«Повесть временных лет» как исторический источник

Однако самой интересной находкой историка стал ряд императорских хрисовулов 60–80-х гг. XI в., согласно которым монастыри, дома и поместья освобождались от постоя различных воинских отрядов, а именно: «варангов, рос, саракинов, франков» (1060 г.); «рос, варангов, кульпингов, франков, булгар или саракинов» (1075 г.); «росов, варангов, кульпингов, франков, булгар, саракинов» (1079 г.); «рос, варангов, кульпингов, инглингов, франков, немицев, булгар, саракин, алан, обезов, „бессмертных“ и всех остальных, греков и чужеплеменников» (1088 г.) [132] . Таким образом, вопреки ожиданиям Васильевского, в Византии XI в. термин «варанг», как выяснилось, не распространялся на «росов», поскольку его не знает совершенно Константин Порфирогенит в своем труде De administrando imperio, а Кекавмен, автор середины XI в., рассказывая об осаде города Идрунт (совр. Отранто) в Италии, сообщает, что его обороняли «росы и варяги, кондараты (т. е. сухопутные войска. — А. Н.) и моряки» [133] . Более того, как выяснил Васильевский, увлеченный идеей Гедеонова, что термин «варанг/варяг» попал к грекам из Руси, «варанги», по словам И. Скилицы, являлись простонародным названием «верных» у византийцев («варанги… называемые так на простонародном языке» [134] ), т. е. ни о каком «русском» происхождении термина не могло быть и речи.

132

Там же, с. 348–349.

133

«Советы и рассказы» Кекавмена. Сочинение византийского полководца XI в. М., 1972, с. 177.

134

Васильевский В. Г. Варяго-русская…, с. 331.

Другими словами, термин «варанг», который первоначально был связан со скандинавами, со временем потерял в Византии свою этническую окраску.

Подтверждением этого явилась постепенная смена этнического состава «варангов» в Константинополе, среди которых после 1050 г. появляются сначала «франги» (т. е. ‘франки’), затем «кельты», за которыми вскоре после завоевания Англии Вильгельмом в 1066 г. приходят «англы», остающиеся вплоть до XV в. неизменной опорой византийского трона. О них впервые сообщает Готфрид Малатерра по поводу битвы 1082 г. («англяне, которых называют варангами» [135] ), затем Никифор Вриенний, указавший на происхождение «щитоносцев» «из варварской страны близ Океана» [136] , Анна Комнина, упоминающая «варангов с острова Фулы» [137] , наконец, Кодин, описывающий придворную трапезу, во время которой «варанги восклицают императору многая лета на своем отечественном языке, т. е. по-английски» [138] .

135

Там же, с. 362.

136

Там же, с. 342.

137

Там же, с. 356.

138

Там же, с. 373.

Таким образом, В. Г. Васильевский собрал материал, показывающий, что 1) термин «варанг» стал распространяться из Византии, обозначая сначала члена императорской гвардии, а затем более широко — и ‘наемника’; 2) наиболее раннюю его фиксацию историки имеют в хрисовуле 1060 г., поскольку все остальные упоминания — под 103 г. у Кедрина, о событиях конца 20-х гг. XI в. в «Саге о людях из Лаксдаля» (известные списки не ранее 1300 г.) и у ал-Бируни, — происходят из текстов XII и XIII вв.; 3) начиная с конца 20-х гг. XI и. императорская гвардия

) никогда не состояла из «росов» или «тавроскифов», представленных отдельными отрядами в византийском войске уже с начала X в. [139] , что подтверждается договорами Олега и Игоря с греками о «росах» на греческой службе. Последнее обстоятельство (отсутствие «росов» среди «верных») находит исчерпывающее объяснение у Михаила Пселла при описании разгрома флотилии росов под стенами Константинополя в июне 1043 г. Пселл высказывает, по-видимому, не личную только точку зрения, говоря о росах, что «это варварское племя всё время кипит злобой и ненавистью к Ромейской державе и, непрерывно придумывая то одно, то другое, ищет предлога для войны с нами» [140] . Другими словами, относясь с боязнью и подозрительностью к росам, которых использовали в качестве ударной силы при военных операциях преимущественно на окраинах Империи, греки старались держать их подальше от столицы, под стены которой столь охотно отправлялись в набег их воинственные сородичи, и, конечно же, от покоев императорского дворца.

139

Левченко В. М. Очерки по истории русско-византийских отношений. М., 1956, с. 119, 126 и др.; Сахаров А. Н. Дипломатия древней Руси. IX — первая половина X в. М., 1980.

140

Пселл М. Хронография. М., 1978, с. 95.

Указывая на социальное положение человека в структуре византийского общества (наемник, гвардеец, телохранитель). термин «варанг» (

), при всей схожести с этнонимом «франг» (

), скорее всего, произошел от норренского «vaering», но никак не от русского «варяг», как думал С. А. Гедеонов [141] . Вместе с тем, сама ситуация, согласно которой «первый скандинав» оказывается в «сообществе варягов», ставит неизбежный вопрос о том, как назывались первоначально эти телохранители, потому что, с одной стороны, тексты исландских саг ранее XIII в. не известны (т. е. они записаны в то время, когда термин «варяг/варяги» уже имел достаточно долгую традицию использования), а с другой, как показал С. А. Гедеонов, безусловные следы «варяжества» в языке и топографии указывают на территорию славянского (балтийского) Поморья. Об этом свидетельствуют как новгородские летописи и документы XII–XIII вв., где лексема «варяг» сначала становится синонимом псевдоэтнонима «немец», при этом ни разу не выступая в таком употреблении по отношению к «урманам» и «свеям», а затем и замещается им уже во второй половине XIV в., так и прямое указание приписки 6823/1305 г. [142] в Ермолаевском списке Ипатьевской летописи о жене польского короля Пржемыслава II, убитого в 1296 г., которая «бо бе рода князей сербскихъ зъ Кашубъ, отъ Помория Варязскаго, от Стараго града за Кгданскомъ» [Ип., Приложения, 81], вновь возбуждая вопрос о варягах-вендах в Константинополе, которые могли быть на этой стезе предшественниками скандинавов, но — под другим именем.

141

С. А. Гедеонов полагал, что в русском слове «варяг» произошла потеря первоначального ринизма («варанг»), который до этого был передан русскими грекам и сохранился в греческой транскрипции, воспроизводимый двойной гаммой в середине слова (Гедеонов С. А. Варяги и русь…, с. 162).

142

В первом издании Ипатьевской летописи дата исправлена на «лето 6813» с пояснением, что «год в тексте поправлен по Густинской и некоторым польским летописям, которые к сему времени относят покорение Южной Руси литовцами» (ПСРЛ, т. 2. Ипатьевская летопись. СПб., 1843, с. 227, прим.).

Можно только пожалеть, что сам В. Г. Васильевский не соглашался с выводами, к которым подводил собранный им же материал. Отказываясь обсуждать вероятность возникновения греческих «варангов» из «франков», историк с некоторым раздражением, но пророчески писал: «Тогда нужно будет принять, что имя варангов образовалось в Греции совершенно независимо от русского „варяги“ и перешло не из Руси в Византию, а наоборот, и что наша первоначальная летопись современную ей терминологию XI и XII веков перенесла неправильным образом в предыдущие столетия. Легко высказать такое предположение, но, чтобы доказать его строго научным образом, нужны именно строгие научные доказательства и точные исследования» [143] .

143

Васильевский В. Г. Варяго-русская…, с. 220.

Того же мнения придерживался и Гедеонов, когда, собрав доказательства появления термина «варяг/варанг» только в первой трети XI в., отказывался видеть очевидное, аргументируя свой отказ тем, что «слово варяг… известно на Руси уже в IX столетии, т. е. за 150 слишком годов до первого помина о варягах у скандинавов, арабов и греков» [144] . И в другом месте: «Нестор знает варягов до основания государства, стало быть, еще в первой половине IX столетия» [145] .

144

Гедеонов С. А. Варяги и русь…, с. 159.

145

Гедеонов С. А. Отрывки из исследований о варяжском вопросе. XIII–XV. // Приложение ко 2-му тому ЗИАН. № 3. СПб., 1862, с. 130.

Иными словами, подобно большинству историков своего времени, Гедеонов и Васильевский были уверены в синхронности текстов ПВЛ и содержащейся в них терминологии излагаемым событиям, как если бы те были записаны во второй половине IX в., что передалось по наследству исследователям и нашего времени. Примером такой типичной ошибки историка, при этом стоящего на позициях безусловного антинорманизма, может служить высказывание А. Г. Кузъмина, справедливо заметившего, что в сагах «верингами» именуются только те викинги, которые служили в Византии, однако тут же поспешившего оговориться: «Очевидно, перед нами слабое отражение тех явлений, истоки которых находятся на Руси, где варяги составляли заметную прослойку еще в X веке» [146] . Поскольку же единственным основанием для таких заявлений могут быть только письменные источники, посмотрим, о чем там идет речь.

146

Кузьмин А. Г. «Варяги» и «Русь»…, с. 33.

Как я уже показал, все сведения о «варягах» в ПВЛ практически не выходят за пределы сюжетов, связанных с борьбой Ярослава за Киев, т. е. ограничены ст. 6532/1024 и 6542/1034 гг., которые содержат рассказы о событиях более раннего времени, чем первая фиксация лексемы «варанг» в Византии. После этого в Ипатьевской летописи «варяги» отмечены еще дважды: под 6732/1224 г. в рассказе об «Алецском побоище», где упомянут «Варяжский остров» на Днепре, а до этого — под 6656/1148 г., где помещен рассказ о свидании и обмене подарками между великим князем киевским Изяславом Мстиславичем и его братом, в то время смоленским князем Ростиславом Мстиславичем, когда «Изяславъ да дары Ростиславоу что от Роускыи земле и от всих царьских земль, а Ростиславъ да дары Изяславоу что от верьхнихъ земль и от варягь» [Ип., 369]. Последний факт оказывается особенно интересен как потому, что свидетельствует о существовании «варягов» в середине XII в. на Балтике («Поморие варязское за Кгданьскомъ» согласно приписке 6823/1315 г. [Ип., Прилож., 81]) и на северо-западных русских землях, так и потому, что все «варяжские» сюжеты ПВЛ, как можно было убедиться, указывают на свое новгородское происхождение. И здесь исследователь встречается с поразительным явлением.

Древнейшие новгородские летописи в своих оригинальных известиях о событиях X–XI вв. не знают «варягов», а все остальные о них упоминания за этот период безусловно восходят к тексту ПВЛ, который в древнейших списках НПЛ представлен в сокращенном и дефектном виде. Документированное «варяжское присутствие» в Новгороде на Волхове впервые отмечено только под 6660/1151 г. в виде «варяжской божницы (вар. — церкви) на Торгу» [НПЛ, 29,37,57идр.], где в пожары 6660/1151,6689/1181, 6725/1217 и 6819/1311 гг. сгорел «товаръ весь варяжьский безъ числа». В 6696/1188 г. у новгородцев возникает конфликт с «варягами» на Готланде («рубоша новгородьце варязи на Гътехъ, немьце въ Хоружьку и въ Новотържьце; а на весну не пустиша из Новагорода своих ни одиного мужа за море, ни съла въдаша варя-гомъ, нъ пустиша я без мира» [НПЛ, 39] [147] ), причем для заключения мира в 6709/1201 г. «варяги» пришли в Новгород не морем, а «горою», т. е. по суше [НПЛ, 45 и 240].

147

С. Н. Сыромятников определяет «Хоружьк» как Троса, второй — как Нючепинг (Сыромятников С. Н. Древлянский князь и варяжский вопрос. СПб., 1912, с. 10–13), хотя вероятнее выглядит отождествление «Нового Торга» с «Новым Турку» (Новое Або), как это предложил И. П. Шаскольский (Шаскольский И. П. Борьба Руси против крестоносной агрессии на берегах Балтики в XII–XIII вв. Л., 1978, с. 103).

Наконец, в связи с большим пожаром 6807/1299 г. в качестве пострадавшего района Новгорода отмечена «Варяжская улица» [НПЛ, 90 и 329], а в ст. 6750/1242 г. Комиссионного списка НПЛ Балтийское море названо «морем Варяжьским» [НПЛ, 297], т. е. так же, как во вступительных статьях ПВЛ. Любопытно, что такое название Балтийского моря, неизвестное европейской картографии, которая неизменно именует его «Восточным», но встречающееся в русской письменности и в арабской географической литературе, напр, у Бируни [148] , использовал в своих записках австрийский дипломат Сигизмунд Герберштейн, судя по всему, почерпнувший его из русских летописей [149] , однако не из рассказа о Ледовом побоище XV в. по Комиссионному списку НПЛ, а из «вводных» статей ПВЛ, где указывается, что «ляхове же и пруси и чюдь [150] приседять к морю Варяскому… по тому же морю седять къ западу до земли агляньски и до волосшьскые» [Ип., 4].

148

Крачковский И. Ю. Избранные сочинения, т. IV. М.-Л., 1957, с. 248.

149

Герберштейн С. Записки о Московии. М., 1988, с. 60. Не исключено, однако, что Герберштейн мог услышать его и во время своих поездок, поскольку этот гидроним употреблен под 1498, 1519 и 1534 гг. Псковской 1-й летописью в списках второй половины XVI и первой половины XVII вв. (Псковские летописи, вып. 1. М.-Л., 1941, с. 101, 118, 141).

150

Речь идет здесь о «чюди поморской» [НПЛ, 39 и др.].

Итак, если отбросить производные от лексемы «варяги» топонимы и гидронимы, имеющие в данном случае значение terminus ante quern для рассматриваемого вопроса, существование реальных «варягов» в новгородском регионе по летописям ограничивается временем от второй четверти XII в. до первой четверти XIV в. Подтверждением такой датировки служит договорная грамота Новгорода с Готским берегом и немецкими городами 1189–1199 гг., дошедшая в списке сер. XIII в., где фигурирует «варяг» («ожеемати скотъ варягу на русине или русину на варязе» [151] ), где «варяг» оказывается синонимом «немец», и Правда Руская, в которой, начиная с ее краткого извода и древнейших списков, восходящих к XV в., фигурируют «варяг» и «колбяг» [152] . Последний пример замечателен тем, что во многих случаях за текстом Правды Руской следует текст так называемой «Правды Ярославичей» («Правда оуставлена руськои земли, егда ся съвокупилъ Изяславъ, Всеволодъ, Святославъ…»), возникшей в 1072 г. [153] , в которой отсутствует какое-либо упоминание о «варягах». Наконец, в известном «Вопрошании Кюрикове», датируемом 1130–1156 гг., упоминается «варяжьский поп» как представитель «латиньской веры» [154] .

151

ГВНП, № 28, с. 56.

152

Правда Русская, т. I. Тексты. М.-Л., 1940.

153

Тихомиров М. Н. Исследование о Русской Правде. М.-Л., 1941, с. 64–65.

154

Памятники древне-русского канонического права, ч. I. (РИБ, т. VI), СПб., 1880, стб. 60 и 26.