Повести и рассказы. Часть 2

– Я сын цыганского барона, зачем тебе проблемы, брат, если хочешь, бери блондинку себе, я не жадный, поделюсь…

– Не брат, гнида.

– Иди на него, смугляш.

Нервничает, но с рёвом бросается на меня, завязалась схватка, ошибка, он обмяк в моих руках, падает на траву, в шее торчит нож по рукоять. Блондинка рыдает на коленях, скулит, словно брошенный щенок, подаю ей руку.

– Вы целы?

Стеклянные глаза, она меня не видит, бледный свет луны, очнулась, одёргивает руку, кричит – она в истерике, смотрит на меня.

– Все вы чурки – звери!

Убегает, исчезает в темноте.

Вы спросите, что было дальше. Ну, что ж, всякий добрый поступок не проходит безнаказанным, и в следующей сцене я уже сижу в кабинете у следователя в наручниках, хотя, чего я ожидал: убил человека, хотя и тварь.

Следователь – сальный жирный мент с пятном от масла на галстуке, задержавший меня лейтенант.

– Итак, что мы имеем, молодой человек: убийство, групповое изнасилование. Вам светит лет 20, как минимум.

– Да, я убил, но это была самооборона, я отбил девушку, спросите у неё.

– Не учите нас работать, гражданка Зубова описала вас, – достаёт бумагу, – вот фоторобот и заявление, – достает ещё одну.

– Я не виновен, я её спас, она была в шоке, перепутала.

– Я не я, и лошадь не моя – здесь это слышат каждый божий день, не виновен – все так говорят.

– Вот как было на самом деле, парень. Ты и твои дружки, цыгане, завели девочку в парк ночью и хотели изнасиловать. Всё просто. Понаехали тут. Где появляется один, за ним – второй, а когда вас становится больше, вы наглеете. Думаете, вам всё можно? Как бы не так.

Стукнул по столу:

– Я к цыганам отношения не имею!

– Спокойно, пацан, а то сядешь к старосидельцам. Знаешь, что они делают с насильниками? Но есть выход, я готов закрыть глаза на это происшествие – сам был молодым, кровь горячая – за маленькую услугу, – что-то рисует на бумаге, толкает ко мне.

На бумаге цифры, всё ясно.

Рву бумажку.

– Слушай ты, барыга, у меня денег нет. – Плюю ему на галстук.

Он покраснел как рак.

– Эй, Сидорчук. Увести зверёныша в клетку.

Я действительно зверею, Сидорчук толкает меня лбом в лицо, нос хрустит.

Так я и оказался в карцере.

Вы спросите, где была моя родня и семья? Отвечаю: сестра училась в Северной столице на врача; мамы уже не было – её не стало год назад, сильное воспаление лёгких, следствие – туберкулез и т. д.; отец у меня строитель, был на заработках, и я остался сам по себе.

Хотя был ещё один человек. Дверь неожиданно отворилась, и в камеру вошёл крепкого сложения, немолодой, среднего роста мужчина со спокойными светло-карими глазами.

– Здравствуй, племянник, рассказывай, как ты здесь?

Это был дядя Отар, точнее, он мне не родной, но с детства дружил с отцом, живём недалеко – считай, на одной улице. Да, я всегда воспринимал его как члена семьи, и он меня. Я рассказал ему всё и получил неожиданное предложение, оно заключалось в следующем: не знаю, с кем поговорил дядя и что это ему стоило, но у меня был выбор – либо тюрьма, либо армия. Я выбрал второе.

– Ну вот и всё, парень, увидимся, – он уже уходил.

– Послушай, дядя, а сколько тебе это стоило?

– Ничего, у меня здесь есть друг?

– Что – генерал?

– Ну… генерал – не генерал, а тебе помог.

– Передай ему спасибо. – Темнит, не хочет говорить, хм, не важно, я ему всё равно благодарен за всё.

– Я пошёл, а ты держись, «обожжённая лапа». – Я посмотрел на свою левую ладонь, на шрам в виде двух смыкающихся колей, образующих что-то вроде треугольника, он чесался.

Всё оказалось правдой, меня действительно выпустили, но перед тем, как я отправился в военкомат, пришлось ещё посидеть в СИЗО 4 месяца, всегда есть подвох.

Кстати, пока сидел, познакомился с одним человеком…

Заканчивался первый месяц «отдыха», делать там было нечего, поэтому я отжимался, пол был жутко холодный. Стук в железную дверь, голос противный такой:

– Эй, Маугли, принимай гостя.

Сидорчук и ещё один тупорылый здоровяк затолкали чьё-то тело вовнутрь, но пересекать границу камеры не хотели.

– Будь здоров, Сидорчук, как твой нос? – он до сих пор носил пластырь на своём поросячьем рыле. – Не хочешь зайти и пожать мне руку?

– Да пошёл ты! Гендос, закрывай клетку. Оставим дикарей одних.

Человек минуты две лежал неподвижно, потом пошевелился, нашёл рукой скамью, опёрся и сел с усилием и вздохом. Теперь я мог его рассмотреть получше: на нём не было живого места, он покачивался, лицо в синяках и ссадинах, руки в кровоподтёках, два пальца, кажется, не двигаются. Он постучал зубами, как будто проверял, – точнее, тем, что от них осталось, я успел увидеть два золотых. Снял рубашку рваную, мятую, всю в багровых пятнах, на спине гематома размером с подошву кирзового сапога, повернулся обратно, на груди были татуировки: Сталин слева и купола церкви справа. Он размял плечи, на них я заметил звёзды, а чуть ниже шеи, сзади, был крест. Это был мужчина среднего роста, худощавый, с чёрными густыми усами, смуглый, на вид ему было где-то от 45 до 50 лет. Вдруг он на меня посмотрел, и по телу прошёл холодок, у него были жёлто-карие глаза, как у рыси.

Ночью меня подняли, мой сосед, похоже, ничего не слышал или делал вид.

Сидорчук сонно плёлся со мной до кабинета начальника.

И вот я в том же месте, на том же стуле, где начались мои тюремные приключения.

Прохоренко Олег Юрьевич, так звали моего следователя-взяточника, сидел через стол напротив и тёр глаза, зажёг лампу: свет бьёт в глаза, раздражает, я хочу спать.

– Ну что, молодой человек, мы снова встретились. – Зевнул. – Может, чаю хотите?

– Не люблю чай. Если это всё, я пошёл спать.

– Ха, конечно. Нет, давайте без предисловий. Вы кое-что подпишите, и мы вас тут же отпустим, договорились?

– Подписать что?

– Вот и хорошо, – протягивает мне бумагу, на углу наклеена фотография – так это же мой сосед.

– Да что вы читаете, подписали и домой.

Читаю показания, всё уже готово, осталось только, чтобы кто-то подписал – какие ушлые.

Я отталкиваю бумагу назад. Прохоренко вздыхает, корчит недовольную мину.

– Ну что ж вы – ты – так, парень, не хочешь помогать органам. Давно бы уже домой пошёл. Кто тебе этот зек? Никто – убийца, вор. Ну подумай, а?