Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины
Шрифт:
«Я вхожу в зал, где танцуют кадриль, и с удовольствием вижу, что танцуют ее изрядно, на французский манер… Спустя два-три часа меня привлекает девица, одетая в домино, окруженная толпой масок, она писклявит на парижский лад, как на балу в Опере. Я не узнаю ее по голосу, но по речам уверяюсь, что эта маска хорошая моя знакомая, ибо непрестанно слышу словечки и обороты, что я ввел в моду в парижских домах: „Хорошенькое дело! Дорогуша!“» [265] .
Дождавшись, пока дама снимет маску, чтобы высморкаться, Казанова начинает шептать ей на ухо «те вещи, что могла знать только она и ее возлюбленный». Заинтриговав и смутив старую знакомую, он наконец открывается ей, чем вызывает бурю восторга.
265
Казанова Д.Указ. соч. С. 553–555.
По этому отрывку можно судить, насколько демократичны бывали маскарады
По уверениям Казановы, праздник должен был продлиться «шестьдесят часов». Вряд ли кто-либо из гостей был способен выдержать такой танцевальный марафон от начала до конца. Участники приезжали и уезжали, сменяя друг друга. Сам венецианский путешественник провел во дворце часов восемь, не удивительно, что он смертельно устал и после этого проспал сутки, пропустив воскресную мессу.
Налет неблагопристойного, шутовского, карнавального был в маскарадах очень заметен. Стремление сломать границы привычного мира, перевернуть его вверх дном, поменять местами знатных и простолюдинов, мужчин и женщин реализовывалось под покровом маски.
Царствование Елизаветы Петровны прославилось необычными маскарадами, на которых дамы наряжались в мужское, а кавалеры — в женское платье. Подобные метаморфозы, согласно воспоминаниям Екатерины II, вызывали неприязнь у мужчин, но приводили в восторг прекрасную половину двора. Такие перевоплощения в символической форме знаменовали собой важную особенность эпохи — размывание жестких рамок, прежде ограничивавших поведение полов в обществе. Теперь мужчины и женщины могли на время как бы «поменяться местами», пусть пока только в перевернутом мире маскарада.
«Безусловно хороша в мужском наряде была только императрица, — вспоминала Екатерина, — так как она была очень высока и немного полна, мужской костюм ей чудесно шел; вся нога у нее была такая красивая, какой никогда я не видела ни у одного мужчины, и удивительно изящная ножка (ступня. — О.Е.). Она танцевала в совершенстве и отличалась особой грацией во всем, что делала одинаково в мужском и женском наряде… Как-то на одном из таких балов я смотрела, как она танцует менуэт; когда она кончила, она подошла ко мне. Я позволила себе сказать ей, что счастье женщин, что она не мужчина, и что один ее портрет, написанный в таком виде, мог бы вскружить голову многим женщинам… Она ответила, что если бы она была мужчиной, то я была бы той, которой она дала бы яблоко» [266] .
266
Екатерина II.Сочинения. М., 1990. С. 114.
Сохранились портреты Елизаветы Петровны кисти Л. Каравакка [267] и Е. Р. Дашковой работы неизвестного художника [268] в мужских костюмах. Высказано предположение, что знаменитый рокотовский «Молодой человек в треуголке» вовсе не портрет сына Екатерины II А. Г. Бобринского и «не переодетая» в мужское платье первая рано умершая жена Н. Е. Струйского, а сама императрица в маскарадном костюме. Изучение картины с помощью рентгеновских лучей обнаружило, что под верхним красочным слоем сохранилось другое изображение — женщина с серьгами, в декольтированном платье. Лишь лицо осталось неизменным [269] , а оно полностью совпадает с лицом великой княгини Екатерины Алексеевны на портрете Пьетро Ротари 1761 года.
267
Опубликован в кн. Анисимов Е. В.Елизавета Петровна. М., 1999.
268
Екатерина Романовна Дашкова. Исследования и материалы. СПб., 1996. С. 175.
269
Федор Рокотов. Из собрания Государственной Третьяковской галереи. Альбом. Автор-составитель Л. А. Маркина. М., 1986. С. 37.
И Елизавета Петровна, и Екатерина II использовали офицерский мундир во время захвата власти, что продолжало традицию карнавального переодевания в реальной жизни. Маскарад словно выплескивался за окна дворца и в течение пары суток становился частью уличной повседневности. Принимая роль государя, женщины-правительницы облачались в гвардейскую форму, садились верхом и выступали во главе вооруженных полков. Таким образом, они присваивали себе функции сильного пола, а мужской костюм служил лишь наглядным подтверждением этого.
Устраивая развлечения двора, Екатерина не отказалась от травестированных, то есть перевернутых маскарадов. Ей очень нравилось вводить участников в заблуждение на свой счет и иногда заигрывать с дамами. Однажды она накинула розовое домино на офицерский мундир и, войдя в залу, встала в круг танцующих. «Здесь княжна Н. С. Долгорукая, — вспоминала императрица, — стала
хвалить знакомую девушку. Я, позади нее стоя, вздумала вздыхать и, наклонясь к ней, вполголоса сказала: „Та, которая хвалит, не в пример лучше той, которую хвалит“. Она, обратясь ко мне, молвила: „Шутишь, маска, ты кто таков? Я не имею чести тебя знать. Да ты сам знаешь ли меня?“ На это я отвечала: „Я говорю по своим чувствам и ими влеком“… Она оглянулась и спросила: „Маска, танцуешь ли?“… и подняла меня танцевать» [270] . После танца государыня поцеловала княжне руку и еще долго рассыпалась в комплиментах, пока девушка, сжигаемая любопытством, не сдернула с нее маску. Конфуз ждал обеих. Екатерина превратила все в шутку и позднее с удовольствием вспоминала о своей проделке.270
Русский архив. 1870. С. 1155.
Если для дам переодевание в мужское платье носило куртуазный характер, то для мужчин это было шутовство чистой воды. Недаром подобные маскарады происходили обычно во время Святочных игр и на Масленой неделе, становясь формой народного карнавала с ряжеными. Тогда по традиции весь мир вставал с ног на голову. Не грех было побалагурить и приближенным государыни. Учитель наследника Павла С. А. Порошин вспоминал, что 25 декабря 1765 года в комнатах императрицы устраивались простонародные развлечения. Солидные вельможи плясали, взявшись за ленту, гонялись друг за другом в кругу поющих колядки участников, «после сего золото хоронили, заплетися плетень плясали», играли в колечко. «Императрица во всех сих играх сама быть и по-русски плясать изволила с Никитой Ивановичем Паниным… Во время сих увеселений вышли из внутренних покоев семь дам: это были в женском платье граф Григорий Григорьевич Орлов, камергеры граф Александр Сергеевич Строганов, граф Николай Александрович Головин, Петр Богданович Пассек, шталмейстер Лев Александрович Нарышкин, камер-юнкеры Михаил Егорович Баскаков и князь Александр Михайлович Белосельский. На всех были кофты, юбки и чепчики. Князь Белосельский представлял собой многодетную мамашу, державшую под руки дочек. Их посадили за круглый стол, поставили закуски и подносили пунш. Потом, вставши, плясали и много шалили» [271] .
271
Полушкин Л. П.Братья Орловы. М., 2003. С. 151.
Мода на народные костюмы, песни и танцы сохранялась в течение всего царствования Екатерины. Неуместные на балу, они были как нельзя кстати в маскарадно-карнавальной атмосфере. Однажды у Л. А. Нарышкина сама императрица облачилась царицей Натальей Кирилловной, а Дашкова — подмосковной крестьянкой — и исполняла в хороводе песню «Во селе, селе Покровском…», сочиненную когда-то императрицей Елизаветой Петровной на народный мотив [272] .
На маскарадах делались неожиданные презенты. Заметив, что у одной из фрейлин нет жемчужного ожерелья, Екатерина приказала ей быть на балу в костюме молочницы. Когда начались танцы, императрица взяла у девушки кувшин «на сохранение». По окончании полонеза фрейлина вернулась за своей крынкой и обнаружила на дне жемчуг. «А это тебе свернувшееся молоко», — услышала она от Екатерины.
272
Долгоруков И. М.Записки. Пг., 1916. С. 228.
Участникам костюмированных балов случалось так «замаскироваться», что жены не узнавали мужей и наоборот. Это придавало происходящему дополнительный оттенок пикантности. Так, графиня Анна Михайловна Строганова, находясь с супругом на грани развода и избегая встреч в обществе, неожиданно столкнулась с ним во время маскарада. «Вы меня спрашиваете, вижу ли я господина Строганова, — писала она в декабре 1765 года двоюродному брату А. Р. Воронцову. — Мы видимся, не видясь. Однажды на маскараде Локателли, где был весь двор, я танцевала контрданс в такой хорошей маске, что я танцевала с ним, не будучи недовольной, что меня удивило, так как весь маскарад ловила на себе его взгляд» [273] .
273
РГАДА. Ф. 1261. Оп. 3. № 972. Л. 2.
Каждый маскарад имел свое лицо. В зависимости от выдумки хозяев и гостей он оформлялся в соответствии с какой-нибудь заранее избранной темой. Бывали «национальные» праздники, где приглашенные специально одевались малороссами, алеутами, казаками и самоедами. В 1777 году в Петергофе отмечался год со дня бракосочетания великого князя Павла Петровича и Марии Федоровны. «Многие были в костюмах отдаленных наций Российской империи, — вспоминал присутствовавший там швейцарский математик Иоганн Бернулли, — и казалось, что свой маскарад они заимствовали из гардероба Академии наук» [274] .
274
Записки Бернулли // Русский архив. 1902. № 1. С. 16.