Повести и рассказы

Текст медленно протекал по экрану. Одни строки сменялись другими.

«Уйдем, как только пополним необходимый энергетический запас. Не скоро. Понадобится период, который вы исчисляете в часах, возможно, в нескольких сменах дня и ночи. Земля как жизненная база для нас не подходит. Ненужная атмосфера, солнечная радиация, неравномерный климат, наличие иной жизни…

На Земле никаких целей не ставим. В пути мы уже встречались с другими формами жизни, но не входили в контакт. Не можем проникать в структуру живых биологических организмов. Такое проникновение произошло впервые и случайно, когда поток движущихся энергетических связок прошел вблизи человеческого мозга. Мы смогли узнать, что этот биологический организм подобен полю. Иной по форме, стабильный и неизменчивый, он оказался близким по структуре множествам множеств мыслящих единиц. Вы называете их нейронами. Так возникла возможность коммуникации…

Задавайте вопросы только самые важные. Напряжение поля по вашему исчислению времени рассчитано на три тысячи секунд».

– Почти час, – сказала Сузи. – Можно мне?

– Начинай, – согласились мы.

Сузи спросила подчеркнуто громко, хотя, как выяснилось впоследствии, этого совсем не требовалось.

– Вы сказали: «не скоро», подразумевая несколько суток и даже часов – период, который мы склонны считать кратковременным. Я понимаю, что вы живете в иной ритмике времени. Как же долго, по вашему исчислению, продолжается ваша жизнь?

«Не однозначно для всех, – последовал ответ. – Одни стабильны, как ваши электрон или нейтрино, – это коллекторы и датчики информации, жизнедеятельность других ограничена микродолями секунды. Но и они не исчезают, а трансформируются. Таким образом, поле в сеансе связи – это непрерывно меняющийся энергоблок со скоростью миллионов трансформаций в секунду».

– Как вы сосуществуете с земным микромиром?

«Мы живем и движемся вне его пространственно-временных границ».

– Ваше поле вокруг нас, – вмешался Вэл. – А где же другие поля? Много ли их и каковы их функции?

«Много. По всей планете. Возникают и распадаются в непрерывном движении. Цель одна – познать окружающий вас макромир. Скорость передвижения ограничена – она, конечно, меньше первой космической, иначе мы бы удалились от Земли в космическое пространство. Скорость связи между полями много выше, почти приближается к скорости света».

Меня так и подмывало спросить что-нибудь, и наконец я не выдержал:

– А что вас больше всего удивляет в нашем мире? «Ваш гигантизм и стабильность».

– Но мы совсем не стабильны, – запротестовала Сузи, – мы стареем и умираем. И постоянно меняемся.

«Мы не можем проследить изменений. То, что вы называете человеком, для нас – стабильная взаимосвязь отличных друг от друга миров: мир сложных биологических молекул и мир химических элементов, психический мир, сосредоточенный в нервных клетках мозга, и мир бактерий и вирусов. Самая непонятная форма разумной жизни».

Я снова взял слово:

– А могли бы вы уничтожить ее?

– С ума сошел! – толкнула меня локтем Сузи, но вопрос был уже задан.

«Зачем? – прочли мы бегущие по экрану строки. – Все в природе целесообразно – любая форма жизни и любая ее эволюция. Но, получив соответствующий импульс, мы могли бы вызвать распад любой материальной формы».

– Что вы подразумеваете под «соответствующим импульсом»?

«Хотя бы ваше желание».

– А если бы оно касалось обмена знаниями? – снова вмешался Вэл.

«Мы знаем больше и меньше вас. Но если нет взаимопонимания, знак равенства невозможен».

– Я говорил, что контакт бесполезен! – воскликнул Вэл. – Чем обмениваться? Они нам – миллион трансформаций в секунду или опыт бесприборной связи со скоростью света, а мы им – устройство автомобильного конвейера или способ жарить яичницу! Так?

– Ты что, очумел? – зашипела Сузи. – Они же слышат!

– У них нет эмоций, девочка. Они не обидятся. Сами говорят, что знают и больше и меньше нашего, а знания одних не подходят другим. Мы не сможем ни усвоить их, ни переработать для нашей практики.

Но Сузи все еще цеплялась за «эффект Клайда».

– А чудеса?

«Что есть „чудеса“?» – последовал вопрос на экране.

– Множественное число от слова «чудо», – не без иронии подхватил Вэл. – То, что противоречит законам природы и не подтверждено наукой. В данном случае имеется в виду ваша способность мысленно передвигать предметы в пространстве.

«Почему мысленно? Мы передвигаем их с помощью гравитационного поля. И не только передвигаем, но и трансформируем».

– Смотрите! – закричал я.

Мраморный бюст Шекспира на столе неожиданно высветлился, блеснув неяркой желтизной позолоты.

– Золото! – восхищенно прошептала Сузи, осторожно тронув шекспировский нос. – Беспримесное чистое золото.

– Насчет беспримесности надо спросить у химиков, но, кажется, ты заработал на этом контакте, Клайд, – насмешливо заметил Вэл.

Я молча тупо разглядывал золотую шевелюру, золотую бородку и скошенный по бокам золотой камзол бюста.

«Что значит „заработал“?» – снова спросил экран.

– Вы превратили мрамор в золото, – сказал Вэл, – а золото – самый дорогой металл на Земле. За эту фигурку Монти получит несколько тысяч фунтов.

Я тут же подметил, что Вэл в своей, казалось бы, невинной реплике сосредоточил несколько труднейших для невидимок понятий. Объяснение должно было смутить их.

Так и случилось.

«Фунт – это мера веса металлической массы?» – спросил экран.

– Не только, – с готовностью ответил Вэл, продолжая свою тактику. – Это и денежная единица. Листок плотной бумаги с водяными знаками и надписью, определяющей его платежную силу. – Вэл вынул из бумажника фунтовую ассигнацию. – Вот такой.

«Мы догадываемся о назначении многих окружающих вас вещей, но ваша система обменивать их на бумагу необъяснима».

Надпись исчезла, и несколько секунд экран безмолвствовал, не теряя, однако, своей освещенности.

– Совещаются, – сказал Вэл, – определяют смысл формулы: товар – деньги – товар. К сожалению для них, Британская энциклопедия не дает ей должного объяснения.

«Напряжение падает, связь прекращаем», – резюмировал экран и погас.

Золотой бюст Шекспира вспорхнул на полку и снова стал мраморным.

– Они, кажется, раздумали платить за контакт, Монти, – засмеялся Вэл.

Всем стало весело.

– Не было «соответствующего импульса»: Монти не пожелал оставить Шекспира в золоте.