Повесть о пережитом

Задумался. Помолчал. И снова:

— У меня сильно развились и болевые ощущения. Ведь мою кожу дубили не только в Лефортове, но по десяткам других тюрем, пересылок… Старались сделать себялюбцем, шкурником, обозлить на все и вся… А знаете, что более всего раздражало моих следователей? Я не уступал им и грана своей гордости. Ни грана!..

Он мучительно перевел дыхание.

— За эти годы я много повстречал в тюрьмах и лагерях настоящих коммунистов. Не знаю, не слышал, чтобы хоть один отрекся от партии!.. Не слышал! — горячо повторил Конокотин и стал подниматься с топчана.

— Куда вы?

— Ничего, ничего… Так лучше дышать.

В коридоре раздались громкие голоса. В дежурку вошел взбудораженный Флоренский.

— Привезли девочку, полтора года, — сказал он, шагая из угла в угол. — Воткнула себе в живот бабушкину иголку. На рентгене не обнаружили. А где-то она сидит!.. Отец — оперуполномоченный с соседнего лагпункта. Требует оперировать… А не найду, тогда что? Ведь это все равно что искать иголку в стоге сена!.. Пусть в Тайшете, я не могу. Срок и без того у меня на всю жизнь… А девочка — прелесть, глаз не оторвешь!

В дверях дежурки появился офицер.

— Доктор!

Флоренский остановился.

— Гражданин начальник! Еще раз повторяю: гарантии нет! Везите дочку в Тайшет.

— Я доверяю только вам!

— Поймите же, надо наверняка! Не в кармане будем искать!

— Тогда поедем в Тайшет вместе! — решительно объявил офицер. — Я все организую, попрошу Комиссарчика. — И сразу умоляюще — Николай Дмитриевич… товарищ Флоренский!

В коридоре — детский плач.

— Николай! Ребенка надо спасать! — сказал Конокотин и стал натягивать белый халат.

— А, черт вас возьми! Идем опять в рентгеновский!

…Флоренский приступил к операции. При повторном рентгене как будто определился еле видный признак иголки. Но минуты бежали, а иголка не прощупывавалась.

По коридору сам не свой ходил офицер. Тревожно глядел на дверь операционной. Там все тихо… Десять, двадцать, двадцать пять минут!..

А хирург все искал, искал, словно ждал чуда. Чуда не было… И вдруг — мизинец наткнулся на острие. Иголка в сальнике!

По щекам Флоренского потекли слезы. Он покачнулся.

— Орест! Протри мне очки…

Спустя несколько минут Флоренский вышел в коридор — в шапочке, фартуке, резиновых перчатках.

— Получите… окаянную!.. — Он протянул иголку офицеру и устало прислонился к стене.

На штрафную!

С утра только и было разговора, что о предстоящем собрании. У всех поднялось настроение. Шутили: «А в профсоюз будут принимать?»

Эмир торжественно распахнул двери клуба. Поставил стол для президиума, накрыл кумачом, даже принес графин с водой. Клуб выглядел нарядным. Стены были украшены репродукциями с полотен Третьяковки и копией картины Айвазовского «Девятый вал». Ее написал Эмир. Вышло аляповато, но волны вздымались…

Днем в канцелярию явился больной. Спросил, желчно усмехаясь:

— Ты статистик?

— А что надо?

— Есть надо.

— Из какого корпуса?

— Из морга.

— Говори серьезно. В чем дело?

— Вполне серьезно. Бывший мертвец.

— Не валяй дурака!

— Я не валяю. Это со мной валяют… Захоронили, а я вот — здравствуйте!

Выяснилось, что старший санитар туберкулезного корпуса подал ошибочные сведения. Исказил фамилию умершего, вместо «Ивлев» написал «Ивлин». А были и тот и другой, только в разных отделениях. Сняли с довольствия не умершего, а живого.

Ошибку мы исправили. Больной получил всю норму дневного питания. Повеселел.

— Теперь буду жить!

Об инциденте с «мертвецом» узнал Эмир.

— Хорошо бы сочинить сатирическую сценку, — предложил он, — подтянуть санитара-растяпу! Посоветуюсь с Лихошерстовым…

Наступил долгожданный час общего собрания заключенных. Открыл собрание Ефремов. Прораб Иванишин, волнуясь и краснея, отчего пупырышки на его лице стали похожими на капли свежей крови, доложил о лесоповале и строительстве за зоной. Называл цифры — кубометры, погонные метры, заделы, переделы, — никто ничего толком не понял.

Первому в прениях дали слово Акопяну. Он подошел к столу президиума, важно налил в стакан воды из графина, вызвав в зале смех. Выпил.

— Не люблю много говорить, люблю делать, — заявил он. — Моя бригада на строительстве первая? Первая. Мы ничего не просим. Только одно просим: дайте всем ботинки тоже первый срок.

— Дадим! — подтвердил Ефремов.

— Очень хорошо! Больше ничего не просим. Еще только просим: инструмент направлять лучше, пожалуйста… Бояться не надо, никого резать не будем… А то пила пыщит, понимаешь, а не пилит!

— И это сделаем, — улыбнувшись, пообещал Ефремов.

Комиссарчик согласно кивнул головой.

Невропатолог Бачинский вышел, поскрипывая протезом. Говорил уверенно, спокойно:

— Нуте-с, что же сказать?.. Физиотерапевтическое отделение снизило количество койко-дней. Нам удается восстанавливать трудоспособность у гипертоников. Применяем свой метод лечения: обыкновенную валерьянку. Вам известно, что у некоторых больных давление подскакивает до двухсот сорока. А двести, двести двадцать — обычное явление.

Он выпрямился.

— Смею доложить: из десяти больных семь, а то и восемь возвращаются к труду. С разрешения полковника Евстигнеева, — закончил Бачинский, — пишу здесь научный труд по гипертонии. Материал, прямо скажу, редчайший. [17]

Флоренский принес на собрание несколько железяк. Пояснил, что представляет собой прибор, который, по его убеждению, позволит быстро и эффективно лечить переломы конечностей.

— Вам никто не мешает с научной работой? — спросил Комиссарчик. — Если что… — к майору Ефремову. Все будет в порядке.

17

Я. В. Бачинский после реабилитации остался в Тайшете, работает в поликлинике.

— Благодарю вас, — ответил Флоренский. — Есть одна помеха: номер на спине.

Комментариев не последовало…

Затем слова попросил я. Вышел к столу: кумачовая скатерть, графин с водой, за столом люди… Все, как прежде, как всю жизнь!

— Сегодня мы обсуждаем вопрос о повышении производительности труда, — сказал я. — В труде весь человек раскрывается! Нужно только увлечь работой, заинтересовать, чтобы делал он все со смыслом, понимал, что приносит пользу общему делу. Тогда и больных среди заключенных будет меньше!.. Почему бы не объявить по всей трассе соревнование производственных бригад? Учредить переходящее знамя! Тем, кто его завоюет, выдавать добавочное питание! А лучших представлять к зачетам, снижать сроки!