Повесть о жизни и смерти

— Значит, и вы, и Михаил Леонтьевич обманывали меня. Зачем вы это делали? — не скрывая своего недовольства, спросил я.

Я нисколько ее не смутил. Она с прежней уверенностью и простодушием ответила вопросом на вопрос:

— Как вы полагаете, Федор Иванович, зачем мне понадобилось брать на себя ответственность за то, что произошло между вами и Антоном? Добиваться, чтобы не я одна, а и Михаил Леонтьевич покривил душой?

Вот уж сколько дней и недель я пытался найти ответ на этот вопрос и, кроме предположений, которые мой разум отвергал, ничего определенного придумать не мог.

— Я давно перестал что-либо понимать, — признался я, — мне кажется, что вы сыграли надо мной скверную штуку.

— Ошибаетесь, Федор Иванович, — с неожиданной грустью в голосе произнесла она. — Когда я узнала о вашем споре с Антоном и увидела его тело на полу, я прежде всего подумала о вас, о вашем добром имени и решила вам помочь. То, что могло случиться в лаборатории, когда Антон Семенович оставался один, не могло вам в глазах следователя повредить. На всякий случай я решила неопытного Бурсова из дела устранить. Его честность и прямота, хоть и не опорочили бы вас, могли все же причинить вам неприятности. Так случилось, что единственным свидетелем смерти Антона Семеновича оказалась я.

Я вспомнил мою встречу с Бурсовым, его не слишком деликатное упоминание о причинах, приведших к гибели Антона, и, чтобы не очень огорчить мою собеседницу, осторожно заметил:

— Я не совсем уверен, что Михаил Леонтьевич примирился со своей ролью до конца. То, что мне довелось от него услышать, не говорит в его пользу.

Она улыбнулась и с твердостью женщины, знающей силу своего влияния на влюбленного мужчину, сказала:

— Его немного напугал ваш друг Лукин. Михаил Леонтьевич опасается, как бы со мной чего-нибудь не случилось. Легче увязнуть в чужом деле, чем выбираться из него. Он любит и жалеет меня, как его за это упрекнешь… Он, конечно, готов любой ценой меня отстоять.

— Даже если понадобилось бы очернить меня?

— На это он спросил бы моего согласия, — подняв глаза кверху, словно указывая на небо, где единственно возможно другое решение, ответила она. — Ведь влюбленные — парод послушный.

Ее милый уверенный тон снова вернул мне спокойствие. Я готов был уже приняться за работу, когда вспомнил одну немаловажную деталь в печальном событии, стоившем Антону жизни.

— Допустим, что вы не открывали шкаф Антону. Кто же это сделал? Ведь ключи находились при мне.

Надежда Васильевна словно ждала этого вопроса. Лицо ее просветлело и приняло торжественное выражение, словно то, что ей предстояло сказать, было ее заветной тайной, одной из тех, которой дорожат как святыней. Она выдвинула ящик стола, вынула связку ключей и, держа их на весу, сказала:

— Этими ключами Антон Семенович открыл шкаф. Тут ключи от его квартиры, гаража, машины, письменного стола и лаборатории. Я берегу их на тот случай, если Лукин действительно перестарается… Вас, Федор Иванович, я прошу об одном — не думайте обо мне дурно… Знали бы вы, какие обиды и страдания вынесла я, в каком страшном одиночестве очутилась… Вы помните, какой я вернулась из фронтового госпиталя? Мне казалось тогда, что моя жизнь окончилась и ничто уже меня не оживит… Вы, мужчины, счастливее нас. В пору тяжких испытаний творческие мысли согреют и обласкают вас. Мы не философы и не мыслители, мы прежде всего жены и матери, а уж затем все прочее.

Горькие ли признания Надежды Васильевны или душевное напряжение последних часов оказали на меня свое действие, я обрушил свой гнев но адресу того, кого уже не было в живых. Бессердечный человек! Где были его глаза, думал ли он над тем, что делал? Так обойтись с прекрасным человеком, затоптать себя и другого в грязь… Бесчисленные мелодии запечатлела природа в женской душе. Немного надо, чтобы они вновь и вновь зазвучали, счастливым эхом отдаваясь в наших сердцах… Нашелся же безумец, который тешил себя единственной мелодией печали…

Я должно быть выглядел нелепо смешным в своем гневе, не делавшем чести моей мудрости… Я мог ждать всего: и усмешки, и снисходительного молчания, и меньше всего поощрения. Надежда Васильевна ответила на мою вспышку гнева одобрительным кивком головы, она крепко пожала мне руку и сказала:

— Вы все еще хотите знать, почему я ввязалась и вашу историю и многое взяла на себя? — не дожидаясь моего ответа она выпрямилась, высоко подняла голову, заложила за спину руки и, окинув меня тем озорным взглядом, который всегда смущал меня, добавила: — Потому, что я вас люблю…

Р2

П58

Книга «Человеку жить долго» состоит из двух произведений, в равной степени примыкающих к жанру литературно-художественному и научно-популярному. Жизненные ситуации, развивающиеся в книге, тесно переплетаются с историей и развитием новых научных проблем. Так, например, в «Повести о хлорелле» автор раскрывает перед читателем судьбу семьи профессора Свиридова — столкновение мнений отца и сына — и одновременно повествует о значении и удивительных свойствах маленькой водоросли — хлореллы.

Второе произведение — «Повесть о жизни и смерти» — посвящено проблеме долголетия человека. Как и в первой повести, показ практической научно-исследовательской деятельности героев произведения сочетается здесь с раскрытием их взаимоотношений и характеров. Автор знакомит читателя с судьбой двух ученых, чтобы утвердить мысль, что посредственностью не рождаются, а становятся.

Александр Данилович Поповский

ЧЕЛОВЕКУ ЖИТЬ ДОЛГО

Редактор М. Д. Карунный

Художник А. С. Сысоев

Художественный редактор Э. А. Розен

Технический редактор А. П. Матвеев

Сдано в набор 1/IX 62 г. Подписано к печати 15/I 63 г. Формат бум. 84x108 ¹/ ₃₂. Физ. печ. л. 12,0 Усл. печ. л. 19,68 Уч. — изд. л. 20,7 Изд. инд. ХЛ 589 АО 1513 Тираж 50.000 экз. Цена 77 коп. в переплете

Издательство „Советская Россия“. Москва, проезд Сапунова, 13/15.

Типография им. Володарского Лениздата, Ленинград, Фонтанка, 57. Заказ № 1426