Повидаться с внучкой
Шрифт:
«Они у меня душу отняли. Осталось пустое тело. На что оно мне?»
«Ах, вот в чём дело! Выходит, твоей душой была Даша? Тогда почему не сберёг её, свою душу?»
«Как ещё беречь? И так уж… как в горсточке носил».
«В горсти можно только тело держать. Оно жёсткое. Для души же нужна ласка. Много она видела от тебя?»
«Всегда».
«Нет, не всегда. И у самого душа задубела, и у неё зачерствела. И кого теперь винишь? Себя вини».
«Так ведь… жизнь такая. Как по-иному?..»
«Жизнь зависит от людей. Ты тоже свою сделал. Такою, какою она у вас есть… Была».
«И что теперь?»
«Уйди от неё. Оставь —
«Как можно уйти брошенному?»
«Разведись. Не ты первый, не ты последний. Не совершай смертного греха…»
Где-то внизу хлопнула дверь, донёсся разговор. Слова были непонятны, различались только мужской и женский голоса. Они слышались всё чётче — говорящие поднимались.
Гриша отошёл от двери и по лестнице ступил чуть выше. На его счастье, поднимающиеся дошли до шестого этажа и свернули на площадку. Гриша свесился через перила и посмотрел на них. О боже! Это были Даша и тот, кудрявый. Одеты легко, в домашнее. Понятно: были у Тани.
Осторожно спустился по лестнице и поглядел вслед.
Хозяин открыл дверь; прежде, чем перешагнуть через порог, Даша обеими руками обняла мужчину за шею, притянула к себе его голову, тот тоже обнял её, и они соединились в поцелуе. Как будто специально, чтобы разорвать Гришино сердце, прямо на его глазах. Второй раз уже. Им что, другого места нету? Или невтерпёж?
Кровь закипела и ударила в голову так, что всё поплыло перед глазами, а в ушах появился противный писк. Больше не колеблясь ни секунды, Гриша засунул руку в карман, спустил предохранитель, вытащил пистолет, но не видел, куда стрелять — мешал туман перед взором. Несмотря на это, не выдержал. Вытянул руку в сторону, где должны были быть Даша с кудрявым и, не прицеливаясь, выпустил всю обойму.
От грохота выстрелов пришёл в себя. Туман перед глазами рассеялся.
Дверь в 55-ю квартиру была закрыта, площадка пуста.
Гриша не помнил, как вышел из подъезда, сколько времени шёл по тротуару, спотыкаясь и задевая прохожих — просто не видел их, как и всё окружающее. В голове было только одно: «Эх, ты! Не мужик, а половая тряпка. Даже этого не смог сделать. Никчёмный! Сколько думал, готовился, даже корову продал — и что вышло? Один пук, вот что!..»
Не заметил и того, как сошёл с тротуара, шагнул на мостовую и попал под автобус. Только почувствовал, как что-то сильно ударило по плечу, потом сразу — по голове… и провалился в темноту, точно в густую грязь нырнул…
Через какое-то время перед глазами посветлело. Но что это случилось с ним?! Он поднялся в воздух, реял там как птица и смотрел, как внизу, на городской улице, из-под автобуса вытаскивают сбитого мужчину. Несчастному размозжило голову, все кости переломаны, во всём теле — никакой крепи, точно и не человеческое тело было, а истрепанная верёвка. Оно и не удивительно. Переполненный людьми автобус проехался по нему не поперёк, а вдоль — так уж упал под колёса бедняга. От этой тяжести не то что в верёвку — в бечёвочку превратишься.
Гриша глядел вниз до тех пор, пока врачи в белых халатах не уселись в «Скорую». Погибшего люди в синем погрузили в другую машину, уехала ГАИ, разошлись зеваки, двинулся и автобус, раздавивший человека, — с другим водителем за рулём.
После этого начал медленно подниматься вверх. Сначала перестал различать людей, потом пропала улица, затем — весь город, и всё залил ровный матовый свет, точно в молоке
плыл. Но абсолютно не удивился этому, будто знал, что так и должно быть, и нет ничего необычного и непонятного в этом.Он поднимался и поднимался, теперь всё быстрее. Вокруг стало смеркаться, а вскоре и вовсе стемнело. Тьма была такая густая, самой малюсенькой иголочки света не проникало ниоткуда. Только чувствовал, как летит ещё выше. Но абсолютно не волновался…
Неожиданно тьмы не стало. Сразу. Резко. Так, как если в тёмной комнате включить электролампочку, и свет тотчас разольётся во все стороны, во все углы одинаково. Такое же случилось и теперь. Никаких сумерек, как бывает при рождении нового дня, когда светать начинает мало-помалу. Точно одним прыжком очутился из тьмы в свете.
Он был сильный и в то же время мягкий — совершенно не резал глаз. И непонятно, откуда шёл: ни Солнца, ни какого другого источника его не было видно нигде.
Вокруг, насколько хватало глаз — пустота. Он был тут один. Но не очень долго. Внезапно перед ним появился человек.
— Добрался? — спросил Гришу.
— Добрался, — ответил он и не удивился этой встрече, точно заранее уже договаривались; и человек показался ему знакомым, хотя бы поклялся: прежде никогда его не видел.
— Иди за мной, — сказал человек и двинулся вперёд.
Он даже не шевельнул губами, когда произносил слова, но Гриша каким-то образом понимал его.
И последовал за ним.
Вокруг только что была пустота. Кроме яркого матового света — ничего. А теперь на их пути то и дело стали попадаться люди. И чем дальше шли, тем больше их становилось. Грише казалось: с некоторыми из них когда-то встречался. Но где и когда — вспомнить никак не мог, хотя силился.
Они сильно выделялись от земных людей: были лицо, тело, руки-ноги, но только какие-то «незаполненные», плоские, точно абрисы. От каждого исходило бледно-синее сияние, которое и выделяло их от бело-матового света, только у каждого оно было своё, особенное. У одних — точно многажды постиранная выцветшая тряпочка, у других — более яркое, у третьих — обжигающее, а от некоторых сыпались искорки, которые, впрочем, тут же и гасли.
Все они провожали их взглядами. Грише показалось, некоторые тоже готовы узнать его, но что-то им тоже мешало.
Идти было легко. Он не чуял под ногами ничего, точно и не шагал вовсе, а плыл по воздуху.
Проводник молчал. Не задавал вопросов и Гриша, шедший в пяти-шести шагах сзади.
Вот они дошли до такого места, где собравшихся было множество — вся окружность был заполонена ими: женщины, мужчины, старые, молодые, дети.
Ведущий остановился, подождал Гришу, указал место рядом с собой и заставил.
— Перешагни через Порог.
Он не увидел никакого порога, был только пустой воздух, но, как и его ведущий, поднял ногу повыше и шагнул пошире.
Толпа пропала.
Они оказались перед десятком беловолосых и белобородых стариков в сверкающих одеждах. Те сидели, хотя под ними — ни стульев, ни скамеек. Словно сам воздух держал их. Может, и на самом деле так. Молча, пристально, и, как показалось Грише, жёстко смотрели на него. Стариками их посчитал из-за белых бород, однако, когда вгляделся в их лица внимательнее, не сказал бы — они старики. Не молодые, но и не старики. На вид их возраст определить невозможно. Хоть тридцать лет дай им, хоть триста — всё равно ошибёшься. Вот какими были они.