Повести об удачах великих неудачников

Жан сразу понял, что происходит. Разницу эту он отметил со злорадством.

Пройдя несколько шагов, он увидел Даррака. Слесарь торопливо связывал проволокой решетки, выломанные из окон; двое других рабочих укрепляли их в виде парапета поверх баррикады.

Жан подошел к Дарраку:

— Опять?..

Слесарь поднял голову. При виде хозяина глаза его сверкнули злобой. Он криво усмехнулся:

— В последний раз. Чья возьмет.

— Вот как?!

Жан растерянно оглянулся на работающих и вернулся домой. Торопливо отобрав материалы, представляющие ценность, и, стараясь не попадаться на глаза рабочим, он зашагал на левый берег.

Мастерская была заперта. Маринони не оказалось дома. Бианка сидела с заплаканными глазами.

Слезы были столь несвойственны этой девушке, что все предстало вдруг перед Жаном в каком-то новом свете. Теперь и ему пришло в голову: не будет ли то, что готовится в Париже, действительно последней, решительной схваткой?

Жан приуныл. Пропало желание, которое еще несколько минут назад было столь сильным: идти на улицу, принять участие в событиях, показать «им»!

Не благоразумнее ли остаться в квартире компаньона, около Бианки, на страже принесенного с собой будущего богатства? Кто знает, к чему идет дело? Его помощь пригодится и здесь.

Так говорил Жан Бианке, а про себя думал: «Я не хочу вторично лишиться плодов кропотливого труда. В них все мое будущее. Нужно иметь богатство, чтобы жить. Нужно жить, чтобы иметь богатство. Жизнь и богатство одинаково ценны…»

И он остался ждать прихода Маринони. А когда тот пришел, идти было уже некуда.

Париж представлял собой поле сражения. Генерал Кавеньяк, облеченный званием главы исполнительной власти, повел против восставшего Парижа все наемные силы правительства и примкнувшую к ним буржуазную часть национальной гвардии.

Весь город был охвачен пламенем боя. Почти двести тысяч человек сражались на улицах!

Три дня Ленуар прожил у Маринони. С утра 25 июня, не в силах более сидеть взаперти, итальянец нервно ходил по комнатам, то и дело выбегая во двор, чтобы прислушаться к грохоту канонады, к трескотне ружей.

— Ваша берет! — злобно кинул он безмолвно сидящему в углу компаньону.

— Если вы против нас, так почему же не с ними? — ехидно спросил Жан.

— Сто шестьдесят тысяч штыков Кавеньяка против сорока тысяч рабочих — нечего сказать, равные шансы!

— А вы привыкли действовать только наверняка?

Глаза Маринони вспыхнули.

— Я могу рисковать своей головой, но не наследством дочки. А здесь дело пахнет и тем и другим. Побежденным пощады не будет.

— Уж не огорчает ли вас это с точки зрения судеб вашей Италии?

— Да, итальянский народ от этого может только потерять. Но, прежде чем это скажется на нем, пострадаем мы с вами.

Ленуар так резко вскочил, что сидевшая рядом с ним Бианка даже вздрогнула.

Подбежав к Маринони, брызжа слюной, Жан злобно зашипел:

— Мы с вами? Теперь я покажу вам этот масонский знак! — Он ткнул кукиш в самый нос итальянцу. — Вот, вот!.. Извольте нюхать. Мы пострадаем? Ха, ха, ха! Я хотел бы, чтобы здесь был наш маленький Кайо. Он объяснил бы вам, кто и как на этот раз должен пострадать.

— Паршивый щенок! Я не пущу его больше к себе в дом!

— Защитник порядка имеет право войти в любой дом Парижа, не спрашивая, нравится ли это хозяевам.

— Здесь хозяин — итальянец.

— Но компаньон его — француз.

Маринони в изумлении остановился:

— Француз? Давно ли вы стали французом?

— С завтрашнего дня, если это угодно будет обстоятельствам.

— Что же это за обстоятельства, позвольте узнать?

— Победа порядка!

Итальянец удивленно поднял плечи.

— Поздравляю тебя, дочка! — Он обернулся к Бианке. — С таким муженьком не пропадешь. Я тебе советую…

Он не успел договорить. Послышался удар в дверь. За нею стоял Кайо.

Вид его заставил отшатнуться даже Ленуара. Обшитое галунами кепи мобиля съехало с растрепанных рыжих кудрей. Мешковатый, не по росту, мундир был изорван и покрыт бурыми пятнами. Устало обтирая пот с осунувшегося, бледного лица, Кайо при общем молчании вошел в комнату. Походка его была нетвердой. Парень был пьян. Дойдя до кресла, он грузно упал в него и с напускной развязностью крикнул:

— Вина!..

Маринони, снова пожав плечами, отошел в дальний угол. Ленуар стал суетливо обшаривать буфет, но, заметив удивленный взгляд хозяина, смущенно обратился за помощью к Бианке.

Девушка налила стакан. Подавая его развалившемуся парню, брезгливо отдернула руку и со слезами на глазах выбежала из комнаты.

Кайо выпил и сплюнул.

— И повоевали же! — хвастливо сказал он и, заметив, что Маринони отвернулся, обратился к Ленуару: — Теперь я — за вами. Все кончено. Вы можете поглядеть…

Смущенный Ленуар не знал, как унять подмастерье.

— Сейчас, сейчас… Но удобно ли будет появиться в такое время в партикулярном платье?

— Со мной не пропадете! — пьяно рассмеялся Кайо. — Вон там припасена для вас знатная униформа. — Он толкнул сапогом брошенную на пол сумку. — Не беда, что мундирчик с покойника! Подойдет в самый раз.

Чувствуя, как краска заливает все его лицо и не глядя на Маринони, Жан торопливо схватил сумку и вышел из комнаты.

Через несколько минут, облаченный в синий капот национального гвардейца, с форменным кепи на голове, он вместе с Кайо был на улице.

Без плана и цели бродили они по городу. У Ленуара кружилась голова. Его тошнило от вида валявшихся трупов. Сад Люксембургского дворца — резиденции рабочей комиссии Альбера — был неузнаваем. Кавалерийские лошади паслись на его лужайках. Под деревьями расположился походный госпиталь со всеми своими кровавыми атрибутами. Поверх остатков разрушенного квартала Суфло виднелись разбитые ядрами стены Пантеона. Еще дальше взлетали к небу темные клубы дыма от горящего предместья Сент-Антуан.

У Ленуара дрожали колени. А его провожатый шел как ни в чем не бывало, переступая через неубранные тела, как через бревна. При этом он без умолку говорил, и Ленуар узнавал всё новые и новые, одна другой страшнее, подробности трех прошедших дней.

Обезображенные улицы Парижа служили живой иллюстрацией к рассказу рыжего подмастерья. Большинство из них уже погрузилось в кладбищенскую тишину, какая охватывает город, разрушенный врагами. Только мрачные фигуры лавочников, с ружьями в руках охранявших свои лавки, свидетельствовали о том, что жизнь здесь не умерла, — она лишь притаилась в ожидании сигнала: «Все кончено, можете торговать спокойно. Те, кто покушался на вашу собственность, утонули в крови».