Повести. Очерки. Воспоминания

Кое-как, впрочем, оставшиеся оправлялись понемногу, и теперь, т. е. через 25 лет, духоборческие поселения в числе, если не ошибаюсь, четырех деревень выстроились и обставились отлично, на зависть всем окрестным туземцам.

Очень строго преследовали их толк, стараясь препятствовать распространению его; в этих-то видах духоборцы были выселены сначала в Таврию, а потом в еще более глухое место, в горы Закавказского края. Император Александр I посещал их еще в Таврической губернии, присутствовал при молении и своим милостивым обращением не только оставил по себе добрую память между сектаторами, но и улучшил их, крайне незавидное тогда, гражданское положение. «Только со времени его посещения, — говорят духоборцы, — стали смотреть на нас, как на людей: и скотинку погонишь в город, и что другое продашь или купишь; а то прежде купец или кто другой первым делом начнет ругаться перед тобой: нехристи да такие, сякие… просто хоть и не показывайся никуда». Вообще, можно заметить, что прежние гонения и оскорбления еще очень памятны им, так что, несмотря на лучшие времена, охотников на переселение назад в Россию между духоборцами найдется, вероятно, немного. Основная религиозная идея духоборцев может быть выражена в нескольких словах. Единый Бог в трех лицах: Отец Бог — память, Сын Бог — разум, Дух св. Бог — воля, Бог-троица едина. Никаких писаний они не имеют; не признают ни Евангелия, ни Библии, ни книги св. отцов православной церкви: все это, говорят они, написано человеками, а все, что от человека — несовершенно. Понятие о Христе чрезвычайно сбивчивое: вместе с смутным признанием его как Богочеловека полнейшее отсутствие понятий о том, как он жил и за что страдал. Понятие о Христе ограничивается тем, что сказано о нем в их так называемых Давидовых псалмах. Эти псалмы — единственная молитва, общеупотребительная у духоборцев; насколько они Давидовы, т. е. насколько могут быть приписаны пророку Давиду, который пользуется у них большим уважением, можно судить по тем образцам, которые у меня есть, но которые неудобны для печати. Может быть, в первое время образования толка молитвы эти имели более смысла; но так как они передавались и теперь передаются в семействах от отца к сыну только устно, то и неудивительно, что при совершенной безграмотности этого народа многие слова и целые фразы искажены и обессмыслены до смешного. Духоборцы же уверены, что каждое слово этих псалмов идет по преданию от уст самого псалмопевца.

Недоверие или, даже вернее будет сказать, отвращение ко всяким писаниям доводит их иногда до бессмыслиц вроде следующей. Вместе с пророком Давидом три ветхозаветные личности пользуются у них большим почетом; это Анания, Азарин и Мисаил ^[62] , и почему же? Потому что они достояли при кресте до конца. «На что уж апостол Петр был близок ко Христу, — толкуют духоборцы, — и тот отрекся от него, а они выдержали». На замечание мое, что, живя гораздо ранее Христа, они не могли присутствовать при его страданиях — отвечают, что не их дело рассуждать об этом, довольно верить тому, что передано от отцов. Смысл поверия понятен, но в хронологии, повторяю, бессмыслица. — Не известны ли вам, — говорю я нескольким старичкам, беседовавшим со мною, — кроме Давида и другие ветхозаветные пророки, также много предсказывавшие о Христе, как, например, Исаия?.. — Какой это, батюшка, Исай, — перебивают меня, — это что Авраам, Исай, Иаков-то?.. Где же их знать, и много их всех, да и давно они очень жили ^[63] .

62

Анания, Азария, Мисаил — еврейские юноши, соратники пророка Даниила, доставленные в Вавилон по повелению Навуходоносора после занятия им Иерусалима. Их жизнь и подвиги описаны в «Книге пророка Даниила», входящей в Библию.

63

Исаия — ветхозаветный пророк. В «Книге пророка Исаии» предсказано явление Мессии.

…Авраам, Исай, Иаков-то… — Авраам — избранник бога Яхве, один из патриархов, родоначальник евреев и арабов. Исай, т. е. Исаак, — сын Авраама и Сарры, Иаков — сын Исаака.

О святых, почитаемых греческою церковью, отзываются, что это были, может быть, очень добрые люди — и только.

Догмат почитания властей, вследствие практической необходимости, начинает входить у них в силу и, с другой стороны, утрачивает значение любимый догмат духоборца:

…Не убоюся, На Бога сположуся.

По поводу этого стиха припоминаю смешной случай. Как-то в воскресенье, справляемое у духоборцев с водкою и гульбою, пьяный отставной солдат (которых много между этими сектаторами) крепко ругался под моим окном; я послал бывшего со мною провожатого, казака, попросить его уйти с бранью куда-нибудь в другое место. Смотрю в окно и вижу, что казак принялся усовещивать:

— Что ты это вздумал тут ругаться, разве не видишь, здесь остановился проезжий чиновник, ведь нехорошо…

Пьянчужка мой презрительно посмотрел на посланного, подбоченился и пропел ему в ответ:

Я тебя не убоюся, А на Бога положуся!

Казак махнул рукой и воротился ко мне огорченный.

— Ничего с ним, ваше благородие, не сговоришь, грубиян, известно — пьяный человек…

«Царя мы почитаем, — говорят духоборцы, — это на нас пустое взвели, что мы власть не чтим; царя нельзя не почитать, только что отцом его, как православные, не называем».

Расскажу о богослужении духоборцев, крайне простом и несложном.

В воскресенье провели меня в избу, назначенную для собраний. Очень чистая, обыкновенная крестьянская горница, просторная, но низкая, с большою русскою печью и увешанная красивыми полотенцами, битком набита народом. Мужчины с одной стороны, жинки с другой; постарше летами сидят на лавках, остальные стоят. Начинают поочередно читать молитвы; если кто ошибается, его тотчас же поправляют:

— Не так ты говоришь!

— Как не так, как же еще?

— А вот как… — и, в свою очередь, ошибается — опять со всех сторон раздаются поправки. Я заметил, что ошибаются больше мужчины, женщины знают молитвы (псалмы тож) тверже и поправки идут больше с их стороны. Чтение молитв продолжается довольно долго, пока не истощится весь запас их или, что бывает в тяжелую рабочую пору, пока не начнет сказываться в присутствующих усталость, послышатся с углов и укромных местечек всхрапывания. Тогда кто-нибудь приглашает собрание перейти к пению:

— А что, господа, тяжко (душно) что-то, не выйти ли на двор попеть-то?

Все отправляются на двор, где опять мужчины становятся в одну сторону, женщины — в другую. Обычай становиться мужчинам и женщинам одним против других строго соблюдается. Этим исполняется заповедь: иметь перед собою, во время молитвы, образ божий.

Поют также долго, на один и тот же заунывный и такой грустный напев, что непривычному тоскливо сделается: вспоминается что-то родное, далекое… Волга и бурлаки с их песней, подобною стону… Впереди мужчин всегда стоит запевало, который и начинает выпевание каждого псалма.

В деревне Славянке исправлял эту почетную должность пренаивный старичок, часто приходивший ко мне беседовать и всегда не с пустыми руками: то с сотовым медом, то с свежими огурчиками, за что, впрочем, не упускал случая упрятывать в карман добрую горсточку папирос, которыми после, как мне сказывали, похвалялся перед соседями: «Чиновник это меня все потчует — уважает».

Мне он несколько раз тонко намекал на важность исполняемой им обязанности: «Поди ты, вот другому, хоть что хошь, не зачать псаломчика — это уж в кого что господь вложит…» Только запевало и, может быть, еще несколько человек при пении следят за словами, остальные же просто вторят воем.

Перед окончанием богослужения становятся полукругом и начинают кланяться и целоваться друг с другом; мужчины обходят поочередно всех мужчин, женщины — женщин. Взявшись за правые руки и поклонившись один другому два раза, целуются, затем еще два раза кланяются; последний поклон, особенно низкий, обращен со стороны мужчин к женщинам, и к мужчинам — с женской стороны. Поклоны отвешиваются как-то очень неуклюже и немного в сторону. Каждый обойдет непременно всю присутствующую братию, не исключая и подростков. Очень маленьких детей мне не случалось видеть на молитвах. Во все время церемонии поклонов пение не прерывается. По окончании ее — шабаш, шапки на голову, и по домам.

Я записывал их псалмы буквально, со слов старых и молодых; те и другие, старики же в особенности, плохо понимают, что они говорят; зазубривая слова наизусть, они часто не понимают их смысла, и когда я спрашивал объяснения некоторых мест, старички отвечали большею частью так: «Кто ж его знает, премудрость божия, не достигнешь всего этого». Или: «Бог его знает, я этого не знаю, так родители наши читывали, так и мы читаем; так маленьких приучили, и господь знает, что там к чему». Случалось получать и объяснения, но по большей части очень темные; видно было, что сходство в выговоре слов и выражении фраз принималось за сходство в смысле. Стоит читающему забыть одно слово псалма — он тотчас сбивается и начинает сначала.

Случится, что бравый духоборец выпустит из середины добрую часть молитвы и догадается об этом только тогда, когда окончит. Подумает, подумает, да и говорит: «Должно, пропустил я чего-нибудь, потому уж очень скоро конец пришел».

Иногда же спохватится вовремя: «Нет, нет, что-то не так; ну-тка почитайте, что там у вас записано?» Я читаю: «…И причащаемся мы ко святым его тайнам, божественным, страшным, животворящим…» — «Ну, ну, так, так; еще теперь пиши: Христовым, — и потом начинает припоминать весь запас книжных слов и бормотать про себя: божественным, страшным, животворящим, Христовым… Божественным, страшным, животворящим… Ну, пиши еще: бессмертным»… Ох! как теперь дальше-то, не забыть бы чего… Ну-ка, почитай-ка же еще сначала… и т. д.