Повести моей жизни. Том 1

Я с радостью принял предложение совета Петербургской биологической лаборатории Лесгафта стать ее директором [16] , преобразовал ее с помощью своих сотрудников в существующий теперь Государственный научный институт имени Лесгафта, провел его через самые тяжелые годы народных бедствий и борьбы и теперь буду считать цель своей жизни достигнутой, если удастся укрепить его дальнейшее существование и завершить и опубликовать вместе с тем научные работы, намеченные мною еще в шлиссельбургском заточении [17] .

16

Директором института им. П. Ф. Лесгафта Н. А. Морозов был избран после Октябрьской революции. Академия наук СССР избрала его почетным членом 29 марта 1932 г. по Отделениям химических и физико-математических наук. О профессоре анатомии, общественном деятеле, учредителе Высших женских курсов П. Ф. Лесгафте имеются два очерка Н. А. Морозова: «Памяти заботливого друга» (сборник «Памяти П. Ф. Лесгафта», П., 1912, стр. 174—181; там же письма Лесгафта к Н. А. Морозову, стр. 135—142), «Петр Францевич Лесгафт» (газ. «Правда», 1937 г., № от 19 сентября).

17

Кроме комментируемого очерка, Н. А. Морозов напечатал, значительно раньше, такой же — в сборнике Ф. Ф. Филлера «Первые литературные шаги. Автобиографии современных русских писателей» (М., 1911, стр. 73—80). Фактическое содержание этого очерка использовано в Автобиографии 1926 г. 

Дополнительные штрихи к Автобиографии имеются в статье Н. А. Морозова «Клочки воспоминаний» (газ. «Известия», 1934, № от 6 июня). В рассказе о кружке «естествоиспытателей-гимназистов» здесь сообщается: «До пятого класса я прочел уже по нескольку раз Писарева, Добролюбова, Чернышевского. Я прочел и Дарвина, и Фарадея, и К. Фохта, и Гексли, и Тиндаля, и несколько астрономий». 

Беглое упоминание в Автобиографии о знакомстве с К. Марксом изложено в «Клочках воспоминаний» подробнее: «Еду в Лондон к К. Марксу просить его дать для перевода какую-нибудь из своих работ. Он дает мне несколько, в том числе «Манифест Коммунистической партии»». 

Сообщение о научных исследованиях развито в «Клочках воспоминаний» полнее: «Я начал составлять периодическую систему основных органических веществ и вдруг увидел, что из них вышла у меня такая же периодическая система как менделеевская для неорганических, но только с добавлением нейтральной группы органических радикалов, которые лишены способности к химическим реакциям. Я пересмотрел таблицу Менделеева и увидел, что и ее можно дополнить такою же группою, и тогда аналогия обеих систем будет полная. 

Но эта аналогия сейчас же показала мне, что и атомы неорганических веществ не элементарны, а сложны и составлены из двух более первоначальных элементов. А, кроме того, для полного получения менделеевской системы во все ее ряды, кроме двух первых, мне пришлось ввести и водород в особом первичном состоянии, и во все группы, за исключением теоретически введенной мною нейтральной, должны были входить два рода электронов. Один из них я назвал катодием, т. е. выделяющимся на катоде, а другой — анодием, выделяющимся на аноде [Теперь они экспериментально установлены, только катодий назван негатроном, а анодий — позитроном. — Н. М.] Кроме того, я пришел к возможности соединения двух атомикулов катодия с одним атомикулом анодия, причем получается нейтральное космическое вещество, чрезвычайно легкое и всепроникающее, и сделал затем вывод, что, кроме элементов, указанных Менделеевым, должны существовать их изотопы. Считая это открытие очень важным, я написал об этом целый том под названием «Периодические системы строения вещества». 

Несомненно, самим Н. А. Морозовым написан большой очерк «28 лет в Шлиссельбурге» (газ. «Страна», № 3 от 22 февраля 1906 г.; в подзаголовке заявлено, что это — беседа с Н. А. Морозовым). Затем появилось в печати, наряду с публикацией отдельных «Повестей моей жизни», несколько очерков и рассказов Н. А. Морозова с автобиографическим содержанием: «Вера Николаевна Фигнер» («Первый женский календарь П. Н. Ариан» на 1907 г., стр. 342—347); «Андрей Франжоли» («Былое», № 3, 1907, стр. 283—289); «А. Арончик» («Еврейский мир», № 3, 1909, стр. 89—99): «Памяти В. А. Караулова. Из личных воспоминаний» (газ. «Речь», 1910 г. № от 22 декабря); «В глубине преисподней: по заметкам, писанным в ней самой» («Вестник Европы» за 1913 г. № 4, стр. 213—263, № 5, стр. 132—175, № 6, стр. 54—77); «Л. Н. Толстой и современная наука. Из воспоминаний» («Толстовский ежегодник 1913 г.», стр. 51—53); «Из воспоминаний о друге. Памяти Д. А. Клеменца» (газ. «Речь» № 11 от 12 января 1914 г.). Некоторые из них использованы автором в «Повестях»; о других рассказах такого же характера сообщается в примечаниях к тексту «Повестей». 

7 октября 1939 г. М. И. Калинин вручил Н. А. Морозову правительственную награду в связи с исполнившимся 85-летием со дня его рождения. Принося правительству благодарность за высокую оценку его деятельности, Н. А. Морозов сказал: «Высокая награда, которой я удостоен, показывает, что моя жизнь не была бесплодной. При старом режиме у меня были идеи, которые никак в то время не могли быть реализованы и которые я мог осуществить только при Советской власти. И вот теперь, в этот памятный для меня день, я радуюсь, что дожил и живу в период величайшего торжества нашей Советской власти, громадным успехам которой будет еще дивиться весь мир» (газ. «Правда». 1939 г., № от 8 октября).

КНИГА ПЕРВАЯ

Предисловие к I книге [18]

Первая из повестей, вошедших в этот том, повесть «В начале жизни», была написана во второй половине декабря 1902 г., в Шлиссельбургской крепости. 

Остальные повести были написаны уже во время заточения автора в Двинской крепости: «У таинственного порога» — в промежутках между 4 и 10 сентября 1912 г., «Лиза Дурново», «Большая дорога» и «Во имя братства» — между 10 и 22 сентября 1912 г., «Захолустье» — между 22 сентября и 5 октября 1912 г., «По волнам увлечения» — между 4 и 19 октября 1912 г. 

18

В предисловии к I тому «Повестей» в издании 1928 г. Н. А. Морозов заявляет, что писал их «для развлечения» своей жены Ксении Алексеевны, «скучавшей» около Двинской крепости, где он отсиживал в 1912 г. одиночное заключение по приговору суда за издание своих стихотворений («Звездные песни»). Автор имел в виду помочь этими рассказами читателю «познакомиться с внутренними мотивами той первоначальной борьбы с самодержавием, которая была прологом к современной революции». В объяснительной заметке к I тому «Повестей» в издании 1933 г. Н. А. Морозов сообщает, что рассказ «В начале жизни» написан «во второй половине декабря 1902 г. в Шлиссельбургской крепости». Впервые этот рассказ напечатан в журнале «Русское богатство» (1906, № 5 и 6), затем издан отдельной книжкой (М., 1907); включался во все последующие издания автобиографических «Повестей».

Все эти восемь повестей перепечатаны здесь из прежних изданий с небольшими изменениями. 

[1946 г.]

Н. Морозов.

I. В НАЧАЛЕ ЖИЗНИ

Введение к рассказу «В начале жизни» [19]

История эта написана не для публики, а для друга. За два года до отправления Веры Николаевны Фигнер в ссылку из Шлиссельбургской крепости я спросил ее однажды, через забор, разделявший наши крошечные клетки-огородики на крепостном дворе: 

19

«Введение» появилось впервые в издании 1933 г.

— Что бы такое мне сделать тебе в подарок к новому году? 

— Напиши что-нибудь из своей жизни. Ничего другого я не хочу. 

Такой ее решительный ответ сначала очень меня огорчил. Писать о своей жизни в добычу окружающим нас тюремщикам мне не хотелось, и, кроме того, это отнимало часть времени от моих физико-математических работ, которым я придавал несравненно более значения, чем рассказам из своей личной жизни. Я все надеялся когда-нибудь, при счастливом для меня стечении обстоятельств передать свои научные рукописи на волю, между тем как относительно мемуаров на это не было тогда никакой надежды. Но в чем состояла бы дружба, подумал я, если б мы не жертвовали по временам своими собственными планами для друга, если б иногда не сворачивали для него с заранее намеченной дороги? 

И я написал ей о первых годах моей сознательной жизни. 

Перед своим отъездом Вера Николаевна переписала этот рассказ с заменой всех имен псевдонимами и захватила с собой в числе своих собственных рукописей. 

Но, как я и предсказывал ей, рассказ мой вместе с остальными ее бумагами литературного характера не доехал с нею до Архангельской губернии. Через полгода пришел ко мне в крепость условленный знак, недоступный для наших тюремщиков, но уведомивший меня, что Boa Constrictor, или Удав, как мы звали нашего коменданта [20] , подчеркнул в моих воспоминаниях все свободолюбивые места, чтобы обратить на них внимание департамента полиции, как на доказательство нераскаянности Веры Николаевны и автора этой рукописи, и послал по начальству. Департамент полиции конфисковал все рукописи Веры Николаевны. 

20

Комендантом Шлиссельбургской крепости был в то время жандармский полковник Яковлев; о нем — в воспоминаниях В. Н. Фигнер, М. В. Новорусского и других шлиссельбуржцев.

Мне это показалось ничем не вызванным враждебным действием против Веры Николаевны, потому что комендант мог просто возвратить ей все те бумаги, которые считал для себя неудобными, и предоставить ей самой решение брать или не брать их. 

«Значит, надо их передать собственными силами помимо него», — подумал я. Взяв черновики моей рукописи, я пошел в переплетную камеру и смазал все их листы жидким раствором желатина. Затем я сложил их четырьмя пачками и крепко зажал под прессом. Вся рукопись превратилась в четыре листа плотного картона, расслоить который обычными способами не было никакой возможности, а рассмотреть рентгеновыми лучами, что это картон искусственный, было тоже нельзя по причине значительной прозрачности карандашных строк для рентгеновых лучей. 

Затем я переплел в этот картон две из моих работ по физике и через несколько лет, при своем освобождении 28 октября 1905 года, вывез вместе с собой на свободу. 

Приехав домой, я оборвал с своих тетрадей корки переплета и положил на несколько дней в горячую воду. Скреплявший их желатин постепенно разбух и растворился, все листы отделились друг от друга и оказались вполне удобными для чтения. Настоящая повесть и напечатана с этих вывезенных мною листов. 

28 октября 1906 г.

1. Дедушки и бабушки. Отец и мать. Первые годы жизни

Для того чтобы история ранних лет моей жизни была понятна как следует, мне необходимо начать с дедушек и бабушек, потому что именно в них и находятся истинные корни всего, что произошло впоследствии, несмотря на то что двоих из них я ни разу не видел.

Мой дедушка по отцу Алексей Петрович был блестящий артиллерийский офицер, а бабушка — светская женщина. По выходе дедушки в отставку они оба поселились в своем имении Мологского уезда, где дедушка был выбран предводителем дворянства и прожил в этом звании несколько лет, давая балы местному обществу и занимаясь главным образом псовой охотой и другими видами спорта. 

Ему предстояла блестящая карьера, так как по матери своей, Екатерине Алексеевне Нарышкиной, он находился в родстве с Петром Великим. Но его жизнь была рано прервана неожиданной катастрофой. Он был взорван на воздух вместе с большей частью своего дома. 

О причинах этого события и его подробностях отец мой хранил все время своей жизни глубокое молчание, а немногие другие лица, помнившие о нем во время моего детства, говорили различно. Моя мать, уроженка отдаленной губернии, слышала, что причиной взрыва было жестокое обращение дедушки со своими крепостными крестьянами: он заставлял их рыть многочисленные канавы для осушения принадлежавших ему болот. И действительно, в низменной части нашего имения, где в доисторические времена еще бушевали волны могучей Волги, отступившей теперь от того места на три версты к востоку, и до сих пор можно видеть дедушкины канавы, разделяющие четырехугольниками каждую десятину луговой земли и видные с прилегающих холмов на далекое расстояние по растущим вдоль них рядам ив. Недовольство этой насильственной канализацией, охватившее все местное крестьянство, нашло, по словам матери, отголосок в сердце дедушкина дворецкого, решившегося в сообществе с молодым камердинером отомстить дедушке за притеснения и взорвавшего его вместе с домом. 

Другой (и более романтический) вариант той же самой истории я слышал от своей няни Татьяны, жившей в той самой местности. 

Любимым камердинером дедушки, говорила она, был очень молодой человек, воспитанный в Петербурге и начитавшийся романов до того, что влюбился безумно в одну молоденькую уездную барышню, которая ничего и не подозревала об этом. 

В один прекрасный день, когда дедушка с семейством приехал к себе в имение и давал там большой бал, этому молодому человеку, избавленному от обычной застольной службы, пришлось, за недостатком захлопотавшихся лакеев, разносить за обедом какой-то соус в присутствии любимой им барышни. Это так его сконфузило, что он вылил половину блюда на подол какой-то важной дамы. 

— Пошел вон, дурак! — закричал на него дедушка и, схватив за шиворот, вышвырнул из столовой. 

Это унижение в присутствии предмета обожания привело юношу в такое отчаяние, что он, по словам няньки, сначала хотел убить себя, а затем решил убить обидчика и, сговорившись с дворецким, ненавидевшим дедушку по другим причинам, подкатил через несколько дней под спальню дома большой бочонок пороху, вложил его в отверстие под печкой, завалил выход большими камнями и, вставив в бочонок свечку, зажег и ушел.