Снова и снова обдумываю я слова, которые мне хотелось бы сказать вам, но, увы… Надеюсь, вы понимаете, сколь подавлен я всем происходящим. Право, позволь я себе еще раз увидеть наше невинно спящее дитя, мне куда труднее было бы расстаться с этим горестным миром. Потому и решился я немедля покинуть ваш дом»,- передает Гэндзи старой госпоже.

Дамы, приникнув к щелям в занавесях, смотрели, как он уходил. Фигура Гэндзи, озаренная светом луны, готовой вот-вот скрыться за краем гор казалась особенно прекрасной; глубокая печаль, проступавшая на его лице, способна была тронуть до слез и тигра и волка, а ведь многие из дам знали его с младенческих лет… Нетрудно представить себе, сколь велико было их горе.

Да, вот еще что: немного раньше принесли ответ старой госпожи:

«Куда ни пойдешь, От ушедшей будешь лишь дальше, Если только твой путь Не лежит к облакам, в которых Затерялась та струйка дыма».

Новое горе заставило вспомнить о старом, и, когда Гэндзи уехал, дамы плакали так долго, что у многих возникли самые дурные предчувствия.

Обитатели дома на Второй линии, судя по всему, тоже провели бессонную ночь, и, когда Гэндзи вернулся, дамы сидели там и сям небольшими группами, заплаканные, приунывшие. В служебных помещениях не было ни души, все преданные ему слуги должны были ехать вместе с ним и, очевидно, ушли прощаться со своими близкими. Прочие же, страшась попасть в немилость и умножить свои собственные беды, не посмели даже проститься с Гэндзи, поэтому у дома на Второй линии, где прежде клочка земли свободного не оставалось от подъезжавших карет и всадников, было сегодня пустынно и тихо. «Как все же печален мир»,- подумал Гэндзи.

Столы были покрыты пылью, циновки свернуты и убраны. «Уже сейчас все в таком запустении, что же будет дальше?»

Гэндзи прошел в Западный флигель. Госпожа, видно, просидела всю ночь в глубокой задумчивости, не опуская решеток, снаружи на галерее лежали девочки-служанки. Увидав Гэндзи - «Ах, наконец-то!» - они суетливо вскочили. Глядя, как они снуют по дому, такие прелестные в своих ночных одеяниях, Гэндзи с грустью подумал: «Вряд ли они останутся здесь на все эти луны и годы, скорее всего разойдутся кто куда». Так, многое из того, на что прежде он никогда не обращал внимания, останавливало теперь его взор.

– А у вас, должно быть, возникли уже, как обычно, самые невероятные подозрения на мой счет?
– спросил он у госпожи, объяснив, почему задержался.- Будь моя воля, я и на миг не разлучался бы с вами в эти последние мои дни в столице, но перед отъездом у меня слишком много забот, и я не могу позволить себе все время оставаться дома. Этот мир и без того слишком переменчив, так стоит ли давать кому-нибудь повод к обидам? Но она лишь отвечает:

– Увы! Что может быть невероятнее того, что нам предстоит? Разлука с Гэндзи была для нее тяжелее, чем для кого бы то ни было, и это неудивительно: с малолетства воспитывалась она в его доме, и он был ей куда ближе родного отца, который к тому же в последнее время, страшась немилости, совсем перестал к ней писать и даже ни разу не зашел, чтобы выразить свое сочувствие Гэндзи. Ей было стыдно перед дамами, которые не могли этого не заметить. «Уж лучше бы он и теперь оставался в неведении»,- думала госпожа. А тут прошел слух, что ее мачеха поговаривает:

«Сколь неожиданным было ее возвышение и сколь быстро счастье изменило ей. Право, все это не к добру… Похоже, что ей суждено так или иначе расставаться со всеми, кто к ней привязан».

Слышать такое было крайне неприятно, и она тоже перестала писать отцу. Так вот и не осталось у нее никого, кроме Гэндзи, и могла ли не печалить ее мысль о скорой разлуке?

– Если пройдут луны и годы, а мне так и не будет даровано прощение, - говорит Гэндзи,- я непременно возьму вас к себе, средь каких утесов ни пришлось бы нам поселиться (109). Но сейчас это ни в ком не встретило бы одобрения. Навлекшие на себя немилость двора не должны видеть даже ясного света луны и солнца, непосильным бременем отягощает свою душу тот, кто продолжает предаваться удовольствиям, словно ничего не случилось. За мной нет никакой вины, но неотвратимость предопределения принуждает меня смириться. Если же я, проявив поистине беспримерную дерзость, возьму с собой вас, охваченный безумием мир обрушит на нас новые, еще более страшные беды.

До тех пор, пока солнце не поднялось высоко над землей, он оставался в опочивальне. Навестить его пришли принц Соти и Самми-но тюдзё. Изъявив готовность принять их, Гэндзи облачился в носи - простое, без узоров, как и подобает человеку без звания [3] . Впрочем, это более чем скромное одеяние оказалось ему удивительно к лицу. Право, в мире не было человека прекраснее! Поправляя перед зеркалом прическу, Гэндзи нашел, что в его осунувшемся лице появилась какая-то новая утонченность.

3

…простое, без узоров, как и подобает человеку без звания.– Такое носи обычно носили старики. Гэндзи, попав в немилость, лишился права носить обычное для молодых аристократов носи из узорчатого шелка

– Как я похудел!
– сказал он.- Неужели я и в самом деле такой, как в этом зеркале? Право, невольно начинаешь испытывать жалость к самому себе.

Он взглянул на госпожу, которая смотрела на него полными слез глазами, и сердце его сжалось от боли.

– Пусть меня самого Ждут долгие годы скитаний, Рядом с тобой Останется зеркало это, А в нем - отраженье мое.-

говорит Гэндзи, а она отвечает:

– Когда бы со мной В дни разлуки твое отраженье Остаться могло, Я бы, в зеркало это глядя, Забывала о горе своем.

Эти слова она произносит совсем тихо, словно про себя и, прячась за столбом, пытается скрыть слезы. «Многих женщин я знал, но ни одна не сравнится с ней!» - думает Гэндзи, не отрывая от нее глаз.

Принц Соти долго беседовал с Гэндзи, всем видом своим выражая сочувствие, и уехал, когда стемнело.

Из Сада, где опадают цветы, приходили полные тоски письма, поэтому, подумав: «Она обидится, если я не навещу ее еще хоть раз», Гэндзи решил и эту ночь провести вне дома. Но так тяжело ему было расставаться с госпожой, что выехал он совсем поздно.

Нёго Рэйкэйдэн обрадовалась чрезвычайно:

– Ах, мы, ничтожные, не заслуживаем такого внимания…

Впрочем, подробно описывать все, что она сказала по этому поводу, слишком утомительно.

Совершенно беспомощные, женщины жили все эти луны и годы лишь милостями Гэндзи. Нетрудно было представить себе, какое запустение воцарится скоро в их доме, где уже теперь стояла унылая тишина.

На небо выплыла тусклая луна, осветив довольно большой пруд, за которым темнели холмы, густо поросшие деревьями, и Гэндзи живо представил себе те «утесы», среди которых он должен был искать пристанище (109).