Повесть о хлорелле

— Да и я ведь так думал, — поддержал сын отца, — Любопытно… Завтра приезжает Лев Яковлевич, — не прерывая еды, продолжал он, — здесь будет умный и толковый директор.

Свиридов не расстался с мыслью рассказать о результатах проведенного опыта, стоившего ему и жене больших усилий.

— Кто мог подумать, что хлорелле неоновый свет милее солнца! Ты ведь этим опытом очень интересовался и, кажется, хотел продолжить его.

Петр отодвинул стаканы и чашки, немного подумал и сказал:

— Боюсь, как бы мой будущий шурин не забраковал кабинет. Уж очень не комфортабелен.

Самсон Данилович понял, что сыну сейчас не до опытов, и сдержанно заметил:

— А я боюсь, что он вовсе не согласится здесь работать. Ты уверен, что он одобрит твою затею?

Вместо ответа сын взял отца под руку и повел к выходу. Они шли вдоль пруда, щедро осыпанного солнечными блестками, мимо оголенных глинистых холмов и беседовали. Отец грезил о грядущем, во имя которого радостно жить и трудиться, а сын — о нуждах эпохи, призванной стать преддверием грядущего.

— Ты говорил мне, — не дослушав отца, со снисходительной любезностью сказал сын, — что русский народ не раз уже бывал провозвестником великих открытий. Страна дарила человечеству и значительных людей, и великие идеи. Мы, конечно, и впредь останемся такими, но, согласись, научное начинание должно прежде всего иметь полезное назначение для своего времени, иначе оно становится наукой для науки, столь же бесплодной, как и искусство для искусства.

Отец возражал. Знание всегда служило знанию. Но будь тех, кто в древности закладывал основы наук, не было бы цивилизации. Учение индусов и греков об атомах и последующие труды русских, французов и англичан были рассчитаны на благо грядущих поколений, на тех, кто в наше время освободил атомную энергию. Россия процветает уже второе тысячелетие, ей предстоит еще долго жить, и долг современников — поделиться с темп, кто сменит это поколение.

Снова сын, не дослушав отца, завел разговор о своем. В звучании ого голоса и движениях сквозило чувство собственного достоинства и уважение к собеседнику.

— Я всегда был, отец, с тобой — и в опытах с цветами, высаженными в гравий, и в планах растить цветы в опрокинутых вазонах, и в надеждах на великое будущее хлореллы. Твои фантазии окрыляли меня. Теперь, когда одна из них оказалась жизненной, ты отказываешься мне помочь. — Заметив, что эти слова задели отца, он виновато улыбнулся. — Когда я впервые побывал у новых плотни гидростанции, — с мягкой взволнованностью продолжал он, — и увидел, как рыбцы и осетры бились о каменную ограду, чтобы пробраться к местам размножения, мне стало не по себе. Израненные, они погибали у плотины, но не уходили… Мы лишили их возможности жить и развиваться, а ведь с гибелью этих рыб станет острой и наша нужда… Рыбное хозяйство в опасности. Не довольно ли, отец, витать в небесах?

Свиридов не спешил с ответом. Не за тем он приехал, чтобы вести отвлеченные споры. Пусть Петр ответит — намерен ли он считаться с мнением Льва Яковлевича и отречься от своей статьи?

— Ты уверен, что Золотарев одобряет твою затею? — снова спросил отец сына.

— Не совсем, — спокойно ответил тот, — но ему придется здесь работать. Приказ подписан, и никто его не отменит.

Понуждать человека браться за дело, которое ему неприятно! Подчинять науку приказу! Какой в этом толк?

— Ты не должен так делать, — сказал Свиридов. — Это прежде всего аморально.

Он невольно обнаружил свою заинтересованность в судьбе будущего зятя и при мысли об этом смутился.

Сын пожал плечами и усмехнулся. Ссылка на мораль показалась ему неубедительной.

— А меня оставлять без помощи — не аморально? Я ведь тоже родственник и при том не будущий, а давний…

Он не искал сочувствия отца, наоборот, его раздражали неделовой тон разговора и ненужная чувствительность в служебном деле.

— Ты можешь на его место поставить другого, — отлично понимая, что сыну разговор неприятен, продолжал Свиридов. — Зачем тебе его огорчать?

Лицо Петра приняло официальное выражение. Отец должен был подумать, прежде чем заводить подобный разговор.

— Мы никого не радуем и не огорчаем, институт этим не занимается. Мы — творческое учреждение, выполняющее научные задачи. Чувства, особенно милосердие, нашими планами не предусмотрены. Лев Яковлевич умный и способный человек, никто его здесь не заменит. Дело начато, остается довести его до конца.

— Даже, если бы ты и ошибался? — с нескрываемой иронией спросил Свиридов. Он впервые видел сына в такой роли, и ему было любопытно и смешно.

— Если я ошибусь, меня поправят, обязательно поправят, а вот либеральничать и сантименты разводить никто не позволит. Вот это и есть принципиальность.

Мимо них с корзинами, нагруженными зеленым тростником, прошли две женщины. Они приблизились к пруду и, запустив в воду часть своей ноши, последовали дальше.

— Ты бы нас похвалил, — обрадовавшись случаю переменить разговор, сказал Петр, — мы удобряем водохранилища тростником. Знаменитый Бэр говорил, что тростник — величайшее наше богатство. Его хватит у нас на века.

В Свиридове проснулась присущая его натуре любознательность. Ход мыслей сына казался ему столь нелепым и тем не менее занимательным, что он решил проследить, до чего с такой логикой можно договориться. Тростник в ту минуту не занимал его.

— А если Лев Яковлевич сумеет доказать свою правоту, ты, конечно, с ним согласишься?

Молодой человек начинал сердиться: как отец не понимает, что разговор не может продолжаться? Какое дело директору филиала до частного мнения профессора Свиридова?

— Доказательства Льва Яковлевича хороши для него, для меня они не годятся.

— Даже если он прав?

— Я не знаю, что такое прав или неправ, — раздраженно проговорил Петр, — план строительства одобрен, и отменить его нельзя.

Упрямство сына все более забавляло отца. Есть же люди с таким извращенным мышлением! Какое у него убогое представление о правде и справедливости! Так веда можно докатиться до варварства.

— Ты говоришь, что, если ты ошибешься, тебя поправят, но ведь тогда может быть поздно, деньги и труд будут затрачены.

— Что же, за науку надо платить, — последовал уверенный ответ. — Не справиться с заданием — меньшее зло, чем подорвать план работы.

Свиридов остановился у берега реки и задумался. Он никогда но согласится с тем, что радость и огорчения, правда и неправда лежат вне круга интересов института. Как можно управлять людьми, пренебрегая их чувствами? С такими представлениями можно лучшее начинание погубить, так осрамить славу хлореллы, что не воскресишь ее.

— Прости, дорогой, но каждый честный человек обязан отвести руку, которая грозит общественному благополучию. Мне придется в это дело вмешаться.