Повесть о художнике Айвазовском

В Феодосии забеспокоились. Домашние уговорили Айвазовского уехать. Он перебрался с семьей в Харьков.

Иван Константинович намеревался на новом месте написать несколько картин из малороссийского быта. Но для работы ему недоставало сосредоточенности, ничем неомраченного душевного покоя.

С тех пор как он переехал в Харьков, тревога не покидала его. С большим опозданием доходили сюда вести о военных событиях. Айвазовский не выдержал. Оставаясь глухим к сетованиям и мольбам родных, он отправился в Севастополь.

Весть о присутствии в Севастополе прославленного художника моря быстро разнеслась среди защитников города.

В первый же день его увидели на Малаховом кургане вместе с Нахимовым и Корниловым.

С болью в сердце глядел Айвазовский на верхушки мачт затопленных кораблей. Он узнал мачту линейного корабля «Силистрия». На нем он провел незабываемые дни во время десанта в Субаше.

Только два дня пробыл Айвазовский в Севастополе. Бомбардировка почти не прекращалась. Корнилов понимал, как важно сохранить жизнь художника. Его кисть должна была запечатлеть для современников и потомков подвиг Севастополя. Ивану Константиновичу пришлось подчиниться приказу своего друга и покинуть осажденный город.

Расставание с Корниловым и Нахимовым было коротким, но запомнилось Айвазовскому на всю жизнь. Заходило солнце; ощетинившийся Севастополь, грозный и величественный, утопал в золотистой пыльной дымке.

Едва Айвазовский успел вернуться в Харьков, как его догнала страшная весть: 5 октября на Малаховом кургане был смертельно ранен Владимир Алексеевич Корнилов. В этот день неприятель обрушил со своих кораблей шквальный огонь на Севастополь.

Севастопольцы мужественно держались. За несколько минут до смерти Корнилову сообщили, что сбиты английские орудия. Умирающий Корнилов произнес:

— Ура!.. ура!..

Это были его последние слова.

Во многих картинах воссоздал Айвазовский героические дни; севастопольской обороны.

Ясный летний догорающий вечер, но небо над городом затянуто клубами порохового дыма. Идет артиллерийская дуэль между союзным флотом, стоящим вдали на рейде, и севастопольскими береговыми батареями.

На переднем плане картины пленные французы под охраной: русского конвоя.

Эту картину Айвазовский написал в 1859 году и назвал «Осада Севастополя».

Среди картин, написанных Айвазовским о Крымской войне и героической обороне Севастополя, выделяются «Гибель английского флота у Балаклавы», «Буря у Евпатории», «Переход русских войск на Северную сторону», «Оборона Севастополя».

Так от картины к картине Айвазовский славил величие русских моряков в Севастопольскую страду.

Но из всех событий той поры внутреннему взору художника все чаще и чаще представлялся Малахов курган, представлялся и не давал покоя, ждал своего воплощения на полотне. Там погиб Владимир Алексеевич Корнилов. Эта картина должна была явиться данью памяти друга и великого соотечественника.

Но прошли долгие годы, пока сюжет картины «Малахов курган» окончательно сложился в воображении Айвазовского. Вот как это произошло.

Настал 1892 год. Художнику перевалило за семьдесят, но он был по-прежнему бодр, трудолюбив и полон новых замыслов. Как обычно поздней осенью он уехал из Феодосии в Петербург. В ту зиму старый художник часто наезжал из Петербурга в Москву. Но он уставал от сутолоки и безвкусной роскоши гостиниц. В последний приезд кто-то из друзей посоветовал ему снять небольшой скромный особняк в одном из переулков Арбата. Комнаты там были просторные, светлые, обставленные со вкусом. И там стояла тишина, чем-то напоминавшая ему феодосийский дом.

Айвазовский, привыкший вставать рано, подолгу стоял у окна, — глядел на чистый снег, на голые беззащитные березы. Он любил зиму в Москве, утренние раздумья до работы. Перед его внутренним взором явственнее возникали картины юга. Тогда он работал с упоением, забывая выходить к завтраку. Хозяйка не смела его беспокоить. Только Пантелей — старый дворник — топтался у его дверей и кашлем напоминал, что пора, мол, и подкрепиться. В первые дни Айвазовский притворялся, будто ничего не слышит. Но перехитрить Пантелея было не так-то легко: он кашлял все настойчивее. Однажды Айвазовский выбежал с кистью в руке, разгневанный, готовый накричать, но увидев старика, которого на этот раз не на шутку душил кашель, его побагровевшее лицо и слезящиеся глаза, он кинулся ему на помощь.

После этого случая Иван Константинович старался больше не опаздывать к завтраку. Первые дни хозяйка сама прислуживала за столом, но заметив, что ему приятнее общество старика, она поручила все заботы о нем Пантелею.

Скоро у них нашлись общие знакомые. Пантелей служил в Севастополе. Во время обороны ему оторвало ногу. Сам Корнилов знал храброго солдата. Айвазовский любил подолгу слушать рассказы Пантелея о Корнилове и Нахимове. Он и сам вспоминал о встречах с ними. Пантелей подробно расспрашивал Айвазовского о его севастопольских картинах.

— Вот вы, Иван Константинович, много картин написали о морских битвах славного Черноморского флота. Особливо ваша картина «Осада Севастополя» запала мне в душу. Я ее здесь в Москве на выставке видел. Как узнал я, что о Севастополе картина, так сами ноги туда понесли. Долго не хотели меня пустить в зал, где одни господа были. Спасибо знакомому студенту — провел меня. Смотрел я на эту картину и слеза прошибла… Не думал я тогда, что художника, который написал ее, увижу, да еще буду разговаривать с ним… А вот привелось. Только вы скажите мне, Иван Константинович, отчего бы вам не написать такую картину, чтоб русский солдат был виден, душу его богатую и сердце отважное раскрыть перед всеми.

— А как это сделать, Пантелей? Подскажи, друг!

— Да вот хотя бы такой случай: мне о нем рассказывал один мой земляк, тоже служивый, вместе со мною в Севастополе оборону держал. Так вот — в прошедшем году мой земляк решил побывать в Севастополе. Целое лето шел туда. По дороге встретился ему такой же старик, как и он, туда же держал путь. В оборону он на Четвертом бастионе у графа Толстого денщиком был. Вот они пришли в Севастополь под вечер, уже солнышко закатывалось. Добрались до Малахова кургана, до того самого места, где смертельно был ранен вице-адмирал Корнилов. Долго они там стояли, пока солнце совсем не зашло и темнеть начало. Вернулся мой земляк домой и говорит: «Теперь-то и умереть не страшно. Выполнил свой долг». Вот, Иван Константинович, какая богатая душа у русского солдата.

Айвазовский молчал. Только по глазам было видно, как глубоко тронул его рассказ Пантелея.

Художник задержался в Москве почти до самой весны. Айвазовский уже несколько дней как выходил в весеннем пальто. Шубу он велел Пантелею уложить в дорожный сундук. В день отъезда было совсем тепло, солнце по-весеннему заглядывало в комнаты. На душе было легко, как будто она умылась весенней водой.

Перед тем, как поехать на вокзал, Айвазовский заперся в своих комнатах и вышел оттуда только тогда, когда прибыл экипаж.