Повести об удачах великих неудачников

Дени отвечал, что в таком случае ученые должны искать поддержки у других сословий. Найдутся же люди, заинтересованные в том, чтобы помочь науке! Взять хотя бы те же часы Гюйгенса. Неужели работу над этим изобретением не захотели бы поддержать купцы?!

— Вы чудак! — сказал Гюйгенс. — Не хотите же вы унизить науку и поставить ее на службу лавочникам? Я изобрел часы вовсе не для того, чтобы лабазники знали, когда им начинать торговлю. Ради чистой науки и для услаждения благородных сословий создал я свой маятниковый механизм.

— Но ведь пользоваться часами будут и лавочники! — упрямо твердил Папен. — В общем, я предлагаю вам пари: если через десять лет я не изобрету повозку или лодку, которая будет двигаться паром и за которую купцы сделают меня богачом, вы можете требовать от меня чего угодно.

— Ваша наивность не знает пределов. Если бы вы изобрели даже самый замечательный экипаж, передвигающийся без лошадей, то никто, кроме короля, не мог бы им воспользоваться. Вы, по-видимому, не знаете, что каждый цех мастеров и каждая купеческая гильдия имеют королевскую привилегию на производство тех или иных предметов и на торговлю ими. Имеется такая привилегия и у тележников. Никто, кроме мастеров тележного цеха, не имеет права построить самую паршивенькую таратайку. А если вы и попытаетесь это сделать, вас сейчас же засадят в тюрьму.

— Вы рассказываете страшные вещи, метр.

— А вы точно с луны свалились: не знаете того, что делается вокруг вас. Вот вам пример. Торговцы петухами имеют привилегию, а какой-то кухмистер осмелился продавать у себя в харчевне целых жареных петухов. Заметьте — жареных, но неразрезанных петухов. Этому примеру последовали его товарищи кухмистеры, полагая, что таким образом им удастся обойти монополию петушатников. Не тут-то было! Петушатники закукарекали на весь Париж, и этот первый кухмистер-смельчак вот уже шестой год сидит в тюрьме, а суд все еще разбирает тяжбу между петушиными торговцами и трактирщиками. По правде говоря, я думаю, что несчастный так и умрет в заточении. Судьи никогда не решат это дело. Стоит одной стороне дать судьям большую взятку, чем дали противники, и все разбирательство начинается сызнова. Так что вот вам мой совет: никогда не стройте, не изобретайте, не выдумывайте ничего, что должно попасть на рынок и послужить предметом потребления, иначе вы окажетесь в тюрьме. Поверьте, судебные крючки найдут повод посадить вас по самому пустяковому поводу, если это будет выгодно тем, кто их оплачивает.

— Этого не может быть! Полезное открытие пробьет себе путь в жизнь.

— Дай вам бог не разочароваться в этом убеждении, — сказал Гюйгенс, заканчивая разговор, — но я в него не верю.

Они в пятый раз подошли к подъезду его квартиры. Было уже утро. Город просыпался. Нужно было расставаться.

И вот то, о чем не смел мечтать Папен, случилось само собой: Гюйгенс предложил ему работать вместе. Он даже обещал устроить Папена на должность лабораторного служителя в физическую лабораторию академии, которой сам руководил. Гюйгенсу очень понравился молодой человек. Его заинтересовали смелые и прямые суждения Папена. Он увидел, что Дени начитан, хорошо знает физику и математику и может быть отличным помощником. Такой сотрудник нужен был Гюйгенсу, чтобы проводить опыты, на которые у него самого иногда не хватало времени — ведь приходилось много внимания уделять пустякам, за которые при дворе платили деньги, давали чины и награды! А Гюйгенс был падок до всего этого. Недаром же, оставив родную Голландию, он приехал ко двору блистательного французского монарха, Короля Солнца — Людовика Четырнадцатого.

Вскоре Папен, с радостью швырнув в мусорный ящик письма, рекомендовавшие его в качестве служителя медицины влиятельным парижанам, начал работу в физической лаборатории академика. Он надеялся никогда больше не вынимать из дальнего ящика свой докторский диплом.

О ТОМ, КАК ЛЕКАРЬ ПРЕВРАЩАЕТСЯ В ФИЗИКА И ДЕЛАЕТ УСПЕХИ НА НОВОМ ПОПРИЩЕ

После недолгой совместной работы Гюйгенс вполне оценил своего молодого помощника. Между ними установились самые дружеские отношения не только на работе, но и в частной жизни.

Голландский ученый, не имевший в Париже друзей, привязался к Папену и скоро предложил ему переехать в помещение при академии, где жил сам и где помещалась его лаборатория.

Папен убедился в том, что его первое впечатление о Гюйгенсе было ошибочно. Голландец, несмотря на любовь к роскоши, нарядам и побрякушкам, был настоящим ученым. Папен увидел, что Гюйгенс вовсе не так уж увлекается придворной жизнью, как показалось сначала. Общение с придворными и главным образом с покровительствовавшим Гюйгенсу первым министром Кольбером было для академика лишь средством добывания денег на научные работы.

Дени тоже привязался к своему учителю. Он научился понимать глубину замыслов Гюйгенса, на лету схватывал его идеи. Достаточно было Гюйгенсу заинтересоваться каким-нибудь предметом, как Дени самостоятельно отыскивал методы опыта и сооружал для него аппаратуру. Позднее он уже самостоятельно проводил ответственные исследования, и довольно скоро определились собственные научные интересы Папена. Он с головой ушел в опыты по «пневматике» [8] .

Занявшись изучением давления воздуха, Папен поставил своей целью отыскать быстрый и простой способ создания разрежения. Его увлекли опыты знаменитого немецкого физика Отто фон Герике над полушариями с выкачанным воздухом. Известие об этих «магдебургских полушариях», которые не могли разорвать двенадцать лошадей, быстро облетело всю Европу. Изучив насос, построенный Герике для выкачивания воздуха из полушарий, Папен принялся создавать собственный, более совершенный насос и очень быстро добился успеха.

8

Пневматикой в те времена назывались опыты по изучению давления газов.

Стало ясно основное направление работы Папена. Он не производил ни одного исследования, не делал ни одного опыта ради самого опыта. В каждом новом открытии Папен видел пока еще скрытую возможность его практического применения. Так, например, уже работая над своими первыми насосами, он мечтал о том, что, может быть, ему удастся таким путем создать машину, производящую полезную работу. Для этого он хотел использовать давление атмосферы. Он считал, что машина сможет поднимать тяжести, выкачивать воду…

Из опытов Торричелли, гениального ученика Галилея, из опытов Герике и Бойля, из наблюдений Гюйгенса и собственных исследований Папен уже знал, что воздух, окружающий землю, давит на нее с большой силой. Человеческое тело, например, испытывает такое давление, что, если бы оно не встретило изнутри противодействия такой же силы, человек был бы раздавлен в лепешку. Ведь стоило Герике удалить воздух из своих первых полушарий — и они были сплющены атмосферой, так как оказались недостаточно прочными. Торричелли с полной очевидностью доказал, что такое давление испытывает всякое тело. Он научился измерять это давление, а Папен был уверен, что можно научиться и управлять им. Для этого, по мысли Папена, нужно уничтожить противодавление, которое воздух оказывает самому себе. Иными словами, нужно научиться создавать пустоту. Тогда можно будет использовать огромную энергию, заключенную в атмосфере и пропадающую пока совершенно напрасно. Папену казалось, что добиться этого несложно.

Но действительность опровергла мнение Папена. Пришлось потратить два года на кропотливые опыты, прежде чем он мог прийти к сколько-нибудь удовлетворительным результатам. Описание своих работ Папен опубликовал в статье под названием «О новом опыте над безвоздушным пространством». Это было первым выступлением молодого ученого в печати. О нем узнал научный мир. Его работы обратили на себя внимание и заслужили похвалы естествоиспытателей новой школы. Научные связи Папена значительно расширились: он стал переписываться со многими учеными. В переписку с ним вступил сам Лейбниц. Этот замечательный ученый и философ приобрел к тому времени мировую славу. К мнению Лейбница очень прислушивались, и то обстоятельство, что он избрал своим корреспондентом Папена, сильно подняло авторитет Дени.

В самый разгар работ Дени над воздушным насосом, когда он искал наилучшие формы прибора, Лейбниц подал ему мысль использовать систему, ставшую потом известной всему миру под именем «поршня и цилиндра». Папен сразу оценил эту блестящую идею. Он немедленно бросил все остальное и принялся за осуществление такого прибора.

Он взял вертикальный пустотелый цилиндр B, закрытый снизу, и второй цилиндр A, внешний диаметр которого был равен внутреннему диаметру цилиндра B. При попытке вдвинуть второй цилиндр в первый Папен увидел, что это очень трудно, что нужно приложить большое усилие, чтобы продвинуть его хоть немножко. Находящийся в первом цилиндре воздух сопротивлялся движению поршня. Этот поршень как бы плавал на поверхности воздуха, заключенного в цилиндре. Но как только Папен открыл кран, поршень стал опускаться. Доведя его до дна цилиндра и закрыв кран, Папен убедился, что теперь поршень очень трудно вытащить обратно. Наружный воздух давил на него с огромной силой. И только когда Папен снова открыл кран, давление над поршнем и под ним уравновесилось, и поршень удалось свободно вынуть.