Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке

В описываемое нами время на русско-румынской границе произошло несколько инцидентов — румынские пограничники стреляли в наших рыбаков. Были убитые, и румынское правительство должно было выплачивать пострадавшим семьям денежную компенсацию. Дипломату нужно было посетить это место, чтобы увидеть всё собственными глазами и окончательно разобраться с обстановкой.

В городе Галаце стоял стационермиссии — эсминец, находившийся в полном её распоряжении, и Соловьёв отправился на нём в путь. Местные русские гражданские и военные власти устроили дипломату пышный приём. В портах Рени и Измаил они встретили его в полном составе и в парадной форме, в Измаиле провели показательную пожарную тревогу, а вечером в местном клубе был дан праздничный обед. Попутно Соловьёв посетил порт Констанцу. Там случился переполох: эсминец русской миссии был первым русским военным судном, посетившим Констанцу после «визита» броненосца «Потёмкин», и румынские власти оказались к встрече не готовы.

Вернувшись в Синайю, Соловьёв представил подробный доклад о положении дел в устье Дуная и порекомендовал усилить охрану Килийского рукава Дуная и учредить консульство в Констанце, за что доклад был удостоен высочайшего замечания Николая II: «Правильно». К которому из этих предложений — к охране Килийского рукава или к учреждению консульства — относилось замечание царя, руководству Министерства иностранных дел было не ясно, а потому решили выполнить и то и другое. К этому времени недоразумение с визитом Владимира Александровича и его супруги Марии Павловны было урегулировано: они согласились провести две-три недели в венгерском имении болгарского князя Фердинанда [102] , а за это время Карл I успеет «поправить своё пошатнувшееся здоровье». Так оно и получилось: румынский король, вернувшись из Германии, принял Соловьёва с русским Георгием на шее, а королева продекламировала наизусть русские стихи.

102

Титул царя Болгарии он получит в 1908 году.

Русские дипломаты занимались не только политикой, но и экономикой. Так, Соловьёв, подражая германскому коллеге, своим вмешательством способствовал продвижению на румынский рынок продукции российских машиностроительных заводов. При участии в международном тендере наши Путиловский и некоторые другие заводы были поставлены в неравные условия, и Соловьёву пришлось встречаться с премьер-министром Стурдзой и указывать ему на эту несправедливость. В результате нашим предпринимателям удалось получить заказ на 26 паровозов и 50 железнодорожных цистерн.

К сентябрю из отпуска явился посланник Гирс, который, к своему удовольствию, отметил, что во время его отсутствия работа миссии на месте не стояла. Потом состоялся визит великого князя Владимира Александровича, который специально отметил, что он состоялся исключительно благодаря усилиям 1-го секретаря Соловьёва. Зато князь грубо и по-солдафонски, в присутствии румын, обошёлся с Гирсом. Бедный Михаил Николаевич так расстроился, что решил подать в отставку. Соловьёв рассказал ему приведённый выше эпизод с афинским посланником Розеном, на прошении которого уволить со службы император Николай II начертал: «Успокойте Розена». Рассказ ещё больше впечатлил Гирса, и он, к счастью, идею об отставке оставил, поддавшись внушению Соловьёва: если из-за каждого великого князя бросать дипломатическую карьеру то скоро в Министерстве иностранных дел России не останется ни одного стоящего дипломата.

К сожалению, великих князей было достаточно много.

Получив заслуженный отпуск, Соловьёв отправился с семьёй сначала в Париж, а потом и в другие европейские столицы. В Петербурге его ждал А. А. Гирс, директор 2-й экспедиции (Бюро печати). А. А. Гирс предполагал вернуться снова в Санкт-Петербургское телеграфное агентство, откуда его в своё время призвал Извольский, а своё место в министерстве предлагал сдать Соловьёву. Быть начальником экспедиции — это уже следующая ступенька в дипломатической иерархической лестнице, связанная с получением ранга советника, что в принципе предполагало возможность быть в будущем назначенным посланником в какую-нибудь миссию. И Соловьёв этим предложением соблазнился.

Глава десятая. Штутгарт (1909–1911)

Торжественные церемонии не выигрывают от повторений.

Г. Манн

Следующей «остановкой» в загранработе Соловьёва стал германский город Штутгарт, столица Вюртембергского королевства, насчитывавшего около двух миллионов жителей. Работа в Бюро печати Министерства иностранных дел больше не устраивала его, и он попросился за границу. Соловьёву предложили вакансии 1-го секретаря в миссии в Токио и Пекине, но это было не совсем то, чего он желал. Хотелось получить место поближе к своему польскому майорату, чтобы провести там некоторые хозяйственные улучшения. Открылась вакансия 1-го секретаря в Штутгарте, в центре Европы, что давало возможность для отлучки по личным делам в Польшу. Его прочное положение в министерстве позволяло совмещать полезное с приятным.

Штутгарт был не самым последним постом для русских дипломатов. До Ю. Я. Соловьёва в 40-х годах XIX столетия здесь работал посланником А. М. Горчаков. Тогда королём Вюртемберга был Вильгельм I, связанный родственными узами с Николаем I. Горчаков активно содействовал браку наследника принца Карла-Фридриха-Александра Вюртембергского с дочерью Николая I — Ольгой. Династические связи играли тогда в межгосударственных отношениях решающую роль. Русский посол был в курсе практически всех событий при местном дворе и вообще в Германии. В обязанность Горчакова входило отслеживание интриг европейских государств в Германском союзе, он развернул здесь кипучую деятельность и засыпал Петербург депешами и отчётами. Рассказывали, что он приходил рано утром на рабочее место, и если его секретари ещё спали, то приказывал их будить.

Дипломатические службы России и некоторых других крупных держав даже после объединения Германии, наряду с посольством в Берлине, содержали представительства при многих дворах союзных княжеств и земель: в Мюнхене, Штутгарте, Дрездене, Карлсруэ, Дармштадте и Веймаре находились посланники, а при сенатах Гамбурга, Бремена и Любека — были аккредитованы так называемые министры-резиденты. Все эти представительства лишь на бумаге значились миссиями, но в реальности они играли роль консульств [103] .

103

Ещё более странным было то, что германские княжества и королевства продолжали содержать друг у друга свои дипломатические представительства. Этот анахронизм был ликвидирован лишь после 1918 года.

Семья дипломата осталась в Польше, и сам он решил, не «пуская корней» на новом месте, поселиться в гостинице «Маркварт» — лучшей во всей Южной Германии. Посланником в Штутгарте был К. М. Нарышкин, перед тем проведший более двадцати лет в посольстве в Париже. Там он если и не сделался настоящим французом, то усвоил все привычки этого народа и взгляды на жизнь и рассматривал своё пребывание в Штутгарте как ссылку или печальное недоразумение. Он даже не пытался скрывать своего пренебрежения к Вюртембергскому королевству и перед его чиновниками и жителями успешно выполнял функцию оскорбителя национального достоинства немцев. Когда Нарышкин представлял своего нового заместителя вюртембергскому премьер-министру и министру иностранных дел, умному и тонкому старикану Вейдзекеру, он первым делом сказал по-французски:

— Однако и жарко у вас, господин министр! Неужели вы занимаетесь здесь разведением кофе?

И, не дожидаясь ответа, посланник подошёл к окну и самолично широко распахнул его.

— Как видите, — прошептал Вейдзекер изумлённому Соловьёву, — у нас здесь не стесняются.

Нарышкин вскоре укатил в продолжительный отпуск, оставив на «хозяйстве» Соловьёва. Через год Нарышкина перевели посланником в Стокгольм, но, по-видимому, он и там считал себя в изгнании, так как из всех столиц признавал лишь Париж. Пример Нарышкина доказывает, как нецелесообразно с точки зрения образования дипломатических кадров слишком долго держать дипломатов на одном и том же посту, — справедливо заключает Соловьёв. — Если они и могут явиться полезными в этом месте назначения, то зато при дальнейших передвижениях они с трудом приспосабливаются к новым условиям жизни и работы». И правда: через год пребывания в Швеции К. М. Нарышкин вышел в отставку и поселился в Париже в качестве частного лица. По объявлении войны он вернулся в Москву и умер там в 1921 году.

Вместо Нарышкина посланником в Штутгартской миссии стал первый секретарь миссии в Стокгольме барон Стааль фон Гольштейн, остзеец по происхождению, который уже раньше работал в Штутгарте и, в отличие от «парижанина» Нарышкина, чувствовал себя в Вюртемберге как рыба в воде. Новый посланник проработал около года и умер за игрой в карты, как и немецкий министр Кидерлен-Вехтер, у графа Моя, баварского посланника. Странно, что бдительная вюртембергская полиция так и не заинтересовалась баварским «картёжником», у которого на дому, один за другим, отдали Богу души два иностранных дипломата.