Повести и Рассказы (сборник)
Шрифт:
И в ужасе он ушел.
Вера и Черный еще долго сидели у маленького стола, окунув лица в свет ночника, почти касаясь друг друга лбами, каждый думал о своем.
— К семи на Каховскую надо. Там ждать будут, — сказал, наконец, Черный.
— На Каховскую к девяти. К семи — на Коровий. Совсем у тебя с памятью плохо.
Черный зябко поежился.
— Все врут, все. Ничего не помогает. Сейчас даже больше врут. Самые отчаянные фанатики — и те врут, хотя зачем, казалось бы. И муж твой. И дети. Даже ты.
Он очень удивился, когда услышал в ответ:
— И ты тоже, миленький.
Все пошло как
— Счастье! Счастье — вот к чему я веду вас! Не порция мороженного на украденный стольник, не ночная интрижка — я зову вас к полному счастью. Только преодоление лжи, только правда! Скажите «раз»!
— Ра-а-аз! — перекатывалось по толпам.
— Вам нечего будет стыдиться, нечего прятать, потому что спрятать что-нибудь станет невозможным! Сожгите мосты, выбросьте на помойку ваши смертельные тайны, эти бутафорские скелеты в ваших смердящих шкафах, смело взгляните в глаза жизни! Через страх преодолейте свой страх. Плюньте на уверенность, на свое знание жизни — вы узнаете куда больше!
Голова и горло — вот что подводило его.
Ищущие глаза, глаза восхищенные, глаза просящие — взгляни, взгляни на меня, осени меня своим вниманием. Иногда от этого становилось тошно. Но он говорил, осенял, посвящал непрерывно, и люди с чуть сумасшедшими глазами расходились в разные стороны, чтобы попытаться выжить в громадном болоте непосвященных.
Кто он, откуда пришел, где обрел способности — никто ничего не знал. И женщина тоже не знала, хотя очень хотела знать.
— Ты всех правде учишь, а сам скрываешь.
Но он ничего ей не отвечал, ему эти вопросы были очень неприятны. А, может быть, он и сам не помнил уже, кто он на самом деле.
Все шло вроде бы как и раньше, но в женщине после визита мужа что-то щелкнуло. Она все так же стояла за его плечом, охраняла, помогала, поддерживала, просто стояла — это ведь тоже много, но, пожалуй, давала все это она чересчур истово. Или неистово? Как правильно? В одном она изменилась: перестала заговаривать со своими детьми, когда тем случалось прийти. А когда младший присоединился однажды к толпе и со всеми закричал «раз», улыбнулась и ничего не сказала.
— Чего ты еще от меня хочешь? — отвечала она на упреки Черного. — Я ради тебя семью бросила, жизнь сломала, люблю тебя одного, ни шагу без тебя никуда, тебе этого мало? Не веришь?
— Верю, — говорил Черный, хотя видел прекрасно все ее мысли, видел все, но говорил «верю» и верил.
Иногда на проповеди приходил ее муж, каждый раз пьяный — он не то, чтобы много пил, но как выпьет, все искал встречи с ними. Два раза кончалось скандалом, его хватали и уводили, и он исчезал вместе со своим горем и косноязычными угрозами. А однажды, тоже пьяный, он бухнулся на колени перед Черным и стал умолять его о посвящении.
— Нет, — ответил Черный. — Тебе в последнюю очередь.
А тот не верил, хватал его за ноги, плакал, ругался, но ничего не достиг.
Москва гудела. Она уже привыкла к той сломанной, искаженной, вывороченной жизни, которую поверх кризиса навязал ей Черный, этот человек, пришедший неизвестно откуда и желающий непонятно чего. Она привыкла к словоизлияниям на каждом
шагу, к постоянным перебоям в транспорте, а странные разговоры, странные поступки на улицах и в магазинах уже перестали ее удивлять, но волновали; в офисах тишина — люди то бешено заняты делом, то вдруг убежали куда-то, то от кого-то скрываются… Странные слухи, странные люди, странные повсюду дела.Его уже отлавливали всерьез. Но ничто его не брало, он все так же тянул свою лямку.
— Я вас к счастью зову. К счастью!
Посвященные выставляли охрану — частная охранная фирма «Дэта», шеф которой был из «своих». Слишком много врагов. Слишком.
Ему устраивали ловушки, но сами же в них попадались — выдавали мысли, — и уходили либо посвященными, либо искалеченными. Многие стали его бояться. Его и всех остальных посвященных.
И он был рад этому. Правда, теперь он скрывался, все время настороже.
— Мне не жизни жалко. Жалко, если я не успею.
Хотя сам понимал, что ни за что не успеть.
Вглядывался в каждую мысль, искал подвоха.
Посвященных становилось все больше и больше. Он открыл несколько талантов, такие люди сами были способны посвящать, он уделял им много своего времени и женщина всегда была рядом, каждой мыслью, каждым движением.
Вместо одной у него теперь стало две жизни — жизнь с идеей и жизнь с женщиной. Он был благоразумен и не смешивал их, но не всегда получалось, иногда возникали ситуации трудносовместимые.
К лету Вера устала.
— Да люблю я тебя, люблю, — говорила она. — Думала, вот, наконец настоящий мужик, а он со своими нюнями.
Женщины трудно воспринимают новое.
— Я же молчал.
— Да что я — слепая?
Оказалось, она больше любит говорить, а думать совсем не любит, все представляла себе что-то смутное, иногда даже пугала.
И однажды она ушла. Так просто, без подготовки, взяла и ушла, он и не заметил сначала. А когда заметил, не взволновался. Только удивился немного и почувствовал себя неуютно. В самом деле, мало ли куда она может отлучиться.
Настоящая тревога пришла к ночи, ко времени, когда надо было идти на ночлег. Он выспросил охраняющих, тщательно просеял их воспоминания и ничего не узнал. В момент одной из проповедей отошла и больше не возвращалась. О чем думала? Никто не знал. Как? Никто не слышал, о чем она думала? Но нельзя же слышать все чужие мысли, тут и на свои-то времени не хватает, а если еще и чужие, то и свихнуться можно. Неужели никто никогда не слушал ее? Ну почему никогда? Только очень давно, помнится. Но там ничего интересного.
Черный ринулся к ее мужу, он знал, где тот живет. Муж в три часа ночи лежал с полотенцем на голове и читал детектив. Он очень испугался, когда в доме вдруг появился Черный.
— Где Вера?
Муж растерянно отодвинулся от прохода и Черный с рыщущими глазами ворвался в комнату. Там было частично убрано, пахло лекарствами и грязным бельем.
— Что значит «где»? С вами, где же еще!
— Сегодня не приходила?
— Нет. По… почему она должна…
— А дети? Может, они видели?
Оказалось, что старший давно в армии, а младший почти сразу после посвящения исчез из дома. Неокиники. Не какие-нибудь «Харэ Кришна». Туалеты без стенок. Черт бы их драл. Куда только милиция смотрит.