Повести

— Да! У страха глаза велики, — согласился Мурзин. — А что нового еще принесли разведчики?

— Они сейчас лейтенанту Настенко докладывают. Но я успел с ними поговорить. Рассказывают, что немцы усиленно перебрасывают войска на север. Видно, готовят удар по нашим регулярным частям с фланга. Смотри-ка на карту. Вот что получается: наши уже клином в Германию ворвались, вся Моравия на их левом фланге осталась. Отсюда немцам удобно под самое основание нашего клина ударить.

— Значит, надо немедленно передать эти новые данные в Киев. На то мы здесь и поставлены.

— Настенко в штабе телеграмму готовит. А я с тобой о другом сейчас поговорить хочу. Ко мне утром подпольщики из Валашских Мезерич приходили. Говорят, у них там представитель из Праги приехал. Имеет полномочия от подпольного ЦК Компартии Чехословакии. Имеет большое желание с тобой встретиться. Как ты на это смотришь?

— От ЦК Компартии, говоришь? Непременно надо принять. Хотя они обычно через наших связных действуют. Ну да ладно. Повидаемся — выясним. Договаривайся с ребятами из Валашских Мезерич о месте встречи, сходим с тобой на это свидание. А как его зовут, ты знаешь?

Степанов достал из кармана измятый листок бумаги и, взглянув на него, неуверенно проговорил:

— Какой-то Франц Брин. Ребята у него документы проверили. Как будто бы все в порядке.

— Хорошо! Давай завтра или послезавтра с ним повидаемся.

Но уже на следующее утро Мурзин отказался от мысли встретиться с Францем Брином. Он только что поднялся с деревянных нар и вышел из бункера, чтобы обтереться снегом, когда его окликнул запыхавшийся Честмир Подземный.

— Товарищ капитан! Срочное дело! — сказал он, едва переводя дыхание.

— Та-ак! Видно, действительно срочное, раз ты так бежал. Ну говори, что случилось?

Мурзин обтер снегом руки, нагнулся за другой пригоршней и протер лицо. Честмир стоял молча, в затруднении переминаясь с ноги на ногу. Он за прошедшее время уже довольно сносно стал понимать русский язык, но говорить ему еще было трудно.

— Валашские Мезеричи человек пришел, — сказал он, медленно подбирая слова. — Из Праги...

— Знаю! Представитель подпольного ЦК Компартии Чехословакии товарищ Франц Брин, — перебил его Мурзин и, вытираясь полотенцем, пошел к бункеру.

— Нет! Нет! — взволнованно замотал головой Подземный.

Они уже зашли в землянку и присели на нары. Степанов еще на рассвете ушел в село Гощалково к матке Чешковой, где должен был встретиться со связным из отряда Петра Будько. Поэтому в бункере никого больше не было.

— Ну, рассказывай дальше, — сказал Мурзин. — Только не волнуйся и не торопись.

Из сбивчивого, из русских и чешских слов, рассказа Подземного Мурзин понял следующее: у одной из подпольщиц остановился на квартире чешский гестаповец. По приказу Честмира подпольщица ночью обыскала портфель офицера. Рассчитывали найти какие-нибудь ценные документы. А нашли фотографию того самого человека, который явился к подпольщикам как представитель ЦК компартии.

— Та-а-ак! — взволнованно протянул Мурзин. — Значит, надо предупредить товарища, что за ним гестапо следит.

— Он сам гестапо! — выпалил Честмир Подземный. Он быстро стянул с ноги сапог, достал из портянки завернутую в тряпочку фотографию и отдал ее Мурзину. — Вот!

Мурзин буквально впился глазами в изображение.

— Нет, нет! — заволновался Честмир. — Оборот!

Он взял у Мурзина фотографию, перевернул ее. На обороте было написано карандашом: «Франц Брин. Б-105».

— Агент, гестапо, номер! — сказал Подземный и ткнул в подпись пальцем. — Сюда смотри!

— А зачем мне с оборота смотреть? — недобро усмехнулся Мурзин. — Я этого гада и по лицу вижу. Мы с ним уже однажды встречались. Тогда он тоже будто бы из Праги пожаловал.

Мурзин вспомнил большую лесную поляну на скате горы Княгиня, куда Дворжак привел его и Ушияка на встречу с представителями подпольной организации Праги, вспомнил и этого высокого человека в шляпе с птичьим пером. Вспомнил и сразу узнал.

— Это, видимо, крупный агент гестапо. Не понимаю только, почему его фотография оказалась в портфеле у вашего квартиранта? Я думал, что гестапо чище работает. Ну да ладно. Будем считать, что нам повезло... — Мурзин задумался, потом пристально посмотрел в юношеское лицо Подземного, заглянул в его улыбчивые глаза. — Та-ак! Ты, Честмир, парень крепкий, проверенный вояка. Я тебе, как брату, доверяю. Поэтому и поручаю тебе важное боевое задание... Подбери двух-трех ребят поздоровее и доставьте этого негодяя сюда. Понял? Его — ко мне, — Мурзин ткнул пальцем в фотографию, потом себе в грудь. Повторил: — Его — ко мне!

Подземный торопливо закивал головой:

— Ано, ано!

— В крайнем случае убейте его. Но чтобы из Валашских Мезерич он живым не ушел. Не то много еще лишней крови пролить нам придется. Ясно тебе, Честмир?

— Понятно, судруг капитан!

— И знай, упустишь этого Франца Брина — лучше на глаза мне не попадайся. Это из-за него погиб Ушияк. И из-за Дворжака. Значит, если ты ему за Ушияка отомстишь, тогда у нас только за Дворжаком долг останется. Понял?

— Приведу или убью! — коротко сказал Подземный.

— А фотографию возьми с собой. Для верности, чтоб не перепутать. — Мурзин отдал Подземному фотокарточку. — А то притащите кого-нибудь из его помощников, а самого Брина спугнете.

Партизаны отряда «Ольга» ушли из деревни Немоховицы на выполнение боевого задания. В домике Поспешила остались только раненые: харьковчанин Иван Корж с простреленной левой рукой и Ладислав Вернер с перебитым запястьем. За ранеными ухаживали сестры Тесаржик — двадцатилетняя Нина и восемнадцатилетняя Ольга, отец которых уже второй год находился в концентрационном лагере.

Девушки жили с матерью в бывшем поместье, расположенном как раз напротив домика Поспешилов, и уже давно сотрудничали с партизанами. В последнее время Иван Корж все чаще поглядывал на младшую Тесаржик. Он и не скрывал от друзей, что ему полюбилась эта сероглазая девушка с пухлыми щечками и непослушной прядью волос, свисавшей на лоб.

Поэтому, когда ее сестра Нина забежала в дом Поспешилов и взволнованно рассказала, что только сейчас трое гестаповцев арестовали Ольгу и повели ее через всю деревню по направлению к Бранковицам, Иван Корж схватил пистолет и выбежал из дома. Вслед за ним бросился и Ладислав Вернер.