Повседневная жизнь Древнего Рима через призму наслаждений

«Эта женщина, знатная и красивая, достаточно счастливая мужем и детьми, была хорошо знакома с литературой греческой и римской, умела играть на кифаре и танцевать с большим совершенством, чем нужно честной женщине, и вообще знала много других вещей, необходимых в роскошной светской жизни. Для нее все было дороже чести и целомудрия; трудно сказать, чем она меньше дорожила, своим ли добрым именем или деньгами; она была так сладострастна, что чаще сама искала мужчин, чем они ее. Часто и раньше нарушала она свое слово, шла на клятвопреступление, чтобы не платить долгов, бывала соучастницей убийства; вследствие страсти к роскоши и недостатка средств она неудержимо падала все ниже и ниже. При этом врожденный ум ее был далеко не заурядным; она могла писать стихи, блистать остроумием; речь ее была то скромной, то полной неги, то кокетливо задорной; вообще в ней было много изящества и блеска» ^[110] .

Доступ к наслаждению искали через культуру. Римская женщина старательно изучала греческих авторов. Ювенал писал: «Мне прямо противна / Та, что твердит и еще раз жует Паллемона „Искусство“, / Вечно законы блюдя и приемы правильной речи…» ^[111]

И Ювенал, возможно, не так уж неправ. В его время римские женщины наряду с мужчинами имели право составлять общества с выборным главой. Одно из таких обществ носило почтенное название «общество для распространения стыдливости». Случалось, что подобные организации вмешивались в муниципальные дела и играли в них определенную роль. Иногда на таких собраниях случались даже драки.

Нравы менялись очень быстро. Женщины, даже лишенные права вмешиваться в общественную жизнь, часто играли влиятельную роль в политике. Супружеская измена становится настоящим бедствием, против которого борется уже Август, но безуспешно. Возможно, потому что сам он также был любовником жены своего друга Мецената… Знаменитая поэзия Овидия свидетельствует о воцарившейся сексуальной свободе. А дети? Похоже, они не слишком интересовали женщин из высшего общества. Во всяком случае, рождаемость была не очень высокой и ребенок не занимал того места, которое он занимает в семье в наши дни. Практиковалось прерывание беременности, и женщина часто даже не интересовалась мнением мужа, прежде чем избавиться от ребенка. Это было распространенной причиной разводов в первое время эпохи Республики. Иные времена, иные нравы!

Действительно, не стоит воспринимать историю Рима как единое целое. Римская женщина не могла быть одной и той же на протяжении двенадцати веков римской цивилизации. Ее эволюция соотносится с эволюцией морали, и женщина утверждает себя в обществе ценой постепенного ослабления заветов предков. Конечно, случались перегибы, особенно в начале этой эволюции, но в этом нет ничего противоестественного. Огромные изменения в жизни женщины связаны с тем, что все более важное место стала занимать любовь — в том числе и в ущерб долгу. А злоупотребление наслаждением привело к тому, что мораль, бывшая основой брака, перестала учитываться в этой новой реальности. Необходимость выходить в свет, принимать возлюбленного или искать любовных развлечений толкала некоторых женщин к открытому нарушению морали. Несомненно, именно поэтому латинские тексты дают нам так мало примеров верных жен.

Завершая эту тему, поговорим о судьбе женщины, которая завоевала себе свободу в ту эпоху, когда подобное слово вообще не употреблялось по отношению к женщинам. Речь пойдет о знаменитой Клодии. Она является прообразом тех новых женщин, жадных до наслаждений, о которых мы уже говорили. Клодия оставила яркий след в сердцах и произведениях двух великих писателей эпохи: поэта Катулла и оратора Цицерона. Они оба любили ее, но первому она недолгое время отвечала взаимностью, в то время как второго никогда не любила.

Клодия принадлежала к самым верхам аристократии, и уже поэтому на нее были обращены все взоры. Все ее предки на протяжении нескольких поколений были консулами, а самым знаменитым среди них был, несомненно, Аппий Клавдий Цекус (Слепой), дважды избиравшийся консулом и один раз — цензором. Итак, этой женщине, родившейся на заре последнего века до нашей эры, досталось тяжелое наследство. Ее старшая сестра была супругой потомка царей (по крайней мере, так утверждали) и консула; ее младшая сестра, также звавшаяся Клодией, была супругой знаменитого Лукулла, известного чревоугодника, но также прославленного военачальника, победителя Митридата. Старший из ее братьев был консулом, второй — жрецом, а третий, Публий Клодий, проявил себя не самым пристойным образом в политической борьбе, приведшей к власти Цезаря. Именно к этому брату, человеку вспыльчивому и склонному к авантюрам, постоянно попадавшему в неприятные ситуации, Клодия была больше всего привязана.

Клодия была весьма культурной женщиной, любившей жизнь. Она получила прекрасное образование и была выдана замуж за своего двоюродного брата Цецилия Метелла, являвшегося деверем Помпея. Он возглавлял на Востоке одну из его армий и стал консулом через два года после Цицерона, а потом проконсулом в Галлии. Именно его сменил на этом посту Цезарь, когда молодая Клодия осталась вдовой в 60 году до н. э. Впрочем, она едва ли горевала, поскольку, похоже, в ее чувствах к покойному мужу не было ни грамма страсти.

Встреча Клодии и поэта Катулла произошла еще при жизни Цецилия Метелла. Семью только что потряс беспрецедентный скандал, виновником которого явился еще не достигший совершеннолетия Публий Клодий. Влюбившись в жену Цезаря, Клодий тайно проник в его дом, переодевшись женщиной, и принял участие в обряде поклонения Доброй Богине, проводившемся раз в год, на который мужчины не допускались. Одна из женщин узнала его, и это святотатство наделало много шума. Состоялся суд, на котором Цицерон выступил против Клодия. Вопреки ожиданиям, молодой человек был оправдан; за него заплатил выкуп Красс, друг Цезаря. И уже на следующий день после этого разгорелся скандал вокруг Клодии и ее связи с поэтом.

Катуллу было двадцать, Клодии — тридцать. Он был сыном нотабля Вероны, города Галльской Цизальпинской провинции, наместником которой, как мы уже знаем, являлся муж Клодии. Вероятно, отец Катулла разместил у себя нового наместника с супругой. Несомненно, во время этого первого пребывания супругов в Галлии у поэта не было времени как следует узнать ту, кого он называл Лесбией. Но он был сражен любовью. Клодия и в самом деле была очень красива.

Кажется мне богоравным или — Коль сказать не грех — божества счастливей, Кто сидит с тобой, постоянно может Видеть и слышать Сладостный твой смех; у меня, бедняги, Лесбия, он все отнимает чувства: Вижу лишь тебя — пропадает сразу Голос мой звонкий. Тотчас мой язык цепенеет; пламя Пробегает вдруг в ослабевших членах, Звон стоит в ушах, покрывает очи Мрак непроглядный ^[112] .

Вполне понятно, что в следующем году, когда Катулл приехал в Рим, чтобы продолжить там свое образование, он счел своим долгом поприветствовать наместника и его супругу. Однако в Риме жизнь прекрасной Клодии была очень насыщенной, а ее страсть, похоже, уже поугасла, даже если раньше она благосклонно относилась к увлечению молодого человека. К тому же любовникам было трудно встречаться в огромном доме на Палатине, всегда полном посетителей. Чаще всего местом свиданий им служил дом одного общего друга. Но эти свидания вряд ли были долгими, и мы не можем с уверенностью сказать, что любовники провели вместе хотя бы одну ночь. Во времена Клодии супружеская измена на виду у всех еще не вошла в обыкновение, но Катулла все меньше и меньше заботило то, как он выглядит в глазах общественного мнения:

Будем, Лесбия, жить, любя друг друга! Пусть ворчат старики, — что нам их ропот? За него не дадим монетки медной! Пусть восходят и вновь заходят звезды, — Помни: только лишь день погаснет краткий, Бесконечную ночь нам спать придется. Дай же тысячу сто мне поцелуев, Снова тысячу дай и снова сотню, И до тысячи вновь и снова до ста, А когда мы дойдем до многих тысяч, Перепутаем счет, чтоб мы не знали, Чтобы сглазить не мог нас злой завистник, Зная, сколько с тобой мы целовались ^[113] .