Повестушки о ражицкой баште
Шрифт:
Вдруг сверкнула молния, грянул гром, и испуганные обитатели башты, выбежав на плотину, увидали, что старый дуб лежит поперек нее, свесив крону в пруд. Не сразу удалось успокоить дочурку баштыря, горько плакавшую над гибелью старого дуба.
Да и всем было жаль его.
– Завтра придется распилить на дрова, - сказал сторож.
– Его сразила молния. Это не сулит добра, -промолвила сторожиха.
– Пошлю завтра в Путим за старым Гайдой, -прибавил сторож.
– Пусть поможет пилить.
В этот вечер на баште было печально.
Все
На другой день работник Матей сходил в Путим за старым Гайдой. Гайда приехал с женой.
Старый Гайда был бедняк: они с женой батрачили, ходили на поденщину, тем и жили.
Гайда с помощью жены стал пилить сверху ствол старого дуба, обрубал ветви топором; оба за целое утро не проронили ни слова.
В полдень, придя с женой на башту пообедать и отдохнуть, старый Гайда уже в комнате сказал сторожихе:
– Поверите ли, матушка, будто самого себя по живому телу режу.
Гайдова положила ложку, и слезы заблестели у нее на глазах.
– Что вы плачете?
– удивилась сторожиха.
– Поверите ли, матушка, - повторил старый Гайда, - кабы не стыд, я бы тоже заплакал.
– Как вспомню, матушка, - всхлипывая, промолвила Гайдова, - что я тридцать лет тому назад под этим самым дубом со стариком своим познакомилась.
– Я молодой тогда был, - вздохнул Гайда.-Не думал, что придется на старости лет горе мыкать. Иду раз по плотине…
– Вдруг град!
– жалобно подхватила Гайдова.
– Я в дуб залез, - продолжал Гайда.
– А я как раз тоже через плотину шла, - перебила мужа Гайдова.
– Начался град; не знаю, куда спрятаться, да и влезла в дуб.
– Там и познакомились, - опять вздохнул Гайда.
– А теперь вот приходится его пилить… Грусть-тоска нас взяла, как вспомнили мы, что молоды были, и так много с тех пор пережить пришлось…
Целую зиму башту отапливали старым дубом.
Но повесть о нем была бы неполна, если не прибавить, что весной от одного его корня, ушедшего в плотину, проклюнулся маленький росток будущего дубка.
V. Работник Матей
У Матея был в Малетицах отчим, который страшно его тиранил. Мать умерла очень рано, и Матей в десять лет убежал из дому на ражицкую башту.
– До утра я тебя здесь оставлю, - сказала маленькому беглецу сторожиха, - а утром мы пошлем за отцом - пускай отведет тебя домой.
Но когда послали за отчимом Матея, тот сказал:
– Ежели хотите, можете оставить мальчишку у себя; буду вам по гроб жизни благодарен. Мальчишка страшно прожорливый: он меня съест со всем домом в придачу. А приведете обратно, я его так отделаю, что он своих не узнает.
Вот как случилось, что Матей остался в ражицкой баште пастухом. Он пас гусей, скотину, возмужал и стал еще более охоч до еды. А во время пастьбы развлекался тем, что обучал своих питомцев разным штукам.
Гусаков учил нападать на пешеходов, щипать их и бить крыльями, маленького козлика - бодать незнакомых людей.
На пастбище только и слышен был голос
Матея:– Гусак, внимание, гоп! Козлик, трах!
Он научил молодого бычка наскакивать на людей так, что тот как-то раз обратил в бегство даже держминского старосту и целых полчаса гнался за ним.
Матей без конца бился над своими воспитанниками, обучая их разным приемам нападения.
Он возвращался с пастбища, весь исщипанный гусаками, избитый козлом и бычком, истомленный борьбой и голодом. Ел за двоих, не привередничая. Подъедал все остатки и просил еще.
Забирался в курятники и пил яйца, забирался в кладовую и наводил там порядок, не заботясь о последствиях.
С возрастом рос и его аппетит.
Но он хорошо справлялся со своими обязанностями, и, когда его потом повысили в должности, сделав работником, не было человека надежней, чем он.
Он был очень смышлен, внимательно ко всему присматривался и пришел к выводу, что кругом много всякой снеди.
Он ловил зябликов, воробьев и жарил их.
Следил за жизнью на лугах, ловил и жарил кротов. Наконец как-то раз вернулся домой с целым узлом, полным ежей.
– Хочу вот и это попробовать, матушка, - сказал он сторожихе.
– Может, тоже годится в пищу. Ведь ежик ничего скверного не ест. Это чистые зверьки, матушка. Я их освежую во дворе.
Вечером он изжарил ежей и съел их, закусывая большой краюхой хлеба.
– Все руки мне искололи, подлые, - с сердцем промолвил он и приступил к новому блюду.
– Да за тебя, Матей, ни одна не пойдет, - сплюнув в сторону, заметил баштырь.
– Ну кто захочет с тобой целоваться, коли ты ежей лопаешь.
– Эх, - отвечал Матей, разрывая своими мускулистыми руками жареную ежатину.
– Мне бы надо их на сале изжарить. Вот дело было бы! Слава создателю, - промолвил он, покончив с трапезой.
– Кто бы подумал, что у ежей такое вкусное мясо! Жаль, я раньше не знал.
С тех пор Матей начал ловить ежей. Вскоре он пришел к заключению, что ежи со свиными мордочками много вкуснее, чем с собачьими.
– Еж вкусней ежихи, - говорил он.
– А всего лучше молодые ежата.
Как-то раз пришел навестить Матея отчим. Это был редкий гость: он приходил к пасынку раз в пять лет.
Пришел в воскресенье, в полдень. Матей увидел отчима в комнате, вернувшись из похода на ежей.
Сторож и сторожиха ушли куда-то в деревню, и Матей оставался хозяином в доме.
– Как живете, папаша?
– приветливо спросил Матей, поцеловав отчима в бритую щеку.
– Помаленьку, Матей, - ответил отчим.
– А ты как? Хорошо?
– Хорошо, папаша.
– Ну вот, повидал я тебя, Матей, - сказал отчим.
– Могу теперь идти восвояси.
– Как же вы пойдете голодный, папаша?
– возразил Матей.
– Я сейчас приготовлю вам чего-нибудь такого, чего вы еще отродясь не пробовали.
– Чего же это?
– Вот увидите, - ответил Матей.
– Полакомитесь на славу, я вам ручаюсь. Пойду пожарю.