Повесть провальная

— Вы на все имеете право, вы же — власть! — упирался старик. — Вон, у нас во дворе для ветеранов мавзолей строят, и тоже не сами по себе. Говорят, мэр приказал.

— Какой еще мавзолей? — ахнул Дурин. — Вы это о чем?

Евсеев смущенно кашлянул:

— Да не мавзолей! Это мы его так называем. Стенку из кирпичей решили построить, а на ней фотографии ветеранов повесить. Я там тоже буду висеть!

— Ах, вот в чем дело! Да-да, конечно, это моя идея, — не стал зря скромничать Дурин. — К Годовщине готовимся. Люди должны знать, с какими героями они рядом живут!

Разговор можно было сворачивать. Нет, оставалась еще одна мелочь.

— Так вы, дедушка, воевали? — голос у Дурина заметно потеплел. — Стало быть, фронтовик?

— Было дело. А толку? — усмехнулся Евсеев. — Я ведь прямо с войны в Воркуту загремел… было дело! После плена нас всех похватали. На лесоповале силы и потерял.

— Что ж вы раньше-то молчали? С этого и надо было начинать!

Тотчас же мэр повернулся к помощнику, сидевшему поодаль:

— Запиши там… насчет материальной помощи… — Дурин глянул в лежавший перед ним листок. — Евсееву Валентину Федосеевичу. Двести рублей. Знаю, что денег в бюджете нет, но — надо… Надо! Люди кровь за нас проливали, а мы — что же, двести рублей не можем найти?

Дальше все было ясно, во всяком случае, Дурину. Сейчас старик начнет благодарить за заботу о ветеранах, мэр напомнит о долге общества перед старшим поколением… Но здесь в привычный ход вещей вкралась досадная неожиданность: Евсеев принять долг у общества отказался. Наотрез.

— Я ведь не за деньгами сюда пришел! — сказал он с обидой. — Я ведь внуку просил помочь. А не можете, так и скажите… Зачем же мне сразу деньги совать?

Старик поднялся и медленно пошел к двери. Досада царапнула мэра своим острым когтем.

— Да возьмите, ну что вы? Нет, правда… Вы ведь воевали! — вырвалось у Дурина. Евсеев остановился у порога и обернулся к мэру:

— Разве я за деньги воевал? — тихо спросил он.

Дурин хотел объяснить… или напомнить? Нет, скорее всего, сослаться на последние указания… Впрочем, это уже не важно. Евсеев ушел, и ссылаться уже не имело смысла. И так найдется кому напомнить и объяснить…

— И сколько там на прием записалось? — сердито спросил Дурин, как только дверь закрылась. — Человек пятьдесят? Сто?

— Всего тридцать пять, — с готовностью ответил помощник. — Но там и по другим вопросам стоят.

— Все ходят, ходят… — ворчливо заметил мэр. — Ладно, Хренкин, запускай следующего.

И привычно вернул лицу его должностное выражение.

* * *

Катаклизм зародился в главном сейсмическом поясе Земли — на стыке Тихоокеанской и Индо-Австралийской литосферных плит, примерно в трехстах километрах к северо-западу от острова Вануа-Леву. Пятьдесят миллионов лет, сантиметра по полтора в год, одна из плит постепенно смещалась по мантийному веществу от срединно-океанических хребтов к глубоководным тихоокеанским желобам, пока однажды не произошло непоправимое. На глубине семьдесят пять километров ниже уровня моря древняя и тяжелая плита столкнулась с легкой, более молодой, и начала выдавливать ее наверх, при этом сама погружаясь в мантию. Тотчас же чудовищное напряжение земных пород отозвалось в зонах Биньофа целым роем толчков, немедленно отмеченных сейсмическими станциями всего мира.

Грозный предвестник грядущего землетрясения, первый толчок — форшок, вызвал обширное возмущение астеносферы в районе Марианской впадины. Линия тектонического разлома пошла на юго-восток и оборвалась вблизи северной оконечности острова Суматра, вызвав трехметровые волны в одном из оживленных районов Индийского океана. И Джек Янг, первый помощник капитана сухогруза «Green star» (Либерия), отметил это природное явление в судовом журнале.

Ровно через семнадцать минут после форшока, в 20.54 по Тихоокеанскому времени, повторный толчок — автершок — ощутили жители Японии. По данным Токийской сейсмологической станции, очаг землетрясения располагался в 230 км к северо-востоку от острова Хатидзио. И уже совсем скоро цунами достигло архипелага Идзу, заставив изрядно поволноваться береговые службы. Впрочем, высота волн не достигала и полуметра. Тем не менее, жители острова Мияке были немедленно эвакуированы в безопасное место, и вплоть до утра среды на побережье оставались лишь специальные наблюдатели.

После этого в течении нескольких часов сейсмические станции обоих полушарий зафиксировали более сотни толчков, от двух до пяти баллов по шкале Рихтера. Впрочем, ни разрушений, ни человеческих жертв в районе сейсмической активности отмечено не было.

А за пятнадцать тысяч километров от эпицентра землетрясения магистр естественных наук Герман Шульц глянул в последний раз на сейсмограмму, решительно захлопнул Лява с Рэлеем и отправился на второй этаж, к своему шефу — профессору Крестовски.

Тот был в кабинете не один. При виде встревоженного магистра ассистент профессора, доктор Бельц, досадливо поморщился и оборвал разговор на полуслове, у самого же Крестовски брови удивленно поползли вверх:

— В чем дело, Шульц? Что-то случилось?

— Да. В смысле, нет. То есть, кажется, да… — Шульц смутился, но быстро взял себя в руки. — Скажите, профессор, я похож на сумасшедшего? — В его голосе слышалось отчаянье.

Профессор внимательно посмотрел Шульцу в глаза и деликатно промолчал. Вопросы сугубо медицинского характера его не интересовали.

— На сумасшедшего вы не похожи, — пришел на помощь доктор Бельц. — Хотя, если бы я не знал вас раньше… Да что произошло, Герман?

— Обширный эндогенный процесс в Тихом океане. Рой подземных толчков. Тектонический излом с аномальным возмущением астеносферы, — объяснил, словно бы на клавиатуре отстучал, Шульц. Впрочем, этого оказалось достаточно для тревожного «Майн готт!», прозвучавшего нестройным дуэтом.

Через минуту профессор с ассистентом уже сидели, голова к голове, за столом и буквально вгрызались глазами в сейсмограмму.

— Обратите внимание, Бельц: сначала линия излома пошла на Гуам, затем повернула к Окленду… потом Веллингтон, острова Фиджи… — Голос у профессора был неестественно спокойным. — А знаете, Шульц, вы совершенно правы: возмущение астеносферы заметно отличается от нормы. Явная аномалия! — Профессор снова склонился над сейсмограммой. — Видите, Бельц, эту характерную зазубрину? Не ошибусь, если скажу, что это последствие автершока. Здесь никак не меньше четырех баллов по шкале Рихтера!

— Для старушки Европы начинают звонить колокола, — хмуро заметил Бельц, невольно покосившись на висевшую в кабинете карту.

— Мои австралийские друзья сказали бы проще: это лошадь потерлась о столб веранды, — в тон ему отвечал Крестовски. — Впрочем, Австралию вряд ли заинтересует то, что происходит на Евро-Азиатском континенте. Скорее всего, австралийские фермеры спокойно продолжают доить своих коров… Человечество на удивление беспечно! — профессор вздохнул. — Впрочем, для них, да и для нас последствия тихоокеанского катаклизма пройдут достаточно безболезненно. Вот разве что Восточную Европу слегка тряхнет… Я думаю, это будет Польша или Россия. Вам приходилось бывать в России, Бельц? Удивительная страна! Там всегда что-нибудь происходит. В прошлом веке у них уже были Спитак, потом Нефтегорск…