Повести и рассказы

Люби меня, девка, пока я на во-оле… Покуда на воле, я тво-ой…

Иногда на звук хромки заглядывал сосед, могучий молодой парень с черной бородой, в черной борцовской майке в любую погоду, с золотой печаткой на пальце. Он приходил со старинной русской гармошкой — у нее каждая кнопка играет на два тона — когда растягиваешь гармошку, один звук, а когда сдавливаешь — другой… Он был из местных, и отец дорожил дружбой с соседом, хотя сосед почти не пил, правда, любил небрежно занять тысчонку-другую до аванса и, кажется, ни разу еще не отдавал… Но отцу, щуплому, чужому здесь из западной России человеку нужен был свой человек. У могучего Володи были выпуклые воловьи глаза, полные непонятной печали. И пел он, никогда не зная слов, тихим мычанием…

— А вы знаете, что похожи на итальянца? — волнуясь, как-то сунулась в разговор старших Катя. — Ей-богу! У нас был доктор, такой добрый… бесплатно раза три на гондоле катал… — И вдруг Кате стало неловко на нее как-то странно смотрели взрослые. Опять она не во-время? Извините… скюзи… Мам, я угля принесу?

Не с кем поговорить… С девчонками бы познакомиться, но в поселке все девочки какие-то злые.

Однажды мать послала Катю в магазин — купить хлеба, если привезли.

Долго объясняла дочери, что хлеб не пропекают, что надо брать румяный… Катя шла по улочке и вдруг услышала, как совсем малые дети, показывая на нее пальцем, смеются.

«Господи, я что, не так одета?» — Катя быстро оглядела свои ноги, юбку. Юбка коротковата? Белые носочки смешны?

— Тетенька, разденься!.. — визжали девчонки в грязных телогреечках.

— Тетенька, разденься!

Догнавший Катю круглолицый мужчина в свитере и джинсах, в кедах без завязок на босу ногу ласково сказал детям:

— Ну чего вы, миленькие, хорошую девушку обижаете? Она в Италии была… там люди гордятся красивым телом, на полотнах рисуют… Вот пройдет сто лет — а смотрите, люди, какая красавица была! И ты, синеглазая, и ты, рыженькая, может, еще затмишь красотой всех артисток мира! — Визжавшие девочки, смущенно переглядываясь, замолчали, зато начали ржать мальчишки. — А вы, рыцари, — продолжал незнакомец, — вы должны обожать ваших подруг… потому что без них нет жизни на земле! Вот озимые сеют… а асли нет земли, куда сеять?

Себе на головы, вместо пепла?.. — И еще и еще говорил дядька в кедах на босу ногу малопонятные слова, дети молчали, а потом незнакомец кивнул Кате:

— Вы, наверно, в магазин за хлебом? Я провожу вас, если не возражаете.

Хлеба еще не привезли, возле пустого магазинчика стояла толпа женщин и старух с рюкзаками. Катя обратила внимание, с какими усмешками люди смотрели на человека, защитившего Катю. Незнакомец насупился, опустил голову, буркнул Кате:

— Может, походим пока по холмам? — И Катя, сама не зная почему, доверчиво пошла с этим взрослым человеком. Они через переулок взошли на бугор, заросший татарником и полынью. Дул зябкий, уже осенний ветер, но он был сладок, словно знал о многом — и о спелых ягодах на таежных полянах, и о сыплющихся в бункера зернах ржи, и о далекой жаркой Италии, где люди любят друг друга.

— Меня зовут Павел Иванович, — сказал незнакомец. — А вы та самая девочка Катя? Смешно, а вот я, учитель географии и истории, до сих пор нигде не был!

— Почему? — удивилась Катя.

— Раньше не пускали… — он щурясь, как китаец, смотрел вдаль. — А нынче… где денег взять? Это все для простого человека невозможно… Может, расскажете? О, диабболо, это не за вами?

Катя обернулась — к ним ехал прямо по целине трактор, на нем сидел Витя и сосед в черной майке. «Что-нибудь случилось?!»- испугалась Катя. Павел Иванович почему-то отошел от Кати.

Трактор, оглушительно тарахтя и бренча траками, в желтом облаке пыли дернулся и остановился перед Катей, и с него спрыгнули на землю оба мужчины:

— Он ничего не успел?! Что он тебе говорил?..

— Кто? Чего?.. — Катя ничего не понимала. — Павел Иванович? Это учитель географии…

— Учитель географии?! — скривился и выругался каким-то страшным, зэковским матом Витя.

А сосед в черной майке схватил Павла Ивановича за грудки и швырнул, как слабого мальчонку на землю, прямо в колючий репейник. Катя завизжала:

— Что вы делаете?!

Витя и Володя били ногами покорно лежащего Павла Ивановича. Затем Витя схватил онемевшую от страха сестру за локоть, толкнул ее вверх, можно сказать забросил на трактор, Володя уже сидел за рычагами, — трактор загрохотал, развернулся и покатил обратно к селу… Катя сидела рядом с братом на продавленном сиденье, икая от слез и сжав в кулаке полиэтиленовый пакет с деньгами для хлеба.

— За что? За что?.. — повторяла она, но ее никто не слушал…

Возле магазина все так же чернела толпа и сумрачно смотрела на трактор, и многие одобрительно кивали. Дома уже была мать, а вскоре на комбайне подъехал и отец.

— Что? Что он тебе говорил? — набросились родители на дочь.

— Предлагал пойти за холмы… обнажиться… полюбоваться красотой голого тела? Так? Так? Говори!

— Он… он хороший… добрый… — пыталась защитить Павла Ивановича Катя.

— А откуда ты знаешь? — ярился отец, смяв в кулаке окурок. — Ласковые слова говорил? Ты что же, вот так и можешь пойти с любым, незнакомым человеком в степь? Дурочка ты наша… выросла выше оглобли, а умишко какой был во втором классе… правду врачиха говорила…

— Иван!.. — простонала мать Кати. — Как ты можешь?

— А че?! — уже не мог уняться отец. — На всю деревню посмещище!

Значит, кто бы что ни говорил, любому верит? А ты хоть спросила, кто он таков? «Учитель»! Бич! Шут гороховый! Когда-то погнали его из школы… еще надо бы выяснить — не за совращение ли малолетних…

— Доченька, — вступила в разговор мать, беря холодные руки дочери в свои, горячие и шершавые, как терка. — Доченька… К нему тут относятся, как к сумасшедшему. Он живет один. Окон-дверей не запирает. Одевается сама видишь, как…

— Но так вся Европа… — хотела было что-то сказать Катя, но отец зарычал:

— Что нам Европа с нашей черной ж…? Жизнь бы наладить! Хоть на хлеб заработать! Вот такие ученые и сожгли полстраны… интеллигенты сраные! Ты хоть знаешь, что… может быть… мы все обречены? И Витя, и я, и мамочка твоя… Что за здорово живешь правительство не стало бы прогонные давать да всякие добавки на лекарства! А-а!.. — он ощерился и стукнул кулаком по столу. И долго сидел молча. — Мать, я поехал на работу. — И покосился на дочь. — Одна на улицу не смей. — И кивнул Вите. — А ты поглядывай…

«Значит, я дурочка, — сидела, сжавшись, Катя. — Мы все больные. А я еще и дурочка. Взрыв-то на Украине был — когда я второй класс закончила… стало быть, они считают, я осталась неразвитой… кретинкой… Но ведь это не так? Если до нынешней весны никто ничего за мной не замечал? И только здесь, в чужой земле заметил? А может быть, не я, а они изменились? Ожесточились? „Воровское время“, — говорит отец. Но не все люди воруют. И потом… мама приносит с фермы молоко… стало быть, мы сами воруем? Сказать? Скажут, совсем спятила. Нас государство обидело имеем право для сохранения и без того урезанной нашей жизни…»