Повесть о художнике Айвазовском

Веселая братия притихла, потрясенная импровизацией. Гайвазовский, безмерно взволнованный, глядел на Глинку с робостью и обожанием. Наконец-то он увидел великого композитора!

От Глинки не ускользнул этот взгляд незнакомого ему молодого человека с красивым лицом южанина. Невольно Глинка ответил юноше приветливой улыбкой.

Брюллов заметил эту немую сцену, продолжавшуюся всего несколько мгновений. Он встал и, взяв смущенного Гайвазовского за руку, подвел его к Глинке:

— Михаил Иванович, рекомендую вашему вниманию талантливого художника и отличного музыканта Ивана Гайвазовского.

Глинка с доброжелательным любопытством глядит на молодого человека. Его имя и картины ему уже известны. Он живо отвечает:

— Весьма рад случаю познакомиться с вами.

— Гайвазовский давно собирался спеть нам несколько крымских песен, заявляет сразу очутившийся рядом Нестор Кукольник. — Он только ждал случая исполнить свое обещание в присутствии самого Глинки.

Кукольник принес из соседней комнаты скрипку и подал ее Гайвазовскому.

Юноша опустился на ковер недалеко от Глинки. Постепенно все в комнате притихли и приготовились слушать молодого художника. Даже желчный и хмурый врач дирекции санкт-петербургских театров Гейденрейх, постоянно сидевший за шахматной доской, на этот раз изменил своей привычке и занял место на диване.

Гайвазовский долго играл. Скрипка звучала то жалобно, то нежно, потом звуки закружились в неистовом вихре веселого танца. Глинке на одно мгновение показалось, что стройные юноши-черкесы бурно пляшут вокруг скрипача.

Продолжая играть, Гайвазовский запел. Он пел долго и вдохновенно. Мотив одной песни показался Глинке знакомым. Композитор легко поднялся, быстро перешел к фортепьяно и заиграл, аккомпанируя Гайвазовскому. У Гайвазовского заблестели глаза. Он запел так, что даже у хмурого Гейденрейха морщины на лице разгладились, и глаза перестали глядеть исподлобья.

Долго продолжался этот необычайный концерт. Одна песня сменяла другую. Когда Гайвазовский закончил последнюю песню и поднялся с ковра, собравшиеся бурно выразили свой восторг.

Глинка долго расспрашивал Гайвазовского, от кого он слышал эти песни и какие еще крымские напевы он помнит.

Гости тесным кольцом окружили их, стараясь не проронить ни слова из того, что говорили Глинка и молодой художник.

— Особенно примечательно в исполненных вами песнях, — ласково говорил Глинка, положив руку на плечо раскрасневшемуся, сияющему юноше, — это то, что в них так причудливо и в то же время натурально сочетаются мелодии, свойственные малороссийским песням с напевами восточной музыки.

— Мне тоже казалось, что в наших крымских песнях есть много от малороссийских, — горячо подхватил Гайвазовский. — Еще ребенком на базаре в Феодосии я часто слыхивал слепцов-бандуристов, которые поныне нередко заходят в Крым из Малороссии. Мой батюшка, живший до переселения в Феодосию близ Львова и изрядно знающий малороссийский язык, всегда зазывал певцов-бандуристов к нам в дом.

— В бытность мою в Пятигорске, — опять заговорил Глинка, — во время летнего праздника байрама в ауле, где я прожил несколько дней, мне довелось услышать подобные напевы, какие сегодня вы оживили в моей памяти своими песнями, — добавил он, обращаясь к Гайвазовскому. — Но что поразительно, друзья мои, и меня особенно удивило, — продолжал Глинка, обращаясь к окружавшим его, — это то, что в известной среди черкесов лезгинке есть мелодии малороссийского казачка и шуточкой малороссийской песни «Кисель», которую я сам слышал от слепца-бандуриста в селе под Харьковом.

— Как же могли проникнуть малороссийские мелодии в черкесскую лезгинку? — недоумевая, спросил Лоди.

— Мне думается, что эти песни могли проникнуть к кавказцам лет пятьдесят назад, когда императрица Екатерина II переселяла казаков Запорожской Сечи на берега Кубани, — пояснил Глинка. — А малороссы известные песельники. Вот они и одолжили своих соседей — горцев. Надо отметить, что и некоторые напевы горцев проникли к русским. Так песни сближают наши народы, — закончил Глинка.

Постепенно тесный круг гостей вокруг Глинки и Гайвазовского поредел и разомкнулся.

Глинка долго разговаривал с Гайвазовский. Его взволновал рассказ молодого художника о встрече с Пушкиным на художественной выставке. Глинке хотелось подробно обо всем этом расспросить юношу.

Но не в этой душной, прокуренной и шумной комнате хотелось продолжить разговор, а на свежем воздухе, под открытым; небом.

Наскоро простившись с наиболее близкими знакомыми, Глинка вышел, уводя с собой Гайвазовского.

Было уже около полуночи. Ветер, дувший с залива, вздымал из-под ног белые струйки поземки, и его свист смешивался с глухим шумом засыпающего города.

Глинка взял Гайвазовского под руку. Так они шли, не думая о том, куда идут, наклонившись вперед и совместно преодолевая яростную силу ветра, то дувшего им в лицо так, что захватывало дыхание, то налетавшего на них сбоку. Гайвазовский продолжал рассказывать о второй встрече с поэтом, незадолго до его смерти. Затем он умолк. Долго шли они молча.

— Я мечтал когда-нибудь спеть эти крымские песни Пушкину, — сказал, замедлив шаги, Гайвазовский. — Ведь он так любил Крым, так восхитительно его воспел! Какое было бы счастье, если бы он был сейчас среди нас! Когда я сегодня пел, мне казалось, что он войдет в комнату. Мне иногда не верится, что он умер…

Глаза Гайвазовского блестели. Глинка не мог рассмотреть, были ли это слезы или отблеск фонаря, мимо которого они проходили. Глинка взволнованно сжал руку юноши, и тот ответил ему таким же крепким пожатием.

1837 год прошел для Гайвазовского в напряженном труде, и раздумьях. Он долго и внимательно изучал произведения старых мастеров и современных живописцев. Он легко мог исполнить картину в манере любого из художников, поразивших чем-то его воображение.

Но уверившись в этом умении, которое его учителя и товарищи называли даром переимчивости, Гайвазовский начал отходить от подобных упражнений своей кисти. Юноша-художник прощался с периодом ученичества. Гайвазовский овладел искусством своих учителей. Занятия и беседы с Брюлловым, Воробьевым принесли свои плоды. Он становился мастером. Общение с Пушкиным и Глинкой настроило его ум торжественно. Он запомнил наставление Пушкина:

Прекрасное должно быть величаво [20]

«Что же прекрасно, — думал двадцатилетний академист: — стройные военные парады в Петербурге в присутствии царя или „Иван Сусанин“ и „Капитанская дочка“?»

Гайвазовский был юн. Сердце у него было благородное и честное, оно живо откликалось на проявления добра и зла, справедливости и несправедливости, правды и лжи.

Но, оказывается, мало обладать честным и горячим сердцем. Надо еще уметь во всем самому разобраться.

20

Из стихотворения Пушкина «19 октября» (Роняет лес багряный свой убор…)

В доме Оленина все с умилением повторяли строки Жуковского:

Рай — смиренным воздаянье,Ад — бунтующим сердцам.

Гайвазовский высоко ценит и чтит Алексея Николаевича Оленина и Василия Андреевича Жуковского. Но как же тогда Пушкин и его «Капитанская дочка»? Ведь там вовсе не призыв к смирению, а правдивое изображение бунтующих мужиков, желавших одного — воли.

Разве можно за это грозить им адскими муками?

И как же тогда пушкинский «Пророк»? Его Гайвазовский выучил и полюбил давно. Стихи эти пылали таким же огнем, как «Последний день Помпеи». Брюллов после смерти Пушкина часто теперь перечитывал его произведения и особенно восхищался «Пророком».