Повести писателей Латвии
Шрифт:
— Откуда мне знать, где твой Увис?
— Мать, зайдем в дом, Арике плохо… Она очень встревожена.
— Чем я могу ей помочь?
— Прояви снисхождение, мать…
— Увис приехал вчера поздно вечером, я его впустила в вашу комнату, он полночи с книгами проколдовал, а рано утром опять ушел. Едва покормить успела. Разве ему в школу сегодня не надо?
— Сегодня, мать, праздник Победы…
— Я вижу, дочка, он у тебя бродяжничать стал.
— Если б ты его не оставила, он бы вернулся домой.
— Упрекаешь меня, дочь?
— Да нет же, мать,
— Как бы не так, он у вас и в прошлом году пропадал, или не помните? Диву даюсь, как вы его там воспитываете!
— Мать, нет ли у тебя какой-нибудь таблетки для Арики, гляди, вся побелела, — попросила Лиесма.
— У меня только водка. Годится?
Арика покачала головой.
— А я бы тебе советовала глоток выпить, не то ты изведешь меня по дороге в Ригу. Неси, мать, годится и водка.
— Мне надо поскорей добраться до телефона, — шептала Арика. — Было без чего-то двенадцать, когда я от тебя звонила, там никто не ответил… Никогда себе не прощу, что осталась у тебя ночевать… Я так волнуюсь… Где тут поблизости телефон?
— Сестричка, перестань, твои причитания начинают надоедать! — отругала ее Лиесма.
— Пойми, Лиесма, я всегда знала, где он… Лишь тогда и могу быть спокойна…
— Ты должна привыкнуть к тому, что впредь будет иначе, Увис взрослый парень, выше тебя вымахал…
— Ему всего тринадцать лет!..
— Присядь, сестричка, перестань, вон ты у меня какая трусиха. Мы со своими слезами и всхлипами никому не нужны. Вытри нос, на кого ты похожа!
— Легко тебе говорить.
— Заставлю тебя выпить целый стакан водки. В конце концов, можешь до бесчувствия напиться. Мы с Харро отвезем тебя домой, уложим в постель. Когда твой Арнольд возвращается?
— На работу ему во второй половине дня…
— Ну вот видишь, он и знать не будет, а может, тебе не терпится к нему в объятия?
— Как ты можешь нести всякий вздор, когда мы не знаем, куда делся Увис!
— Сестричка, прекрати, вот матушка несет угощенье.
— Вы что же, даже не присели? — удивилась мать.
Они молча сели. Три совершенно разных женщины.
Дочери украдкой наблюдали за матерью. Мать разлила по стаканчикам водку, пододвинула блюдо с закуской.
— Ну что ж, за наши страдания! — с усмешкой предложила мать. — Ты смотри, Арика, не то заберу у тебя Увиса, вы там с мужем за работой света белого не видите.
— Ты тоже, мать.
— Мне-то что еще остается? Пока старуха дышит, она сажает клубнику! Не станет в Меллужах старух, не будет и клубники! — усмехнулась мать.
— Увис тебе поможет, мать, я тоже на недельку выберусь…
— До того ли вам теперь, раз уж обзавелись колесами…
— Далеко Арнольд ездить боится, но мы обязательно куда-нибудь махнем, если только он опять не спутается со своими пильщиками или не подрядится ремонтировать квартиры.
— Могу поручиться, вы, словно кроты, просидите в своей рижской норе, и никуда Арнольд не поедет из страха, как бы ему в выхлопную трубу не засунули картошку
или с машины не сняли колеса! Боже упаси! В автомобилях гибнут режиссеры, операторы, ученые и художники! — пропустив рюмку, принялась подтрунивать Лиесма.— В Арнольде ничто не погибнет, — прервала Арика. — Мы в самом деле собираемся куда-нибудь поехать, в первый раз за четырнадцать лет! Это мы твердо решили!
— Вы оба или только ты? — переспросила мать.
Арика покраснела. Мать уличила ее во лжи: разговор о поездке еще был впереди, но она уверена, ей удастся уговорить Арнольда, непременно уговорит, да и как же иначе, они ведь даже студентами путешествовали!
— Должно быть, я никогда не пойму, что ты нашла в своем Арнольде, — продолжала мать.
— Матушка, ты же сама не желала меня видеть сельской учительницей в далеком поселке Нориеши!
— Никто не заставлял тебя четырнадцать лет мучиться.
— Послушай, мать, у нас же Увис!
— Этого тем более мне не понять. Ютясь в коровнике, родить ребенка!
— Ничего ты не понимаешь, мать.
— Ах, это я не понимаю! Если б я вас не вытащила!.. Не протяни вам руку помощи, не… — Прорвавшиеся всхлипы не дали ей договорить.
— Успокойся, мать, — тихо вставила Лиесма. — Она тебе благодарна, и Арнольд…
— Увис летом будет у тебя, мать, можешь не волноваться, но больше ничего от меня не проси, не проси того, чего я не в силах дать, — Арика произнесла это строго, бесповоротно.
— Иной раз я просто не понимаю, зачем еще живу, — негромко молвила мать.
— Для самой себя, мать, этому ты учила нас и…
— Прекрати, Арика! — одернула ее Лиесма.
— Думаешь, дочь, легко мне было? Разве вы ходили у меня раздетыми, необутыми, некормлеными? Разве я порола вас за ваши проделки?
— Опрокинем еще по стаканчику — и чтоб кучера нашего не держать на морозе! — примирительно сказала Лиесма.
— Да, мать, нас ждет один симпатичный молодой человек, нам, право, жаль…
— Арика, не сердись на меня… — с запинкой проговорила мать. — Может, я и в самом деле ничего не смыслю в вашей жизни, и потому вам лучше стороной обходить ворчливую старуху клубничницу.
— Выпьем еще по одной и поедем, — торопила Лиесма. — Но бутылку, мать, спрячь в буфет, а то, я знаю, ты любишь настойки.
— Слушаюсь, Лиесминь, слушаюсь, что мне еще остается.
— В другой раз, мать, спроси Увиса построже, знаем ли мы, куда он делся, очень прошу тебя, мать!
Они простились. Солнечный свет слепил после сумеречной комнаты.
Харро с нетерпением дожидался их. Слегка кружилась голова. Выпитое на голодный желудок сразу дало о себе знать.
— Лиесмук, может, позвонить… — несмело проговорила Арика.
— Харро в один миг домчит тебя, какой смысл звонить? Что тебе еще надо? Разве я не говорила, что Увис в Меллужах? Интересно, что его так тянет к нашей матушке…
— Увису она отдает все, чего лишала нас, даже дом обещает переписать на Увиса, только требует, чтобы Увис каждое лето жил у нее. К счастью, Арнольд пока об этом не знает.