Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке

Как сдавались в багажный вагон сундуки, Соловьёв не видел, в суматохе он стал обладателем пяти медных блях с номерами. Дубликаты блях были прикреплены к сундукам. Уверенный, что последние едут тем же поездом, Соловьёв, наконец, слегка расслабился и спокойно продолжил путешествие через всю Канаду. Ехал он в так называемом «пульмановском вагоне». Несмотря на громкую рекламу этого новшества, пишет дипломат, вагоны оказались весьма неудобны из-за нехватки места и пространства. Каждый квадратный вершок в них был учтён и рассчитан, места для ручного багажа не оказалось, и пришлось сдать его в багажный вагон. При себе остался один лишь несессер [48] , и это было очень неудобно, потому что в пути предстояло пробыть более четырёх суток.

48

Несессер (от фр. necessaire, буквально — необходимый) — дорожный футляр или небольшой чемодан с предметами туалета.

«На ночь поднимаются койки, расположенные вдоль прохода, от которого вы отделены лишь занавеской, — недовольно пишет Соловьёв, — и так как все вагоны проходные, возможность ограбления велика. Как мне рассказывали спутники-канадцы, они обычно не возят с собой мало-мальски значительных денежных сумм, расплачивались по возможности чеками. Помимо того, спальное место так тесно, что расположиться на нём можно лишь при значительных акробатических способностях».

Пейзаж за окном унылый: в основном это разрушенная до основания колёсная дорога и горелый лес, в котором сгоревшие деревья торчали, как гигантские обожжённые спички. Кормили путешественников довольно однообразно: бараньими котлетами или лососиной. К кофе подавали консервированное масло и сгущённое молоко. «Этими полусуррогатами мне пришлось довольствоваться и впоследствии, в течение моего трёхлетнего пребывания в Китае», — с тоской сообщает дипломат, привыкший к маслу вологодскому и финскому (чухонскому).

Ванкувер оказался небольшим рыбацким посёлком, но морской порт был хорошим и просторным. Дальше поезда по Тихоокеанской железной дороге не ходили. В комфортабельной гостинице Соловьёв услышал «приятное» известие о том, что его сундуки в Ванкувер не прибыли. Оказывается, в Торонто их не погрузили в багажный вагон. Положение «аховое»: без сундуков продолжать путь было невозможно, а ждать три недели следующего парохода — тоже. Можно было бы приказать отправить багаж в Сан-Франциско и садиться на пароход уже там, но без денег это было тоже весьма рискованно. Единственная надежда была на то, что сундуки прибудут в Ванкувер следующим поездом, за несколько часов до отхода парохода.

Примирившись с неизбежностью, Соловьёв пошёл осматривать город, где никаких достопримечательностей не имелось вовсе. Привлекло внимание выступление «Армии спасения»: вновь обращенный в христианство индеец на ломаном английском языке рассказывал о том, как это с ним случилось. Вечером следующего дня Соловьёв отправился на пароход и, к своей радости, обнаружил, что сундуки таки прибыли. (Сундуки нашему путешественнику будут портить кровь и в дальнейшем: при отъезде из Черногории они были засланы по ошибке в Будапешт, так что Соловьёву пришлось посетить вторую столицу Австро-Венгерской империи и с пользой для себя провести там время.)

…И снова пароход — теперь уже «Императрица Японии», и снова океан — теперь уже Тихий. Плыли тихо и скучно, в течение всего времени не дозволялась музыка и закрылся бар. Причины? Присутствие на борту многочисленной группы американских миссионеров, отправлявшихся с жёнами и детьми в Китай. Лицемерие американских святош уже тогда превышало все допустимые рамки. Через 11 дней прибыли в Иокогаму, где миссионеры, наконец, сошли на берег [49] . На Соловьёва произвели впечатление великолепное обслуживание китайской прислуги на пароходе и доброжелательное отношение китайцев к европейцам, которого, по его мнению, они совершенно не заслуживали.

49

Что такое американские миссионеры, в «красках» описывает в одном из своих рассказов Карел Чапек. Он в 20-е годы прошлого века путешествовал на пароходе вокруг Норвегии и с трудом выдержал присутствие этой агрессивной, убогой по своим взглядам и лицемерной породы людей. Американцы вообще считают себя призванными нести везде и всюду свою правду жизни и навязывать её другим. Только в описываемое здесь время они вели себя ещё мирно — солдаты и напалм придут позже. Читай «Тихого американца» Г. Грина.

При пересечении 180-го градуса долготы часы на пароходе переставили на 24 часа вперёд, и, таким образом, за воскресеньем сразу наступил вторник. Если плыть в обратном направлении, то можно, наоборот, приобрести два воскресенья или два понедельника на выбор. Это чрезвычайно заинтересовало Соловьёва, и он пытался получить от своих спутников объяснение по поводу того, как проходят эти два дня для людей. Из Иокогамы ему удалось съездить на несколько часов в Токио и передать там русскому посланнику Хитрово пакет из Министерства иностранных дел. Попутная почта!

Спустя двое суток после стоянки в Иокогаме пароход прибыл в Шанхай.

Пятинедельное путешествие закончилось.

Шёл 1895 год.

…После трёхлетнего пребывания в Китае Соловьёв возвращался в Петербург так называемой монгольской почтойчерез Монголию и Сибирь. Китайскими чиновниками Цзунлиямына, то есть китайского Министерства иностранных дел, ему была выдана солидная подорожная как «второму посланнику» миссии. В монархическом Китае в Цзунлиямыне, как и во всех других министерствах, господствовала коллегиальная система. В нём было несколько министров, поэтому, по китайскому представлению, иностранная миссия имела несколько посланников. Рядом с настоящим министром-посланником в китайских списках дипломатического корпуса значились и вторые, и третьи посланники (то есть секретари). Эти же звания были указаны и на визитных карточках дипломатов и на фонарях (по вечерам при пешем передвижении дипломатов по городу или в носилках слуги несли зажжённые фонари).

Через «китайское плоскогорье» пробираться приходилось по узким тропинкам либо верхом на лошади, либо на носилках, прикреплённых к спинам двух мулов. На крутых поворотах носилки повисали над пропастью, но мулы уверенно шли вперёд, не спотыкаясь. Сойти с носилок можно было лишь в том случае, когда передние их концы были поставлены на землю. Монгольская почта начинала действовать от города Калгана, находившегося на китайско-монгольской границе.

Калган был типичным провинциальным китайским городом. На площади Соловьёв увидел висевшую в деревянной клетке полуистлевшую голову казнённого, вокруг которой летала стая ворон. И в других городах он находил подобные следы подавленного накануне Дунганского восстания (1895).

В Калгане Соловьёв пытался купить себе тарантас, но не нашёл, и пришлось ограничиться двухколёсной телегой для багажа. Здесь к нему был прикомандирован забайкальский казак, который должен был сопровождать его до конечной тогда станции Зима Китайско-Восточной железной дороги. Передвигались очень медленно. Это была местность, населённая дунганами, у которых не хватало лошадей. Каждый день Соловьёв с казаком делали от трёх до пяти перегонов; станциями назывались монгольские кочевья, специально переведённые на постоянное жительство. На каждой станции давали небольшой табун монгольских лошадей, два конных ямщика брали к себе на седло поперечную перекладину, к которой крепились оглобли телеги. Остальные хватались за верёвки, привязанные к этой же перекладине, и небольшой конно-гужевой отряд начинал скакать по гладкой, как стол, степи. Часть ямщиков гнали сзади небольшой табун неосёдланных лошадей, которых меняли потом на уставших. Смена ямщиков и лошадей происходила на полном скаку. Уставших лошадей оставляли в степи, все они были таврёные [50] и рано или поздно попадали к своим хозяевам.

50

Таврёный (спец.) — с выжженным тавром, метками.

Во время ночёвок на станциях в распоряжении Соловьёва и казака были две юрты и палатка, которые полагались дипломату как «второму посланнику». Выходил начальник кочевья в красном парадном кафтане и встречал прибывшего. Он протягивал ему обе руки ладонями вверх, а дипломат клал на них плашмя свои ладони — таковы были жесты монгольского безграничного гостеприимства.

Монгольское гостеприимство уступало, возможно, лишь монгольской честности. Однажды Соловьёв уронил золотые часы и спохватился, проехав много вёрст. Они были ему доставлены на одной из следующих станций, правда, растоптанные копытом лошади. Приводили на показ барана, которого тут же резали, и казак, заплативший за него три серебряных рубля, делал шашлык на костре из кизяка [51] . За более мелкие услуги, например за помощь в преодолении рек, Соловьёв расплачивался с монголами кусочками серебряного рубля. Запах жареной баранины, пропитавший всех монголов, их жилища и даже степи, преследовал Соловьёва чуть ли не до самого Петербурга. Тишина, от которой звенело в ушах, небо в звёздах и полная безопасность окружали путешествующих в монгольской степи.

51

Путешествующие монгольской почтой китайские чиновники за барана не платили, полагая, что он входит в «обслуживание». Если баран им был не нужен, то они требовали от монголов вернуть им его стоимость. Монголы обижались и китайцев за это недолюбливали.

Взятый в дорогу револьвер так и остался лежать в чемодане. В течение 11 дней Соловьёв ни с кем, кроме казака, не разговаривал, потому что монгольского языка он не знал, а других людей, кроме монголов, он ни разу не встретил. Чем ближе к Урге, тем чаще приходилось преодолевать реки вброд. Пустыню Гоби пересекли на верблюдах.

В Урге находилось генеральное консульство России, генконсулом был Я. П. Шишмарёв, по происхождению то ли бурят, то ли амурский казак, начавший службу ещё при генерал-губернаторе графе Муравьёве-Амурском. Коростовец вспоминает, что Шишмарёв совершенно «омонголился» на своей долголетней и бессменной работе и, приезжая на очередную аудиенцию к посланнику в Пекин для совершения обряда кэтоу,что в переводе с китайского означало «челобитие», жил в монгольской юрте. Он уже не мог жить в европейском доме — там ему не хватало свежего воздуха. Прослужив бессменно много лет в Урге, Шишмарёв дослужился до должности генерального консула и чина тайного советника. Чиркин вспоминает, что помнит Шишмарёва древним, но довольно бодрым старичком, «бегавшим по министерским кулуарам и лестницам с быстротой, которой мог бы позавидовать любой молодой».