Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке

В практике дипломатических назначений, как во всякой бюрократической процедуре, имели место разные случаи, в том числе волокита, подхалимаж, бездушие, забывчивость и прочие проявления чиновничьей безалаберности. В апреле 1910 года секретарь миссии в Христиании (ныне Осло) И. фон Крузенштерн подал министру С. Д. Сазонову жалобу на то, что его, дипломата с 27-летним стажем, направляют обычным секретарём в Абиссинию, хотя товарищ министра Чарыков и министр Извольский в своё время заверяли его в том, что он будет назначен туда поверенным в делах. Он согласился поехать в Норвегию на должность с понижением оклада, лишь бы дождаться обещанного повышения в Абиссинии, и вот теперь выходило, что его надежды оказались обмануты. Уменьшение оклада, пишет Крузенштерн, ввело его в крупные расходы, что давало ему формальное право обращаться с жалобой на Министерство иностранных дел в Правительствующий сенат, но он не сделал этого: «Я однако с этим положительно примирился, чтобы доказать, что я всецело подчиняюсь распоряжениям моих начальников, и предполагая, что это положение для меня будет временное… Теперь за милость моего государя меня собираются унизить назначением на низший пост».

На заявлении дипломата, как видно из архивного дела, никто из руководящих работников министерства своей резолюции не оставил. Против того места, в котором проситель упоминает «об участии в моей болезни государыни императрицы» и о вынужденных расходах, кто-то — скорее всего, сам министр — жирно отчеркнул на полях синим карандашом. В архиве заявление Крузенштерна хранится среди тех, которые оставлены без последствий, то есть были положены под сукно.

Обычная русская история с чиновником в гоголевской шинели…

Консульский работник в Палермо А. С. Троянский для устройства карьеры избрал метод, широко известный у русских чиновников — лесть и подхалимаж. Посол в Риме Икскуль уже выхлопотал ему 15-дневный отпуск в Тунис с сохранением содержания, и Троянский умело воспользовался оказанной ему в Центре благосклонностью. «Усматривая в этом новый знак благосклонного внимания на мне Вашего Превосходительства, — писал он в апреле 1890 года товарищу министра Александру Георгиевичу (Егоровичу) Влангали (1823–1908), — и принося Вам мою глубочайшую признательность за поездку на африканский берег, ныне я принимаю смелость снова почтительнейше просить Ваше Превосходительство благоизволить осчастливить меня представлением мне другаго лучшаго места в Европе или на Востоке».

И что удивительно: метод, кажется, сработал, и «осчастливенный» подхалим был назначен на новое «лучшее место в Европе» — консулом в Пирее, где 27 августа 1905 года он скончался действительным статским советником. После его смерти в кассе консульства был обнаружен недочёт на сумму 10 332 франка и 75 сантимов. «Внесение сих 10 332 франков 75 сантимов в кассу консульства представляется ныне совершенно немыслимым, — сокрушённо докладывал в Центр посланник в Афинах Муравьёв-Апостол, — потому что вдова покойнаго осталась решительно без всяких средств, если не считать завещанных ей ценных бумаг приблизительно на 2000 рублей, и коллекции античных монет». Посланник явно намекает на то, чтобы простить умершему присвоение казённых денег, приводя в качестве смягчающих обстоятельств 40 лет его службы, из которых 10 лет он провёл в Афинах, и уважение и почёт, которым он пользовался среди греков и коллег.

В деле императорской миссии в Афинах сохранились некоторые документы Троянского, в частности, опись обнаруженных по его смерти документов и некоторого имущества. Любопытно духовное завещание, оставленное дипломатом.

«Духовное завещание

Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

Оставляю моей милой жене Кате всё немногое, что находится в моём доме, деньги, серебряные вещи, мебель, коллекции древностей, книги и пр.

Декабрь 8 дня 1901 года, А Троянский».

Среди того «немногого», о котором пишет умерший, Екатерине Троянской достались шикарные коллекции древних римских и греческих монет, бриллианты, золотые вещи, жемчуг и кое-что другое. Зря прибеднялся действительный статский советник Троянский!

А вот как на дипломатическую работу назначались «военные соседи» — офицеры Генерального штаба русской армии. Перед нами письмо от 8 мая 1910 года из Главного управления Генштаба, написанное от руки полковником Монкевичем (за обер-квартирмейстера), заверенное делопроизводителем полковником Самойло и адресованное управляющему Департаментом личного состава и хозяйственных дел Кимону Эммануэльевичу Аргиропуло: «Корнет Лейб-гвардии коннаго полка Врангель фон Гюбенталь 2-й ходатайствует о прикомандировании его, по климатическим условиям, на годичный срок к нашей миссии в Болгарии, с назначением в распоряжение нашего военного агента в Софии полковника Леонтьева.

Главное управление Генерального штаба, сообщая об изложенном, просит не отказать в уведомлении, не встречается ли означенному прикомандированию, без расходов из казны, препятствий со стороны Министерства иностранных дел».

Следует резолюция Аргиропуло:

«Справиться в 1 — м департаменте о том, не было ли уже переписки по этому делу — если нет, запросить о том старшего советника-посланника А». Подчинённый готовит запрос в миссию в Болгарию и за подписью Аргиропуло от 15 мая тот уходит в Софию. Посланник Дмитрий Константинович Семёновский-Курило отвечает, что «препятствий к прикомандированию поименованного корнета нет». 6 июля полковник Монкевич извещает Департамент личного состава и хозяйственных дел о том, что на командировку корнета Врангеля фон Гюбенталя 2-го получено «высочайшее соизволение».

Так довольно быстро, в пределах разумного — за два месяца, — был решён кадровый вопрос — устройство в министерство представителя другого ведомства. (Вероятно, потому, что между Генштабом и МВД не было посредника в лице выездной комиссии ЦК КПСС.)

Как и теперь, царский дипломат, получивший назначение на службу в миссию, посольство или консульство, приступал к подготовке. Например, для Соловьёва, направлявшегося на работу в миссию в Пекине, открыли доступ в политический отдел, и он стал знакомиться с делами Пекинской миссии.

Дипломатам, выезжающим в командировку, полагались подъёмные деньги, включавшие путевые расходы, питание, остановку в гостиницах и покупку билетов на пароходы, в поезд и т. п. Существовал порядок, согласно которому перед выездом дипломат должен был сходить на приём к министру и получить начальственное рукопожатие и последние напутствия. Секретарь министра назначал для этого специальное время и заблаговременно извещал об этом заинтересованное лицо.

Составлялись специальные списки дипломатов, идущих на обязательный приём к своему министру по случаю своего отъезда к месту службы, приезда в Петербург после командировки, при определении на службу в МВД или получении нового назначения.

Вот как примерно выглядели такие списки:

«Список лиц, желающих представиться к Г. Министру

Секретарь миссии в Цетинье, коллежский асессор фон Мекк

По случаю приезда в Санкт-Петербург

Делопроизводитель VII класса 2-го департамента надворный советник Байков

По случаю новаго назначения

Пометка карандашом или чернилами: "Завтра в субботу 13 марта в 12 часов".

Читал: М. ф. Мекк(подпись)

Читал: А. Байков(подпись)».

Если дипломат не успел «прочитать» о назначенной аудиенции в здании Министерства иностранных дел, то его вежливо, независимо от чина и ранга, уведомляли о ней по почте.

Для барона М. М. Таубе, получившего назначение в загранкомандировку, управляющий Департаментом личного состава и хозяйственных дел барон К. К. Буксгевден оставил записку следующего содержания: «Прошу сообщить барону Таубе, что ввиду исключительных занятий министр лишён возможности его принять, и что поэтому будет достаточно, если он распишется у Его Сиятельства. Карл Буксгевден».