Повести

это время бахнул и гулким морозным эхом покатился по полю выстрел - оттуда же, из-под пригорка.

Потом бахнуло в другой раз и в третий. Пуль, однако, он не услышал, да он и не вслушивался вовсе.

Боком, скорчившись в своем снежном лежбище, он изо всех сил старался натянуть бурок. И он натянул

его хотя и не до конца, кое-как, и ему стало легче. Он даже повернул лицо, чтобы не так сильно жгло на

снегу щеку и лоб.

И вдруг он услышал непонятно откуда донесшийся голос:

– Сотников, Сотников...

181

Это поразило его, и он подумал, что, наверное, ему уже мерещится. Тем не менее он оглянулся -

сзади в темноте ворошилось что-то живое, вроде бы даже полз кто-то и повторял с тихой

настойчивостью:

– Сотников, Сотников!

Ну, разумеется, это Рыбак! Сотников отчетливо расслышал его низкий встревоженный голос и тогда

разом обмяк в своем мучительном напряжении. Хотя еще было неясно, хорошо это или нет, что Рыбак

вернулся (может, путь к отходу был также отрезан), но он вдруг понял: гибель откладывается.

7

Они поползли к кустарнику - впереди Рыбак, за ним Сотников. Это был долгий, изнурительный путь.

Сотников не успевал за товарищем, а иногда и вовсе замирал в снежной борозде, и тогда Рыбак,

развернувшись, хватал его за ворот шинели и тащил за собой. Он также выбился из сил - мало того, что

помогал Сотникову, еще волок, на себе обе винтовки, которые все время сваливались со спины и

застревали в снегу. Ночь потемнела, в сумрачной дымке совсем пропал месяц - это, возможно, и спасло

их. Правда, из-под пригорка два раза хлопнули выстрелы - наверно, тот полицай все же что-то заметил.

Кое-как добравшись до края кустарника, они залегли между мягких заснеженных кочек - темные ветки

ольшаника неплохо скрывали их в ночных сумерках. Рыбак был весь мокрый - таял снег в рукавах и за

воротником полушубка, от обильного пота взмокла спина. Он так устал, как не уставал, наверное,

никогда в жизни, и беспомощно лежал ничком, лишь поглядывая в сторону пригорка: не бегут ли за ними.

Но сзади никого не было, полицай хоть и заметил что-то, но преследовать, наверно, не отважился - тут

недолго было и самому схлопотать пулю.

– Ну, как ты?
– подал голос Рыбак, все еще жарко дыша густым, видимым даже в сумерках паром.

– Плохо, - едва слышно признался Сотников.

Он лежал на боку, запрокинув голову в плотно облегавшей ее смерзшейся пилотке. Раненая его нога

была слегка приподнята коленом вверх и мелко, нервно дрожала. Рыбак тихо про себя выругался.

– Давай трогать. А то... обложут - не вырвешься.

Он приподнялся, но, прежде чем встать, вытащил из-за воротника у Сотникова смятое свое полотенце

и дрожащими от усталости руками туго перевязал его ногу выше колена. Сотников раза два дернулся от

боли и задержал дыхание, подавляя стон. Рыбак, привстав на колени, подставил ему спину:

– Ну, цепляйся.

– Подожди, я сам, может. .

Слабо заворошившись на снегу, Сотников кое-как поднялся на одно колено, с болезненной

осторожностью отставляя в сторону раненую ногу, попытался подняться совсем, но это ему не удалось.

– Куда тебе! А ну держись!

Рыбак подхватил его под руку, и Сотников наконец встал; сильно припадая на раненую ногу, сделал

два шага. Это ободрило Рыбака - если человек на ногах, то, наверно, не все потеряно. А то, как приполз к

Сотникову и узнал, что тот ранен, стало не но себе: что он мог сделать с ним в таком положении? Теперь

Рыбак понемногу стал успокаиваться, подумав, что, может, еще как-либо удастся вывернуться.

С помощью Рыбака Сотников неуклюже переступил раз и другой. Они полезли в негустой здесь,

низкорослый кустарник с его рыхлым и довольно глубоким снегом. Сотников одной рукой держался за.

Рыбака, а другой хватался на ходу за стылые ветки ольшаника и, сильно припадая на раненую ногу, изо

всех сил старался ступать быстрее. В груди у него все хрипело с каким-то нехорошим присвистом, иногда

он начинал глухо и мучительно кашлять, и Рыбак весь сжимался: их легко могли услышать издали. Но он

молчал. Он уже не спрашивал о самочувствии - не давая себе передышки, настойчиво тащил Сотникова

сквозь заросли.

За кустарником после лощины, оказавшейся довольно просторным замерзшим болотом, опять

начался крутоватый подъем на пригорок. Они наискось вскарабкались на него, и Рыбак почувствовал,

что силы его на исходе. Он уже не в состоянии был поддерживать Сотникова, который все грузнее

оседал книзу, да и сам так изнемог, что они, не сговариваясь, почти одновременно рухнули в снег. Потом,

сосредоточенно и громко дыша, долго лежали на склоне с удивительным равнодушием ко всему. Правда,

Рыбак понимал, что с минуты на минуту их могут настичь полицаи, он все время ждал их рокового

окрика, но все равно тело его было бессильно одолеть сковавшую усталость.

Может, четверть часа спустя, несколько справясь с дыханием, он повернулся на бок. Сотников лежал

рядом и мелко дрожал в ознобе.

– Патроны остались?

– Одна обойма, - глухо прохрипел Сотников.

– Если что, будем отбиваться.

– Не очень отобьешься.

Действительно, с двадцатью патронами не долго продержишься, думал Рыбак, но другого выхода у

них не оставалось. Не сдаваться же в конце концов в плен - придется драться.

– И откуда их черт принес? - Рыбак с новой силой начал переживать случившееся. - Вот уж

действительно: беда одна не ходит. .

Сотников молча лежал, с немалым усилием подавляя стоны. Его потемневшее на стуже, истерзанное

болью лицо с заиндевевшей от дыхания щетиной вдруг показалось Рыбаку почти незнакомым, чужим, и