Повесть о Зое и Шуре

После я не раз слышала, как о Зое говорили: "Она никогда не ругается, но уж как посмотрит..."

Занимались мы не в классе, не за партой. Свое ученье мы проходили в лесу. Учились ходить к цели по компасу, ориентироваться на местности, упражнялись в стрельбе. Захватив с собой ящики с толом, учились подрывному делу - "рвали деревья", как говорил наш преподаватель. Занимались все дни напролет, почти без отдыха.

Потом пришел день, когда нас по одному стал вызывать к себе майор Спрогис и снова спрашивал: "Не боишься? Не струсишь? Еще есть возможность уйти, отказаться. Но это - последняя возможность, потом будет поздно". Зоя вошла к нему одной из первых и вышла почти мгновенно - значит, ответила сразу и решительно.

Потом нам выдали личное оружие и разделили на группы.

4 ноября мы выехали под Волоколамск, где должны были перейти линию фронта и углубиться в тыл врага: вам предстояло заминировать Волоколамское шоссе. К Волоколамску шли две группы - наша и Константина П. Уходили мы в разных направлениях. В группе Кости были две девушки - Шура и Женя. Прощаясь, они сказали: "Девушки, выполнять задание будем по-геройски, а если умирать, так тоже как герои". И Зоя ответила: "А как же иначе?"

Линию фронта мы перешли глубокой ночью, Очень тихо, без единого выстрела. Потом меня с Зоей направили в разведку. Мы двинулись в путь с радостью, нам очень хотелось поскорее приняться за дело. Но едва мы прошли несколько шагов, как, откуда ни возьмись, мимо промчались два мотоцикла, и так близко, что можно было бы дотянуться до них рукой. Тут мы поняли, что об осторожности забывать нельзя.

И сразу же условились: живыми не попадаться. Потом поползли. Осенние листья отяжелели, шуршат, и каждый звук кажется таким громким. А все-таки Зоя ползла быстро и почти бесшумно и как-то очень легко, словно для этого не требовалось никаких усилий.

Так мы с ней проползли вдоль шоссе километра три. Потом вернулись на опушку, чтоб сказать нашим, что путь свободен. Ребята разошлись по двое и начали устанавливать мины - шоссейные мины всегда надо ставить вдвоем. А мы - четыре девушки - стояли в боевом охранении. Не успели ребята кончить, как мы услыхали вдалеке гул машин, сперва еле слышный, потом все громче, ближе. Мы предупредили ребят и все вместе, пригибаясь, побежали в лес. Едва перевели дыхание, как раздался взрыв. Сразу стало светло. И потом наступила такая тишина, как будто все вокруг вымерло, Даже лес перестал шуметь. А потом второй взрыв, третий, выстрелы, крики...

Мы ушли в глубь леса. Когда совсем рассвело, объявили привал. И поздравили друг друга с праздником, потому что было 7 Ноября.

В полдень мы с Зоей отправились на большак, по которому шли машины, и разбросали колючие рогатки - они прокалывали шины у автомобилей. И я заметила одно, в чем потом с каждым днем убеждалась все больше: с Зоей не страшно. Она все делала очень точно, спокойно, уверенно. Может быть, поэтому все наши любили ходить с нею в разведку.

Вечером того дня мы вернулись "домой", в часть. Рапортовали о выполнении задания, вымылись в бане. Помню, после этого мы с Зоей в первый раз заговорили о себе. Мы сидели на кровати. Зоя обхватила руками колени. Коротко стриженная, раскрасневшаяся после бани, она показалась мне совсем девочкой. И вдруг она спросила:

– Слушай, а ты кем была до прихода в часть?

– Учительницей.

– Тогда, значит, я должна называть тебя на "вы" и по имени-отчеству! воскликнула Зоя.

А надо Вам сказать, что Зоя всем девушкам говорила "ты", а ребятам "вы". И они тоже все стали обращаться к ней на "вы". Но тут у нее это так забавно вышло, что я невольно засмеялась: сразу почувствовалось, что Зоя и в самом деле еще девочка, что ей едва восемнадцать лет и пришла она сюда прямо со школьной скамьи.

– Что это тебе пришло в голову - на "вы" и по имени-отчеству!
– сказала я.
– Я только на три года тебя старше.

Зоя задумалась, потом спрашивает:

– А ты комсомолка?

– Да.

– Ну, тогда буду говорить "ты". У тебя родители есть?

– Есть. И сестра.

– А у меня мамочка и брат. Мой отец умер, когда мне было десять лет. Мама сама нас вырастила. Вот когда вернемся с задания, всю группу повезу в Москву, к маме. Увидишь, какая она. И маме вы все очень понравитесь. Я к вам ко всем привыкла и до конца войны буду с вами.

В первый раз мы так откровенно поговорили.

На другой день мы получили новое задание. Состав группы совсем изменился, но девушки остались прежние: Зоя, Лида Булгина, Вера Волошина и я. Мы все очень подружились. Нашего нового командира звали Борис. Он был очень выдержанный, спокойный, немного резковатый, но никогда не ругался и другим не разрешал. Зоя любила повторять его слова: "Выругаешься - и сам умнее не станешь и другого умнее не сделаешь". Обвешанные бутылками с горючей жидкостью и гранатами, пошли мы в тыл врага. На этот раз прорвались с боем, но все остались целы. А на следующий день получили настоящее боевое крещение: нас взяли с трех сторон в перекрестный огонь.

– Братцы, ложись!
– крикнула Вера.

Легли, вжались в землю. Когда огонь стих, отползли метров на восемьсот, и тогда оказалось, что троих наших товарищей не хватает.

– Разрешите, я вернусь, посмотрю, нет ли раненых, - сказала Зоя командиру.

– Кого возьмете с собой?
– спросил Борис.

– Одна.

– Погодите, пускай сперва немцы успокоятся.

– Нет, тогда будет поздно.

– Хорошо, идите.

Зоя поползла. Ждём, ждем, а она не возвращается. Прошел час, другой, третий... Во мне росла страшная уверенность: Зоя погибла. Иначе нельзя понять, почему ее так долго нет. Но, когда забрезжил рассвет, она вернулась. Она была увешана оружием, руки в крови, лицо серое от усталости.

Трое товарищей погибли. Зоя подползла к каждому, у всех взяла оружие. Из кармана Веры взяла фотографическую карточку ее матери и маленькую книжку со стихами, у Коли - письма.

Первый костер мы разожгли в глубине леса, из сухого лапника - он не дымит. Костер был маленький: он весь уместился бы на тарелке. Разжечь большой мы боялись. Мы грели руки, разогревали консервы. Зима начиналась совсем бесснежная, воды негде было взять, и нас очень мучила жажда.

Меня послали в предварительную разведку. Только я залегла в мелком ельнике, как подошли несколько гитлеровцев, остановились совсем рядом и стали разговаривать. Говорят, смеются. Прошло около часа. Ноги у меня совсем закоченели, губы пересохли. Еле я дождалась, пока они ушли, и ни с чем вернулась из своей неудачной разведки. Встретила меня Зоя. Она ни о чем не стала спрашивать, только повязала мне шею своим шарфом и усадила поближе к огню. Потом ушла куда-то, возвратилась с кружкой в руках и говорит:

– Я тут для тебя припасла сосулек, вот - растопилось немного воды. Пей.

– Я этого никогда не забуду, - сказала я.

– Пей, пей, - ответила Зоя.

Потом наш отряд опять двинулся в путь. Мы с Зоей как разведчики шли на сто метров впереди, за нами - остальные, гуськом, метра на полтора друг от друга. И вдруг Зоя остановилась и подняла руку, давая сигнал остановиться всей группе. Оказалось, на земле перед Зоей лежит убитый красноармеец. Мы осмотрели его. У него были прострелены ноги и висок. В кармане мы нашли заявление; "От лейтенанта противотанкового истребительного батальона Родионова. Прошу считать меня коммунистом". Зоя сложила этот листок и сунула во внутренний карман своего ватника. Лицо у нее было суровое, брови сдвинулись, и я в ту минуту подумала, что она больше похожа не на девочку, а на бойца, который будет мстить врагу без пощады.

Мы продвигались к Петрищеву, где сосредоточились большие силы противника. По пути мы резали связь. Ночью подошли к Петрищеву. Лес вокруг села густой. Мы отошли вглубь и развели настоящий огонь. Командир послал одного из ребят в охранение. Остальные сели вокруг костра. Луна взошла круглая, желтая. Уже несколько дней падал снег. Громадные густые ели стояли вокруг нас, покрытые снегом.

– Вот бы такую елку на Манежную площадь!
– сказала Лида.

– Только в том же самом наряде!
– подхватила Зоя.

Потом Борис стал делить последний паек. Каждому досталось по полсухаря, по куску сахару и маленькому кусочку воблы. Ребята сразу всё проглотили, а мы откусывали понемножку, стараясь растянуть удовольствие. Зоя посмотрела на своего соседа и говорит:

– Я наелась, не хочу больше. На, возьми, - и протянула ему сухарь и сахар.

Он сперва отказался, а потом взял.

Помолчали. Лида Булгина сказала:

– Как жить хочется!

Не забыть, как прозвучали эти слова!

И тут Зоя стала читать на память Маяковского. Я никогда прежде не слышала, как она читает стихи. Это было необыкновенно: ночь, лес весь в снегу, костер горит, и Зоя говорит тихо, но звучно и с таким чувством, с таким выражением: